...Потрескивает фитиль свечи, мягкие вкрадчивые тени скользят по рукам Гостя, по страницам Книги: АСТ АХЭ: Мать 521 год I Эпохи - ...И еще, там женщина пpишла, сына своего ищет... Говоpит, он у нас. - Пусть войдет. - Да, Учитель, - воин легко поклонился и вышел. Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Высокий седой человек, стоявший перед ней, улыбнулся уголком губ: - Здpавствуй. Не бойся, входи, садись. Женщина, похоже, немного успокоилась: - Скажи, ты здесь главный, что ли, твоя милость? - Да вроде того, - в светлых глазах блеснули веселые искорки. Помолчали немного. Женщина вздохнула. - Смотpю я на тебя, сынок, - видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые... Родные-то живы? По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается... Нет уж, пусть лучше все остается как есть. - Живы. - Тоже, небось, сам ушел сюда? - Сам. - И не спросил никого? Он кивнул. - Ну совсем как мой младшенький. Стаpик узнал - долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся - и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила - вот он и ушел. Письма пишет - а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю - ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом... Где тебя зацепило так - в бою, или на охоте? - В бою, - он опустил голову. Женщина снова вздохнула: - Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу - будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь - до свадьбы заживет... Жена-то есть, или невеста? Он покачал головой: нет. - Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые... И красив. - Кpасив? - он усмехнулся. - Ах, сынок, сынок... Я слишком стара, чтобы врать. Шpамы - знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, - женщина лукаво улыбнулась. Он отвернулся - быть может, слишком поспешно. - Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху... - Нет-нет... Я скажу, чтобы позвали твоего сына. Он распахнул двери: - Позовите Коpи. И пусть поторопится - его мать ждет. Веpнувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд: - Скажи, сынок, а Властелин... он какой? Он задумчиво потер висок. - Ну... вроде меня. Женщина рассмеялась: - Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи. Говоpят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца, а в руках его огненный меч. Вpяд ли мой сын сможет стать его воином... Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка, и начался кровавый кашель. - Матушка! - вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив высокую фигуру в черном. - Ну что же ты? Обними мать. - Но... Изначальный с улыбкой поднес палец к губам. - Если хотите, я оставлю вас. - Нет-нет! - поспешно проговорила женщина. - Этот человек был так добр ко мне, сынок... Изначальный отвернулся, делая вид, что разглядывает книги на полках. За его спиной слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила: - Я вот принесла... Он у меня с детства сладкое любит... Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с развязывающих узелок рук матери на лицо Изначального: в светлых глазах Властелина Тьмы плясали искорки смеха. - Хочешь - и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто приходится... - Нечасто, - согласился Изначальный. Густо-золотой тягучий мед пах цветущими полевыми травами и солнцем. Мелькор прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор, вновь обратился к женщине: - А что до того, чтобы быть воином... Твой сын - целитель, и знал, зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны. Повеpнулся к юноше: - Сегодня ты свободен. Пpоводи мать к себе - вам о многом нужно поговорить. - Да хранят тебя боги, добрый человек, - промолвила женщина. Изначальный снова улыбнулся - уголком губ; посерьезнел. Подошел к женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил: - Благодаpю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодаpю за все. И преклонил колено перед матерью. Сухая легкая рука ласково провела по его седым волосам: - И тебя благодарю, сынок. Если мой мальчик будет рядом с тобой, то я спокойна за него. Будь благословен... |
ЛААН НИЭН: Странник 517-587 годы I Эпохи "В летописях и хрониках Твердыни много рассказов о тех, кто приходил в Аст Ахэ, ища подвига или знаний, мудрости или мастерства. И нет в этом ничего удивительного, ибо, воистину, Аст Ахэ - место, куда приходят: иногда - чтобы узнать, чаще - чтобы остаться; и остаются навсегда, даже возвращаясь в свои земли. Остаются - мастерами, воинами, братьями. Остаются в памяти Твердыни. В памяти того, кто есть - сердце Твердыни и душа ее..." (Из летописей Аст Ахэ.) Откуда эти видения? Почти каждую ночь - двое: он - молодой, с иссиня-черными - до плеч - волосами, дерзкие глаза - невероятные, ярко-синие, как лазурит или небесный сапфир; она - золотоволосая, мягко-неторопливая в движениях, а глаза золото-карие, теплые, медовые. В видениях он знал: они - его отец и мать. Но у Элдин не бывает таких глаз; и говорили они не на языке Эгладор... - Скажи, кто были мои родители? Что сталось с ними? - Они умерли. Их убили уркин. - Они были из народа Эглат? - Да. Почему ты спрашиваешь?.. Внешне он ничем не отличался от других: статный, светловолосый, искусный равно в игре на лютне, стрельбе из лука и владении мечом. Глаза, правда, были у него необычного для Эглат ясно-голубого цвета, за что он и получил имя Гелумир, «Голубой бриллиант». Гелумир был приемным сыном одного из приближенных Тингола, король любил его песни - чего еще желать?.. но с годами все больше тянуло - прочь из беспечального Эгладора; и не было ему покоя. И однажды он решился. Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гелумир. Сперва он обходил стороной поселения людей: Элдин не испытывают приязни к Младшим Детям Единого. Но постепенно в нем возникло желание понять их; он помнил Берена - тот был горд, почти дерзок с Владыкой Эгладора, и, сказать по чести, Гелумир был одним из тех, кто, услышав речи Смертного перед троном Тингола, схватился за меч. А те из Эдайн, которых он видел теперь, смотрели на него, как на высшее существо. Поначалу было лестно - как Смертные слушали его песни, как расспрашивали о его народе... И все-таки, пожалуй, Берен был более по душе Гелумиру. ...Он, признаться, слегка оробел, когда увидел, куда вывела его дорога. Там - серо-черная, почти до горизонта, равнина, а за ней хищным оскалом - черные горы... Ангбанд. Страшная сказка... нет, уже не сказка. Холодок пробежал по спине: вот оно - то, о чем рассказывают предания, оплот Зла, сумрачная твердыня. Даже двое бесстрашных, что побывали там и сумели вернуться живыми, хранили молчание о жуткой крепости - или говорили коротко и отрывисто. Теперь он понимал: снова пережить весь этот ужас, пусть и мысленно... Нет, дальше он не пойдет. Вчерашняя ночная стычка с орочьей бандой казалась в сравнении с этим, неведомым, детской забавой. Собственно, орки-то и загнали его сюда… ...Он отбивался из последних сил, спиной прижимаясь к древесному стволу. Орки законов честного боя не ведают: лезут все скопом. Впрочем, иногда это и на руку - мешают друг другу. "А все-таки они меня одолеют," - вяло подумал он; было уже все равно, только жаль, что суждено умереть так глупо, в случайной стычке. И в этот миг один из орков, стоявший поодаль и давно вслушивавшийся во что-то, взвыл неожиданно испугано: - Черные!.. Полукольцо нападавших распалось мгновенно. Воспользовавшись этим, эльф растворился в сумерках, но далеко уходить не стал, взяло любопытство - кто ж это такие, что орки их больше смерти боятся? Всадников было пятеро - все в черном, на вороных конях. Двое спешились, быстро осмотрели трупы орков. - Люди Тени? - спросил тот, что был младшим из пяти. - Нет. Ни один из них не убит стрелой - видишь? Здесь побывал одиночка. Может, мститель. Может, просто путник. - Воин хороший, - одобрительно заметил кто-то. - Ага. Теперь опасайся стрелы. Пограничье... - Пограничье, - вздохнул один из всадников и добавил с горечью, - Им же все равно - что мы, что... эти, - махнул рукой в сторону трупов. - Тебя ведь никто не посылал сюда, верно? - жестко сказал тот, кто, вероятно, был предводителем маленького отряда, - Ты вызвался сам. - Я не жалуюсь. Но глупо ведь - сражаемся на одной стороне, а - враги... Эльф решил подойти поближе. Двигался он бесшумно, но все пятеро одновременно повернулись в его сторону. Он замер, боясь пошевелиться. - Зверь? - неуверенно предположил младший. Предводитель покачал головой: - Человек. А скорее - эльф. - Эй, парень, - негромко позвал на языке Синдар тот, что говорил о Пограничье, - выходи, не бойся. Тебя никто не тронет. Гелумир не ответил, но задумался: может, и правда - выйти? Очень уж его заинтересовали эти люди, непохожие на тех, кого он встречал раньше. Запоздало осознал: это и есть слуги Врага. Странные какие-то. - Слушай, может, он ранен? - обеспокоился младший, - Может, поискать его, а? Эльф невольно отступил назад. - Вряд ли. Да и он, думаю, не жаждет, чтобы его нашли. Едем. Приглушенно простучали по тропе копыта вороных коней, метнулись следом за всадниками стремительные тени волков-спутников... Гелумир проводил воинов взглядом. Непонятно. Враги. Даже и по облику явно - с севера и востока; да и выговор... А с орками, похоже, воюют. Что-то здесь не так... ...Северный ветер хлестнул по лицу, вывел из оцепенения. Гелумир шагнул в сторону - поползла под ногами осыпь, он покачнулся, пытаясь сохранить равновесие, взмахнул руками, упал и покатился вниз. Поднялся на ноги, ошеломленный падением; первая мысль - лютня. К его удивлению, лютня оказалась цела. Он ласково погладил прохладное дерево, словно успокаивая ее. Сильно болело расшибленное колено. Поднял взгляд. Нет, здесь не взобраться: слишком крутой склон. Он побрел вдоль скальной стены, потом повернул назад - и тут представил себе, как это выглядит со стороны: до смешного нелепо, словно еще слепой щенок мордочкой тычется. Унизительно. Глупо. Все, что угодно, стерпеть можно, но - выглядеть смешным?! - ну уж нет! "Ну и пусть, - вдруг бесшабашно-весело подумал он, - Всем нам дорога в Чертоги Ожидания. Зато посмотрю, каков он - Враг. Может, пропустят - менестрель, все-таки..." Всадники сразу заметили одинокую фигурку - кто-то, прихрамывая, брел по черно-серой равнине. Подъехали поближе; Гелумир положил руку на рукоять меча. - Привет тебе, путник, - говорящий статен и красив: льняные волосы выбиваются из-под шлема, широко расставленные прозрачно-зеленые глаза смотрят с интересом, - Заблудился? Его спутники рассмеялись сдержано и негромко. - Да нет, - эльф вскинул на всадника дерзкий насмешливый взгляд, - Захотелось вот на властелина вашего взглянуть: может, примет менестреля? Всадник приподнял бровь: - Петь ему будешь, элда? - А что?.. Светловолосый подумал; - Ну, что же... Думаю, ему будет интересно тебя послушать. Садись в седло. - А... каков он собой? - Кто? - Ну, владыка ваш... Светловолосый усмехнулся уголком губ: - Увидишь. А ты смелый... Не боишься? - Кого? - дернул плечом эльф. - Моргота, - жестко, раздельно ответил воин, через плечо бросив холодный быстрый взгляд на эльфа. Тот промолчал, и больше они не проронили ни слова до конца пути. - Ангор? Приветствую. Кто это с тобой? - Менестрель. - Ах’къалло? - Синда, из Дориата. Говорит, хочет петь Властелину. - Менестрель... - страж внимательно оглядел Гелумира, - Что ж, входи... - Я сам провожу, - предупреждая вопрос, сказал Ангор и кивнул эльфу - идем, мол. Все происходящее казалось невозможным. Может, ловушка? Неужели так просто - добраться до Врага, и все рассказы о подвигах Берена - ложь? И хоть бы один урк попался - так нет же, только люди. Странные люди. Непонятные. Спокойные, молчаливые. Ни тени неприязни. Оружие не отняли - почему? - Мы бы знали, если бы ты решил причинить кому-то здесь зло. Твердыня бы знала это, - непонятно сказал Ангор. Гелумир вздрогнул: вслух, что ли, он задал вопрос?.. - Подожди здесь, я скажу ему, - Ангор исчез за высокой двустворчатой дверью. Эльф растерянно вертел головой: это и есть - Ангбанд? Наваждение, что ли? Было ощущение, что - вот, сейчас очнешься; только почему-то видение никак не исчезает. - Войди. Он ждет тебя. Гелумир вздрогнул: задумавшись, даже не услышал, как вернулся Ангор. Не без робости эльф открыл дверь. Недоуменно огляделся, подождал немного, потом обратился к человеку в свободных черных одеждах, стоящему к нему вполоборота: - А где... Человек обернулся. Светлые задумчивые глаза скользнули по лицу эльфа: - Приветствую, менестрель, - голос был глубокий, низкий. Гелумир застыл с широко раскрытыми глазами, совершенно ошеломленный внезапной догадкой. - А... каков он собой? - Увидишь... - Ты и есть..? - Я. Ждал другого, да? - уголок губ дернулся - тень грустной усмешки. Вообще, когда Изначальный говорил, лицо его оставалось неподвижным: шрамы. Двигались только губы. - Ты вырос, - непонятно сказал Властелин. - Выбрал дорогу менестреля? - и, не дожидаясь ответа: - Спой. - Что ты хочешь услышать? - Все равно. Выбери сам. Мне нечасто приходится слышать песни Элдин, - что-то странное было в его голосе. Гелумир не подумал, стоит ли петь эту песню - вот же, Балан сам дал ключ! Пожалуй, баллада о Берене и Лютиэнь была не совсем уместна; но Изначальный слушал, не прерывая - только улыбался как-то странно... Гелумир поймал себя на том, что боится оскорбить этого усталого седого человека с лицом, изорванным шрамами и такими странными глазами... Человека?.. - Благодарю, йолло. - Как ты сказал?.. - слово было слишком знакомым; так называли его в видениях те двое. - Ты помнишь? - взгляд - острый и короткий: вспышка молнии. - Ты не все забыл? - Объясни, - голос не повиновался эльфу. - Постой... не сразу... - Изначальный был взволнован, кажется, не меньше, - Позволь - твою лютню. Менестрель лютню покорно отдал, но невольно отвел глаза, увидев руки Изначального. В этом легенды не лгали. «Не сможет он играть,» - подумал с непонятной тоской. Тем более удивился, когда услышал первый аккорд, чистый и звучный. Мелодия была медленной, светлой и напевной, как чистая глубокая река. И удивительно знакомой. - Колыбельная? - шепотом. - Да... А - вот это? Чуткие пальцы пробежали по струнам, сплетая нить пронзительно-печальной музыки. Губы эльфа дрогнули. Он услышал слова песни, не сразу поняв, что поет он сам. Андэле-тэи кор-эме Эс-сэй о анти-эме Ар илмари-эллар Ар Эннор Саэрэй-алло... О'ллаис а лэтти ах-энниэ Андэле-тэи кори'м... Я подарю тебе мир мой - родниковую воду в ладонях, звездную россыпь жемчужин, светлое пламя рассветного Солнца... В сплетении первых цветов я подарю тебе сердце... Чужой язык... Чужой? Но ведь я знаю, я помню, я понимал его... Он замер, пораженный, и Изначальный, поняв его смятение, опустил руки. - Еще, - попросил эльф почти умоляюще. - Играй еще... И снова звучала мелодия, печальная и светлая, как серебристая дымка тумана ясным осенним утром; и еще одна, и еще... - Благодарю,.. Учитель, - шепотом, не сразу вспоминая слова древнего языка: - И-халлэ-тэи, Тано... - Гэлмор-йолло,.. - Изначальный коснулся пепельных волос эльфа - и тут же отдернул руку. Тот поднял глаза удивленно - и вскрикнул: - Тано!.. Всемогущие Белайн, что же я наделал... твои руки... Вала невольно усмехнулся, услышав такое смешение языков и понятий. Усмешка вышла кривой: искалеченные пальцы свела судорога. - Что мне делать, говори... Как помочь? Как же я мог забыть, глупец... - Не бойся, мне не больно. - Зачем ты лжешь, я же вижу... - Ничего. Главное - ты вспомнил. - Учитель, кто мои родители? Там - мне говорили, что их убили орки... - Нет, мальчик. Счастье еще, что ты попал к Эглат... Наверное, тебя сочли разумным оставить под опекой Мелиан: ведь она - Сотворенная Ткущего-Видения... Что тебе говорили о твоих родных? - Говорили, что я видел их смерть, когда урчин напали на нас во время Великого Похода. Что госпожа Мелиан погрузила меня в исцеляющий сон... - Что ж, доля правды в этом есть. И она заткала для тебя явь гобеленом видений - как сделал это с другими детьми Ирмо в своих садах. Я видел их... потом. Ты ведь не первый приходишь ко мне. - Значит, я не один такой? Ты расскажешь?.. ...Это была дерзость отчаянья - прийти сюда и сказать: я хочу говорить с Владыкой. Думал - тут и убьют, но его пропустили, даже не разоружив. Нет, конечно, он не собирался говорить ни о чем. Государь Нолофинве Аракано, тот, кому он дал клятву верности в сердце своем, благородный и мудрый государь его - пал в поединке с Врагом: он пришел мстить. Не задумывался особенно о том, как осуществить это: если Врага можно ранить, быть может, можно и убить... а не удастся - в лицо ему выкрикнуть слова проклятия. Он не сразу поверил, что это и есть Враг: ни короны, ни несокрушимых доспехов, ни свиты... Но когда взглянул в лицо, снова накатила жгуче-соленая волна ненависти. - Приветствую, Моринготто, Владыка Ангамандо, - глухо сказал он, подчеркнув это: Моринготто, Черный Враг. - Приветствую, элда, - Изначальный поднялся и подошел к эльфу; спросил тихо и мягко: - О чем же ты хотел говорить со мной? "Думаешь, можешь меня обмануть или разжалобить? - не выйдет, Проклятый!.." - Я хотел сказать... Он ударил быстро - но все же недостаточно быстро: Враг успел перехватить его руку, сильно, до боли сжав запястье. Эльф зарычал от ярости и попытался вырваться - не вышло. - Значит, ты пришел меня убить... - медленно проговорил Изначальный. - Но я ведь бессмертен, йолло. Эльф замер, уже не пытаясь освободиться: - Как... ты меня назвал? - Ты ведь понял. Я не стану тебе мешать. Я заслужил кару именно от тебя, Ахэир. Рука Валы разжалась, но эльф уже не пытался нанести удар. - Какое... имя ты... назвал... - Ведь ты из Эллери Ахэ, из Эльфов Тьмы, мальчик. Твои родные были... моими учениками. Я... - Нет! Ты... нет, ты лжешь... Никогда Элдар не были на твоей стороне!.. - Но это правда. Ты вспомнил свое имя - так вспомни же... - Нет! Замолчи! Я не хочу слышать!... - эльф зажал уши ладонями, лицо его исказилось, как от боли. - Ахэир, мальчик мой, выслушай. Ведь ты все-таки пришел... - Я... я хотел... Я ненавижу тебя! Будь ты проклят! И будь проклят я - я не могу уже убить тебя, ну, так бей же, зови своих рабов, я не боюсь, - потому что я буду мстить тебе, пока я жив, слышишь, ты!.. - Успокойся, - Изначальный шагнул к эльфу, заглянул в растерянные глаза - тот отшатнулся в ужасе. Двери распахнулись, и двое стражей ворвались в зал - услышали крик. - Учитель, что... Эльф стремительно обернулся к ним; странно, но, кажется, он успокоился, только в глазах вспыхнул яростный огонь; он вырвал из ножен меч. - Стойте! - властный окрик за спиной. - Оставьте его. Воины одновременно и без колебаний вложили мечи в ножны; один все же сказал: - У него оружие, Учитель. - Да! - оскалился эльф. - И я убью любого, кто попытается приблизиться ко мне! - Тогда уходи сам. Я клянусь - никто не тронет тебя. - Думаешь, я поверю клятве лжеца? Но я не доставлю тебе удовольствия видеть, как мне перережут глотку! Твои псы сдохнут первыми! - с хриплым отчаянным воплем эльф бросился на воинов. - Не убивать. Несколькими минутами позже эльф снова оказался перед Изначальным; только теперь его держали воины, заломив за спину руки. - Трус, подлец! Я не боюсь ни палачей, ни пыток, ни твоих глаз! Тебе не удастся сломить мою душу!.. И - та же смесь растерянности и ненависти в глазах. Изначальный горько усмехнулся: - Ты скорее готов умереть, чем поверить мне. Что ж, я не стану неволить тебя. Калечить твою душу и отнимать волю, - с насмешкой прибавил он. И, обращаясь к воинам: - Пусть уходит. Он свободен. Оружие ему верните. ...У подножия поросших редким сосняком гор воин рассек коротким кинжалом ремни, стягивавшие руки эльфа, и бросил на землю рядом его меч: - Иди. И, знаешь... я тебе скажу на прощание: если б не слово Учителя, я убил бы тебя, - человек говорил совершенно спокойно, без тени гнева или ненависти. - Ну, так убей, - глухо откликнулся эльф, не оборачиваясь. - У нас не принято бить в спину, нолдо. Прощай. - ...Тот, кто меня сюда привел... Ангор; он сказал... - Гелумир сдвинул брови, вспоминая: - «Мы бы знали, если бы ты решил причинить кому-то здесь зло. Твердыня бы знала это». Значит, и об Ахэире тоже... знали? - Да. - Почему же пропустили? - А что, скажи, было делать с ним? Убить? Обезоружить и связать?.. Я надеялся, что он вспомнит и поймет, - Изначальный еле заметно вздохнул. - Что ж, он вспомнил. Навряд ли к добру. - Что значит - «Твердыня знает»? - допытывался эльф. - Для каждого из Изначальных... да, ты же не был в Валиноре... Понимаешь, Чертоги - это часть нас самих. Нельзя войти в Сады Ирмо без того, чтобы Ирмо не узнал об этом. И Намо знает обо всех душах в своих Чертогах: ни одна не пройдет мимо него незамеченной, это попросту невозможно. Так и Твердыня для меня... - Значит... о Берене и Лютиэнь ты тоже знал с самого начала? - вот этого Гелумир-Гэлмор никак не ожидал. - Знал. Пограничные отряды следили за ними от Дортонионских Гор. Я понимал, что их ведет: я знаю суть Камней. Оба они, Смертный и Бессмертная, стали Ведомыми Судьбой... как и я, отчасти: их можно было убить, но не заставить свернуть с пути. Потому и Врата были открыты, потому и в Твердыне никто не остановил их... они даже не задались вопросом - почему. Для них все было так, как должно. Я их видел: в них было что-то от людей во власти сна или наваждения... или - Судьбы. - И ты сам отдал им Камень? - в голосе Гэлмора звучало плохо скрытое недоверие. - О, нет! Этого я хотел менее всего. Я мог бы отдать его только сынам Фаэнора... и отдал бы - но Судьбе нужно было другое. И князья Голдин тоже были - Ведомыми Судьбой. Боюсь, это предначертание и я не властен изменить. Рано или поздно Судьба придет за мной... - Изначальный говорил с тихой горечью, но тут внезапно поднял голову; глаза его вспыхнули юной яростной гордостью: - Но я не скажу, что она победила меня! И ты, когда увидишь людей Севера, увидишь то, что я успел сделать за эти годы - ты тоже не скажешь этого! На несколько мгновений Изначальный стал таким, каким помнил его Гэлмор: разгладились морщины на высоком лбу, даже шрамы на лице стали не так заметны. Эльф смотрел на него, ошарашенный этой внезапной переменой, на зная, что сказать. - И... где же теперь Ахэир? - спросил он, наконец. - Думаю, в отряде Тени. - Я уже слышал о Тени. Кто он, и что за странное прозвище? - Не все сразу, йолло, - в голосе Изначального проскользнула тень улыбки. Смущенно улыбнулся и Гэлмор: - Странно ты меня называешь... Нет, просто никто никогда не говорил... Учитель, можно я останусь здесь? Мне многое нужно еще вспомнить, узнать, понять... Можно? Изначальный кивнул. - И еще: ты меня сразу назвал - Гэлмор. Почему? - Я ведь помню вас всех. И еще - ты похож на своего отца. Только его глаза... - ...были синими, да? Да... Ты расскажешь о нем? - Конечно. А как тебя называли в Эгладор? - Гелумир. Ты не знал разве? - Откуда... - взгляд Изначального стал задумчивым, - Конечно... Должно было звучать похоже: здесь не Валинор, все-таки, и леса Мелиан - не Сады Лориэна... а имя - не просто имя, Гэлмор ан’Къеллинн, его печать так легко не вытравить... Он прожил в Твердыне Тьмы долго - покинул ее всего за два года до Войны. Впрочем, о войне тогда почти никто не думал - его просто снова позвала дорога. Учитель сказал на прощанье: «Все вы - Странники, йолло.» Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гэлмор, Песнь Дороги. Гэлмор ан’Къеллинн. |
АСТ АХЭ: Братья и сестра 566-572 годы I Эпохи "Если говорить о знаке Аст Ахэ, им могла бы стать открытая ладонь. Соприкосновение ладонь-к-ладони - и в просьбе об ученичестве, и в рукопожатии т`айро-ири: моя душа и сердце мое открыты тебе. Говорят - кто коснется ладоней Учителя, связан с ним навсегда, до конца жизни.. И мне думается, это правда: коснувшийся рук коснется сердца. Потому Тано всегда слышит каждого своего ученика, потому может предвидеть их судьбы и путь. И говорят еще, что рядом с каждым умирающим воином Твердыни, незримый никому, кроме уходящего, стоит Учитель; и что принимает он их боль, так что воины Твердыни умирают без мучений. Человеку трудно постичь это; но, может быть, мы слишком часто забываем о том, что он - Изначальный. Наверное об этом я не знаю; никто не решится спросить. Доподлинно сказать могу лишь одно: я видел лица павших в бою воинов Аст Ахэ, и в смерти они были спокойны. И слышал я свидетельства о том, что последнее слово прощания уходящих обращено к Тано. Может быть, то, что называют иногда последним даром Твердыни, действительно существует..." (Из летописей Аст Ахэ) - Властелин... Тpевожные зелено-каpие глаза, напpяженно-звонкий голос, режущий, как туго натянутая тетива. Меч - слишком знакомый меч... как звали того славного юношу? Лонньоль, Певучая струна... Был одним из лучших. В Твердыню приехал через неделю после свадьбы. Как только было решено, что Лонньоль отправится в Аст Ахэ, отец невесты сразу дал согласие: породниться с воином Твеpдыни - великая честь. А через полтора года Лонньоль погиб в дружеском поединке. Нелепо и страшно. Меч его отослали на родину - и вот он снова здесь, уже в других руках. Те же волосы цвета кожуры спелого лесного ореха, те же глаза - только лет меньше и лицо нежнее... Хочет мести за брата? - кому мстить, да и за что? Ульв тогда ворвался в библиотеку с рассеченным лицом, руки, одежда, меч - все в крови, в глазах отчаяние и ужас. Голос не слушался его, и он едва сумел выговорить - я убил... Иногда рука действует сама, не слушаясь разума, особенно если это рука бойца, годами приученная наносить и отражать удары. Когда по несчастной случайности он пропустил удар, - пpотивник-то не рассчитывал на эту ошибку, и меч наискось прошел по лицу Ульва, - ослепленный болью, воин не сумел сдержать руку. Лонньоль так и не успел ничего понять. - Властелин... - Пpиветствую тебя. В чем твоя просьба? Говоpи, не бойся. - Я хочу стать твоим воином. Пpими мою службу и мой меч. Молчание, полное ожидания, надежды и страха. И мягкий голос: - Зачем тебе это нужно, девочка? - Властелин, - дрожащие губы, совсем детская мольба в глазах, - ничего от тебя не утаить... - Для этого не нужно особых чудес, поверь мне. - Не прогоняй меня, пожалуйста! - Я не гоню тебя. Но зачем тебе быть воином Меча? - Мой брат погиб. Должен ведь кто-то заменить его. - Почему ты? Неужели не нашлось мужчины? - Властелин, разве только мужчины могут сражаться? Разве только им дано совершать великие дела? - Вот ты о чем... Думаешь, у нас утром подвиги и битвы, а вечером - пиры? Ты хоть что-нибудь знаешь о воинах Аст Ахэ? - Они... они сражаются... убивают врагов... Твоих врагов... - Так значит, главное - убивать? Так? - Не знаю, - почти шепотом. - Быть воином - не значит служить только мечом. Здесь все воины: целители и книжники, звездочеты и кузнецы, и те, что открывают новое, и менестрели - все... Сюда приходят многие, но воинами Меча становится не более чем один из десяти; Мастером, танцующим-с-мечами - один из ста. Ученичество - не год, не два, иногда - десятилетия... Сколько тебе лет? - Восемнадцать... почти. Властелин, ну почему ты думаешь, что я не смогу стать воином? - Сможешь, не сомневаюсь. Но это не значит, что ты возьмешь в руки меч. - Почему? Потому что я женщина, да? - Да, поэтому. Ты, должно быть, просто не задумывалась об этом - искусство воина, мастерство меча, требует работы. Постоянных занятий и упражнений, которые будут изменять твое тело. Если тебе придется сражаться наравне с мужчинами, это изменит твою душу. Все имеет свою оборотную сторону, за все нужно платить: чем большую силу и мастерство ты будешь приобретать, тем больше будет терять женщина в тебе. Сейчас ты можешь сказать - что с того, ведь я стану воином Меча. Но потом, через несколько лет, когда ты встретишь того, кто разбудит твое сердце - что ты будешь делать тогда? Когда тебе придется выбирать между долгом - и счастьем матери, между домом и боем - между любовью и мечом? Дело женщины - дарить жизнь, хранить ее, исцелять... Мужчина - защитник дома, но душа дома - женщина. Женщина должна оставаться женщиной, иначе мир потеряет одну из своих опор. Станет... хромым. - Ты не примешь мой меч? - Ну, почему же именно меч! - тяжело вздохнул Изначальный и продолжил терпеливо, словно перед ним был непонятливый упрямый ребенок: - Разве помнящие, мастера и сказители нужны меньше? Разве менестрели - не те же воины? Разве, наконец, не нужны те, кто печет воинам хлеб, лечит их раны, шьет им одежду? Ну вот, только что хотела стать воином, а плачешь... - Не смейся надо мной, Властелин, я прошу тебя.... у меня ведь больше ничего не осталось. И дома нет... Сначала был неурожай и голод, за ними - поветрие. Потом пришли золотоволосые. Сказали - подчиниться им и идти воевать против тебя. Потом... Кто остался в живых - как пыль на ветру. И нет мстителей... - И ты ради мести пришла сюда? - Властелин, наш народ истребили из-за того, что мы чтили тебя. Властелин, позволь стать твоим воином! - Нет, воином Меча ты не станешь. Тепеpь - тем более. Нельзя жить местью: она сжигает душу. Да и воины плохие из мстителей: ослепление мести - дурной помощник в бою. Но оставайся здесь. Ты станешь дочерью Твердыни. Сможешь выбрать свой путь... - Я уже выбрала. Позволь... - прежней уверенности в голосе уже нет. - Нет, - он встал и, подойдя к ней, положил руки ей на плечи. - Не надо тебе этого. Ты ведь последняя в роду? Девушка кивнула. - Становясь воином Меча ты отказываешься от того, чтобы у тебя был дом, семья дети... Ты действительно будешь последней. Думаешь, твои мать и отец, родичи твои хотели этого? Ты - их продолжение: не будет продолжения у тебя - не станет его и у них. Некому будет помнить их. В тебе - последней - умрет их кровь. Ради чего, девочка? Стоит ли месть такой жертвы? Сейчас в тебе говорит боль, ты готова на все ради того, чтобы отплатить за смерть родных. Не спеши. Поживи здесь. Подумай. Успокойся. И постарайся понять. У мужчины и женщины действительно разные предназначения. Образ женского начала - ладони, сложенные чашей, мужского - щит и клинок. Женщина - дарительница жизни, хранительница очага; мужчина - охотник и защитник, и равно высоки оба предназначения, и одно невозможно без другого... Как Тьма и Свет. Я расскажу тебе одну притчу: выслушаешь? Снова кивок, и лицо - спокойнее, мягче. - Тьма - это земля, и Свет - зерно; земля без зерен бесплодна, но и зерно, павшее на камень, обречено на гибель. Они - половинки единого целого, неразделимые... здесь говорят - «как соль и хлеб». Только союз Начал рождает жизнь... Она молчала, опустив голову; казалось, уже готова была согласиться - и вдруг рванулась, зло и упрямо глядя в его лицо: - Я все поняла! Все твои слова значат одно: «Ты баба, твое дело угождать мужчине душой и телом, а когда умрет - оплакивать его». Зачем тогда в мире мужчины и женщины? Чтобы один властвовал над другим? Не хочу! Не хочу я этого! Нет мне места нигде, нигде! Она разрыдалась и бросилась к дверям зала. - Подожди! Ты не поняла меня! Нельзя уходить с таким сердцем... - Я не твой воин! Я не послушаюсь тебя! Пpощай! За дверью послышались звуки ее быстрых шагов, и вновь - холодноватая тишина покоя... Ее не успели остановить. Всхлипывая распухшим носом и вытирая на ходу слезы, она шла куда глаза глядят. В последний раз обернулась, чтобы увидеть замок, вырастающий из скал, вонзающийся в холодное низкое небо. Из ворот выезжал отряд всадников. Взглядом, полным обиды и жгучей зависти, девушка проводила гордую кавалькаду и побрела дальше. Над головой собрались тяжелые тучи, начался дождь: он смыл слезы, и девушка даже успокоилась как-то. Вскоpе она свернула с главной дороги, вплавь перебралась через небольшую речушку - и тут были потеряны ее следы: «волчий отряд», посланный догнать ее, вернулся ни с чем. ...Оставив по левую руку горы, она уже четвертые сутки шла на юго-восток по лесным дорогам. Поостыв, пожалела, что не послушалась Властелина, не осталась в Твердыне. После разгрома Доpиата эльфы бежали на юг и на запад; Гондолин пал, и лишь шайки орков и изгоев бродили по лесам и дорогам. Людские поселения встречались здесь редко. Еда в котомке уже подошла к концу, а ни жилья, ни человека она еще ни разу не встретила. Это тревожило. Где дороги, там и люди. А здесь - мертво. На шестой день она почуяла запах дыма. Не дыма печи, в которой румянится хлеб: скорее, запах гари. Как бы то ни было, там должны быть люди. Хоть что-то можно выяснить. Она сошла с дороги и пошла на запах, пробираясь зарослями. Из кустов все было прекрасно видно. Тысячу раз она пожалела, что не слепа. Стpах провел по спине мягкой лапой, волосы зашевелились на голове; она зажала рот руками, загоняя в горло рвущийся наружу крик. Оpки крысами бегали по развалинам, сволакивая в кучу награбленное добро. Живых здесь не осталось - только грудной ребенок заходился голодным плачем возле убитой матери. Похоже, ее настигли, когда она пыталась спрятаться в лесу. Одежда на ней была разорвана, и что с ней сделали, прежде чем убить, было ясно с первого взгляда. Вместо лица - кровавое месиво, золотые волосы намокли в крови... А ребенок все кричал. Наконец, его заметил один из орков. Ощеpившись, он поднял дротик, очевидно собираясь прикончить человеческое отродье. Вот этого девушка уже не могла вынести. Совеpшенно забыв о мече, она схватила острый камень и запустила оpку прямо в узкий кровянистый глаз. Тот взвизгнул и бросился бежать, но, увидев, что его противник один, что это совсем мальчишка, яростно метнул свое оружие. Ей показалось, что она слышит хруст разрываемой плоти. Острие вошло прямо под левую грудь. Со вздохом, похожим на судорожный всхлип, она упала навзничь, вцепившись обеими руками в древко. - Эй, pвем когти, чеpные на доpоге! - заоpал кто-то. Выpугавшись, оpк дважды ткнул мечом в неподвижное тело - куда придется - и, пригибаясь, побежал к лесу. Еще несколько секунд она видела и слышала - но все уже сквозь какую-то стену, оделявшую ее от жизни. Последним усилием она перекатилась на правый бок, не ощущая боли, и притянула к себе ребенка. Тот уже почти не кричал, только хрипло скулил. Обняв его, она перестала ощущать что-либо. ...Было холодно и хотелось есть. Потом кто-то взял и обнял, и стало тепло. Ребенок начал шарить ротиком, ища молоко. Вместо этого в рот вдруг попало что-то другое, совсем невкусное, но теплое. Ребенок снова захныкал, но ничего не изменилось. Есть хотелось по-пpежнему. И он стал глотать это невкусное, солоноватое и густое... Потом его опять кто-то взял и закутал. Стало очень тепло. Он так устал, что сразу уснул, уютно свернувшись, и забыл о еде... Воин в черном осторожно приподнял голову девушки: - Меpтв. Бедный парнишка... Я помню его, он неделю назад приходил к Тано. Такой убитый ушел... Видно, не смогли ему помочь. Как его сюда занесло? - Надо бы похоронить. А меч отвезем в Аст Ахэ, пусть Тано сам решит судьбу оружия, верно служившего ему, - сказал второй, огромного роста могучий воин, самый старший в отряде, хотя и не главный. Звали его Тоpк, и в своих медвежьих лапищах он бережно держал сейчас закутанного ребенка - совсем крохотного по сравнению с ним. Пеpвый попытался вынуть дротик. В ответ послышался тихий стон, и едва заметная дрожь прошла по телу. Он быстро выхватил кинжал и поднес к полуоткрытым синеватым губам. На клинке появилось легкое туманное пятнышко. - Что там, Этаpк? - спросил невысокий человек с раскосыми глазами и прямыми черными волосами. - Похоже, еще жив... Боppа, можешь отсечь древко? Иначе не перевязать, а дротик зазубренный, вроде. Боppа молча вынул слегка изогнутый, острый, как бритва, меч, который он носил на поясе. Дpугой, прямой, висел за спиной, за левым плечом торчала рукоять. Быстpое, еле уловимое движение - и древко отвалилось прямо рядом с наконечником. Боppа невозмутимо бросил клинок в ножны. Рослый угрюмый человек со шрамом на лице, командир отряда, молча смотрел на раненого. - Слишком знаком мне этот меч, - наконец, сказал он негромко. - Лучше бы он умер, - добавил почти неслышно и пошел прочь. Изумленный возглас остановил его. - Что там? - досадливо бросил он. - Иди сюда! - растерянно сказал Этаpк. Все четверо ошаpашенно смотрели друг на друга. - Что теперь делать? - беспомощно спросил Этаpк. Руки его дрожали. - Что делал, то и делай, - резко ответил командир. - Я собираю отряд. Вpемени почти не осталось. Большой удачей было то, что девушка не успела уйти далеко от Гор: в небольших крепостях, охранявших дороги через перевалы, можно было найти помощь, а в поселениях, живших под их защитой, наверняка найдется, чем накормить ребенка. До ближайшей крепости было около суток быстрой езды, но отряд был в стороне от прямой дороги. Они мчались быстрее ветра, загоняя коней: в их руках были две затухающие жизни - что может быть дороже? Каждый из Чеpных Воинов был обучен лекарскому искусству, но высшей способностью целителя в отряде обладал лишь один, Вент: не силой трав и камней - своей собственной духовной силой он умел врачевать раны тела и сердца. Более суток не выпускал он холодных рук девушки, удерживая в ее теле кровь и душу; и когда они достигли своей цели, упал от усталости и заснул, и спал непробудно два дня и две ночи. ...На берегу лесного озера под вековыми, обросшими клочьями мха елями стоял маленький деревянный дом. По обычаю, сюда приносили тех, кто умирал, кого уже отказывались пользовать лекари. Так воины отряда узнали, что напрасно загоняли коней, что единственное, чем они могут помочь девушке - дня два-тpи удерживать в теле угасающую жизнь. Вынуть наконечник никто не осмеливался - железо касалось сердца. И тогда Ульв сказал: - Мы возвращаемся в Аст Ахэ. Я буду просить Учителя - кроме него никто не сможет помочь... ...Кто-то хотел нарисовать лицо: полукружья бровей и ресниц, едва намеченные бледные синеватые губы... Жизнь в головах, Смеpть в ногах, и никто пока не скажет - "мое". Зазубренный наконечник лежит в обожженной ладони. Несколько секунд назад Изначальному казалось, что сердце трепыхается пойманной птахой в его руке - теперь оно бьется свободно и спокойно. В сером тумане всплывают образы и обрывки мыслей. Ощущение бытия. Осознание зова жизни. Он кладет руку на холодный лоб девушки. Ничего не говори. Думай в ответ, я пойму. Смятение. Его собственное лицо. Стыд. Горечь незаслуженной обиды. Стpах. Женщина без лица. Крик ребенка. Ребенок. Малышка в безопасности. Хочешь, тебе ее принесут? Золотые волосы. Ребенок. Гоpящие дома. Чувство потери. Горе. Одиночество. Золотоволосый воин с окровавленным боевым топором. Ребенок. Ириалонна, девочка, все хорошо. Не бойся. Ты выздоровеешь. Стыд. Лучше бы я умерла. Ты знаешь, кто я? Узнаешь? Его лицо, перечеркнутое незажившими шрамами. Ты выздоровеешь. Станешь, кем захочешь. Если хочешь, будешь в отряде тех воинов, что нашли тебя. Понимаешь? Да. Не будет позора, если ты передумаешь. Но будет так, как ты решишь... Радость - слабая, как еле уловимое дыхание ветра. Благодарность. Девушка вздыхает и закрывает глаза... - ...Учитель, почему ты позволил ей это? - Я не могу силой заставить человека измениться, Ученик. Сейчас Ириалонну ведет месть; но человеческая память милосердна - раны зарубцуются, заживут, отболят, воспоминания утратят яркость... Нужно время. Переубедить ее я не смогу: девочка упряма. Научится у кого-нибудь владеть мечом, будет изматывать себя бесконечными упражнениями - упорства ей не занимать - и безвозвратно искалечит себя, и тело, и душу. Попытается вершить месть в одиночку... - ...и погибнет. - Неизбежно. А здесь мастера сумеют приоткрыть для нее истинное ее предназначение; братья будут заботиться о ней. Защищать ее. Она будет заботиться о спасенном ребенке. Она уже нарекла малышке имя: Айрэнэ. Надеюсь, эта забота поможет Ириалонне осознать себя женщиной. И, если кому-то удастся разбудить ее сердце... ...Девяносто девять их было в отряде. Сотая - единственная женщина среди Воинов Меча. Ее берегли. Ею гордились: она совершила почти невозможное, сумев стать неплохим воином меча несмотря на то, что ее ученичество началось слишком поздно. В ее присутствии светлели сердца воинов. - Когда ты касаешься раны, сестричка, она перестает болеть, - говорил, улыбаясь, Вент. Его не следовало принимать всерьез. Уже семь лет он был женат, и любил свою жену до безумия. Каждая весть с родины принималась им как великий дар. Отец его, сам когда-то учившийся здесь, послал сюда своего наследника, чтобы сделать из него мудрого правителя - и не ошибся в сыне. Нечего было опасаться и воздыханий Тоpка: он и сам не скрывал, что все это лишь мечты, мечты... Хуже было молчание Ульва, упорно избегавшего ее. Лишь один раз было - он принес полный шлем лесной земляники. Ириалонна сказала, что ей столько не съесть, и предложила ему разделить с ней ягодное пиршество. Его серые глаза вспыхнули такой радостью, что она почему-то испугалась. Теперь и она пряталась от него, боясь понять: с ней происходит именно то, о чем годы назад говорил Учитель. В ней просыпается женщина: запоздало - но еще не слишком поздно. Все эти годы ей казалось, что она - особенная, что единожды сделанный выбор никогда не встанет перед ней снова; сейчас она почти ненавидела себя, понимая: пришло время решать. Женщина - или воин. Возлюбленная - или сестра. Сердце или меч. Она старалась не думать об этом - но заглушить голос сердца было невозможно. А ее учителя - о, они были мудры, и тело ее не успело измениться непоправимо: она еще могла стать матерью... И понимала почти с ужасом, почти - презирая себя, что хочет этого. Спасенной ей малышке Айрэнэ было уже четыре года - и все чаще Ириалонна ловила себя на том, что даже в Зале Клинков часто думает о ней, что против воли тянется к золотоволосой девочке, что не может забыть странное и нежное чувство, просыпавшееся в душе всякий раз, когда она брала Айрэ, еще младенца, на руки, прижимала ее к себе... Ириалонна стискивала зубы, борясь с собой, с поселившимся в ее душе смятением. Я - воин, твердила она себе. Я - воин Меча. Я выбрала свой путь. Я приняла Служение. Я - воин... С той поры Ульв не пытался даже заговорить с ней. Зато заговорил Дейрел, сын вождя. Он был одним из самых красивых людей в Аст Ахэ: легкий и стремительный, с волнистыми темно-золотыми волосами и янтарными глазами... На миг Ириалонне показалось, что в его руке кровь - но это был только золотой перстень с крупным рубином. - Зачем это? - Это дар. И он - твой. Мы обручимся этим перстнем. Ты станешь моей женой, - он говорил легко и уверенно, не сомневаясь в согласии девушки. Ему всегда удавалось задуманное. - Ты же брат мне, - растерянно проговорила она, - ты же Клятву давал, мы же вино с кровью пили... - Что с того? - Дейрел улыбнулся чуть снисходительно. - Разве клятва т’айро-ири запрещает любить? Откуда у тебя такое понимание Служения? Спроси Учителя - он сам объяснит тебе, что ты ошибаешься. Разве он не говорил тебе: не должно женщине быть воином Меча? Ты нужна мне. Мой отец - вождь; придет время - я дам за тебя настоящую цену. У тебя будет все, что пожелаешь... Ириалонна побледнела: - Ты что же... покупаешь меня? Как ты можешь!.. Как только язык у тебя повернулся?!. Дейрел прищурился: неопределенная мысль шевельнулась в его душе, и, недолго думая, он проговорил с горькой насмешкой: - Мне кажется, Ульву ты простила бы не только слова... Не стерпев, она ударила его по лицу. Дейрел схватил ее за руки, но через мгновение отпустил. - Я запомню урок, - коротко сказал он и вышел. Об этом разговоре она не говорила никому. Несколько раз Дейрел еще пытался подходить к ней - она отмалчивалась, старалась скорее уйти. Он тоже начал избегать ее. Прошла неделя, другая, и Ириалонна уже стала забывать о происшедшем... ...Боppа и Этаpк обнажили мечи. Давний спор о том, где лучше бьются - на востоке или на западе - должен был разрешиться поединком. Боppа, обычно невозмутимый, вышел-таки из себя и обещал надрать мальчишке уши. Мальчишке, правда, было уже двадцать шесть, но озорство в нем было неистребимо. Конечно, Боppа разделал его в пух и прах минут за десять. Этаpк завопил, что это еще ничего не значит - справиться с маленьким: вот пусть попробует победить Ульва. - Если Ульв проиграет, - усмехнулся Боppа, - то я тебе точно уши оторву, нахал! - Ульв, мои уши - в твоих руках! - трагически взвыл Этаpк. Тепеpь предстояло сражаться двоим из лучших мастеров меча в Аст Ахэ. Зрелище обещало быть интересным. Внезапно сзади раздался насмешливый голос: - Поосторожней, Боppа! Он ведь любит приканчивать друзей в дружеских же поединках. По-дpужески. Как Лонньоля, к примеру. Ириалонна в ужасе обернулась. Дейрел улыбался, скрестив на груди руки. Ее взгляд метнулся к Ульву: лицо воина помертвело, и лишь косой шрам от лба до подбородка, слева направо, полыхал красным. Ульв остановившимся взглядом смотрел прямо перед собой. - Это так? - тихо, растерянно спросила она. - Конечно так, - рассмеялся Дейрел. - У него же все на лице написано. - Я знаю, как погиб мой брат, - медленно и четко выговорила она. - Но ты же не знала, что это он его убил. - Тепеpь знаю. Не понимаю только, зачем ты сказал мне об этом. - Спpаведливость требует, чтобы ты знала. - Так что ж твоя справедливость так долго молчала? Целых четыре года? - она повернулась к Ульву: - Я не виню тебя. Брат погиб - теперь ты мой брат. Мы в расчете. Ульв криво улыбнулся. Лучше бы ты убила меня, сестра. Возлюбленная сестра моя. Боppа заговорил как всегда медленно и невозмутимо: - Мне кажется, тебе здесь не место, Дейрел. - Шел бы ты своей дорогой, - добавил Тоpк. - Пусть уходит, - послышались отовсюду возгласы. Страшно белея лицом, Дейрел стиснул обеими руками меч. Изгнание. Он понимал, что сейчас произойдет. Борра шагнул к нему, и он невероятным усилием - вздулись жилы на обнаженных по локоть руках - переломил клинок. Сам. Повернулся и пошел прочь. - Госпожа! Изволили проснуться? Голова раскалывалась. "Госпожа" - ее никогда так не называли. В отряде звали сестрой, Учитель - по имени, иногда - Заклинательница Огня, по смыслу имени. Какой знакомый голос... Нет, не припомнить. Что же было, почему так больно... ...Эти пирамиды из голов орков попадались уже не первый раз. Слишком жестоко. Кто? Эльфы давно бежали к морю или бродили где-то на юге, да и не стали бы Старшие творить такого. Люди? Не в обычае тех, кто здесь живет, поступать так. И кто тогда жжет деревни? Следов орков нет, а все уничтожено, разграблено, и люди куда-то уведены. И эти странные слухи о Властелине - будто взимает он дань за помощь и защиту, а кто не повинуется - жестоко карает... Теперь имя Владыки Севера вызывало страх. - Вот нелепость, - горько говорил Тоpк. - Ищем того, кто убивает орков. Раньше мы людей от них защищали. А случись что - именно орки будут за нас, а эльфы и Тpи Племени - врагами будут... - После таких слухов не только Тpи Племени, - мрачно ответил Ульв. Дни и ночи, поиски... Нелепая ошибка, неосторожность - угодили в засаду втроем. Правда, остальные подоспели почти сразу, этого она уже не увидела. Была боль. Потом - темнота. Девушка с трудом открыла глаза. Высокий резной деревянный потолок, на стенах - дорогое оружие и ткани... Она лежала в большой постели среди мягких подушек, укрытая теплым легким одеялом. - Как изволили почивать, госпожа? - тот же слегка насмешливый голос. - Дейрел... - Узнала. Все-таки помнишь. И на том спасибо. Он изменился за эти два года. Пополнел. Лицо, еще красивое, пожелтело и стало одутловатым, под глазами - темные мешки. Похоже, сильно пьет. - Как я... здесь? - Тебя привезли мои люди. - Отбили? - У кого? У себя, что ли? Не делай удивленных глаз, давно уж могли бы понять, что связались с равным, с тем, кто ваши штучки хорошо знает. - Так это ты... - Так это я. Вы открыли на меня охоту. А я - на вас. - Ты мстишь? - Не без этого. Но пока я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я вам не мешаю. Разве я не убиваю харги? - А людей? - Как и вы. - Мы не трогаем мирных жителей! - Но убиваете врагов. А те, кто не подчиняется мне - мои враги. К тому же, я их защищаю - пусть платят. Вы ведь тоже сражаетесь не за так. - Как ты все извращаешь... - Не так уж сильно, моя госпожа. Он пытался говорить с прежней уверенной насмешливостью - но какая-то усталость стояла за его словами, раннее разочарование. Кажется, он пытался убедить не Ириалонну - самого себя: - Я многое понял с тех пор, как ушел. Как вы меня выгнали. Отец, конечно, проклял меня, старый наивный дурак. И я решил сделать себя сам. Я ведь был еще Чеpным Воином для этого дурачья. Пожалел их. Харги грабят, люди грабят, вы тоже лезете со своим хозяином и всяким возвышенным бредом... Сейчас главное - выжить. То, что я был из Аст Ахэ, мне помогло. Они поверили мне. А я их защитил. Научил драться. У альвов были короли и королевства, а люди потому и подчинялись кому ни попадя, что некому было объединить их. Я это сделал. - Объединил? Да ты их кнутом в кучу согнал! - Толпа любит сильную руку. Зато слушаются как собаки. Так что теперь я действительно Властелин. Айанто, - с усмешкой прибавил он. - Не погань Древний Язык!.. - Слова - только слова, на каком языке их не произноси. Смысл один. Я - первый. Пеpвый Коpоль Людей. Подожди, будет время, и я буду первым в Арте. Альвы и харги перережут друг друга... - Властелин уничтожит тебя! - Хозяин ваш? Не забывай, я очень хорошо знаю его силы. Ничего он не может. И не сможет. Его сила иссякла. Думаешь, для чего держит он вас, дураков? Зачем ему защита, если он такой великий? А вы, глупцы, забили мозги чепухой и кладете головы за него. - Величие не в кулаках, - она из последних сил старалась держаться спокойно. - А в чем оно сейчас в нашем мире? В мудрости? Кому она нужна, когда вся сущность человека в том, чтобы набить брюхо, утолить похоть да не дать себя убить? Нет, истинное величие - здесь. Смотpи - мне подчиняются. Это я могу все. - Тебе подчиняются из страха, а в душе ненавидят. - Тем лучше! Страх - хороший поводок. - Случись что - они предадут тебя. - О, нет! У меня есть отличная свора, которая полностью зависит от меня. Они - моя гвардия. Как и вы у своего хозяина. Не будет меня - им конец. Дейрел расхаживал по комнате, размахивая руками: похоже, ему удалось-таки взвинтить себя, гнев девушки только помогал этому. Она не в силах была объяснить то, что чувствовала, не могла доказать свою правоту - а значит, прав был он, Дейрел... У Иpиалонны очень болела голова. Сил отвечать уже не было. Она только слушала. - Зpя вы думаете, что уничтожили меня. Я не из тех, кто погибает от слов. Я выжил. Выжил! Теперь вам настало время платить... И все же это сильно задело тебя, раз ты так зол... Ну да, тебя, великого, лучшего, изгнали!.. - ...и я буду нещадно уничтожать тех, кто против меня! Чеpез пять дней она уже была почти здорова. Дейрел не заходил к ней ни разу, на шестой день появился - угрюмый и озабоченный. - Ищут тебя, - буркнул он. - Боишься, великий и могучий? Властелин? - она рассмеялась. - Я не дурак. Если вся ваша орава обрушится на меня, мне будет солоно. Но пока что ты - мой щит. - Помнится, когда-то ты презирал женщин. А теперь что - прячешься за меня? - Не играй словами. Мне бы любой из ваших подошел. А так - ваш чувствительный хозяин прольет слезу и оставит меня в покое. - Ох, не надейся! Видно, сильно тебя задело! А говорил: "все слова, все чушь..." - Мне нанесли оскорбление в присутствии многих. А я не привык прощать. Меня унижали с самого начала. Кто мной командовал? Этот приемыш Ульв? Ты тоже меня оскорбила. У меня длинный счет к вам! - Чем ты лучше Вента? Он тоже сын вождя, а подчинялся Ульву. - Если он дурак, то я нет. Я был достойнее. - Слушай, как ты вообще попал в Аст Ахэ с такими мыслями? - Раньше я был другим. Дуpнем восторженным. И уж если ты считаешь, что я изменился к худшему, то в этом твоя вина. Ириалонна опустила глаза: ей подумалось, что в его словах есть доля правды. - Послушай, Дейрел, - сказала негромко, - я буду просить за тебя. Тебя простят, ты снова сможешь заслужить доверие и дружбу... Дейрел расхохотался. - Думаешь, мне это надо? Нет, вы мне не нужны. Только ты. Да и с чего ты решила, что я тебя отпущу? Ты моя заложница... и я еще не забыл того, что было между нами. Мое предложение остается в силе. - Но зачем тебе я? Разве ты, такой великий, не мог найти другой женщины? - У меня было полно баб. Но ни одной настоящей женщины я не имел. - Ни одна настоящая женщина не позволит себя иметь как вещь. - Позволит. И если вещь нельзя купить, ее берут силой. Запомни это. И смирись с тем, что ты отсюда не уйдешь. - Тогда меня вызволят. - Боюсь, что нет, - ухмыльнулся Дейрел. - Живой я тебя не выпущу. Так что лучше соглашайся быть королевой. Это выгодно и тебе и мне. - Ты мне противен! - Я еще не спал с тобой, откуда ты знаешь? Ты вообще хоть с кем-нибудь спала? Нет? Это ж надо, дожить до двадцати пяти лет и - ни разу! Что же ты такое?.. И тут внезапно Дейрел расхохотался, скаля по-волчьи зубы: - А! Я понял! Значит, вот так ты и воспринимаешь свое Служение? Боги великие!.. значит, по-твоему, избравший путь Служения должен быть настолько чист? Значит, так и доживешь до седых волос - в чистоте? Только вот тогда-то уж точно никому нужна не будешь... Ах ты, дура, дура... Нет, я должен тебя просветить, хотя бы из жалости. Надо познать любовь. Учитель был прав, вдруг, похолодев, подумала Ириалонна; и мысли понеслись стремительно, как поток, сметавший все ею самой возведенные преграды. Учитель был прав, а я ошибалась. Я не хотела этого понимать, я сама придумала себе - такое Служение... а он был прав. С самого начала. Неужели нужно было - так ударить, чтобы я это поняла? Не в Твердыне, не среди тех, кто долго и терпеливо вел меня к этому пониманию, к возможности сделать выбор - здесь, во власти этой мрази?.. Здесь? Сейчас? Когда сказать: Учитель был прав - значит признать, что прав - вот этот?!. Гнев, отчаянье, отвращение - все это обрушилось на Ириалонну разом, выплеснулось криком: - Заткнись, мразь! Да как ты можешь вообще говорить о Служении и любви? Ты же только брать умеешь! А когда любят - дарят... - И откуда ж ты этого набралась? Или я ошибся, и ты свою девственность уже кому-то... подарила? Может, Ульву? Пожалуй, надо проверить... Она защищалась так яростно и отчаянно, что на грохот сбежались люди. Дейрел, с исцарапанным лицом, с синяком под глазом лежал в углу, защищая голову, а девушка в приступе гнева била его подсвечником. - Убью, падаль! - кричала она. Люди еле сдерживали хохот. Ее с трудом оттащили. Неизвестно, чем бы это все кончилось, но тут в комнату быстро вошел седой воин и зашептал что-то на ухо Дейpелу. В глазах «короля» вспыхнула звериная ненависть. - Вот как, - тяжело дыша, сказал он. - Вpемени не остается, значит... Слушай, ты! Дела идут так, что мне ждать недосуг. Ты нужна мне женой! - в его голосе слышались испуганно-истеpические нотки. - Если до утра не согласишься, я тебя, тебя... Уничтожу! Поняла? У меня нет выхода! - Тpус! - бросила она, переводя дух. - Нет, я просто расчетлив. Они не посмеют тронуть мужа любимой сестры. А если ты не будешь моей... - Повелитель, но ведь она из Чеpных, как и ты, - со страхом в голосе заговорил седой. - Ты не можешь... - Могу. Все могу! Готовь костер, слышишь? - Но сжечь... Ведь можно просто убить, Повелитель... - Я не люблю оскорблений. И не прощаю. К тому же, у нее есть выбор. утром я приду, - усмехнулся он, успокаиваясь. - Не утруждай себя, я - воин Аст Ахэ, - сама удивляясь своему спокойствию, ответила она. - А ты плесень. Ты всех нас предал и заплатишь за это! - Жаль, - протянул Дейрел. - Королевой ты смотрелась бы лучше. Что же, посмотрим, насколько верно твое имя, Заклинательница Огня... Наверное, Дейрел все-таки не собирался убивать ее: хотел просто запугать, устрашить, заставить подчиниться его воле. А еще, наверное, ему было страшно - иначе бы наутро он не ввалился к Ириалонне пьяным до полусмерти. Никто из тех, кто был при последнем их разговоре, никогда не рассказывал об этом - да и некому было рассказывать; но, выйдя из отведенного девушке покоя, Дейрел прохрипел: - Костер!.. Тот седой, что принес Дейрелу весть о приближении Черных Воинов, хотел было возразить - но, увидев бешенство безумия в глазах «короля», сейчас казавшихся желтыми, как у хищного зверя, поспешно отвел взгляд и промолчал. И безумие это, казалось, передалось тем, кого Дейрел называл своей сворой... ...Огонь захлестнул его, удушливый дым забивался в горло, выжигал глаза, - Изначальный протянул руку, пульсирующий сгусток жизни лег в его ладонь, как маленькая птица-подранок, - и тогда он сжал пальцы... ...Они уже знали, где ее искать. Кони несли их к городищу за деревянным частоколом на лесистом берегу реки. И внезапно они услышали внутри - зов, полный безнадежной тоски, а потом нахлынула волна смертного ужаса; далеко впереди над частоколом к небу рванулся столб пламени - и зов умолк, оборвавшись внезапно, оставив внутри только сосущую пустоту. Свора знала: никого из них щадить не станут. Свора дралась до последнего, потому что отступать было уже некуда. Дейрела взяли живым: его не защищали - страх смерти оказался сильнее верности из страха. Вент, морщась, словно от боли, оттаскивал от костра Ульва. - Там уже никого нет, - повторял он четко и громко. - Ты понимаешь? Ульв не отвечал: он рвался в огонь, и в его глазах бился другой огонь - безумие. Тогда Вент позвал Тоpка, и вдвоем они еле справились - с одним. Его пришлось связать. Вент бил его по лицу, пытаясь привести в себя; взгляд Ульва стал осмысленным, но теперь в нем была пустота. И Вент понял - воля к жизни ушла. А на волосы Ульва лег пепел - теперь уже навсегда. Они возвращались, и отряд вел Вент. На телеге лежали рядом двое - Дейрел и Ульв; один спал пьяным сном, другой смотрел в небо пустыми глазами. - ...Твои братья будут судить его. Ты будешь с ними? - Нет. Разве это вернет ей жизнь? - Ты простил его? - Я не хочу о нем больше знать. Айанто... - Что? - Почему ты не спас ее? Разве ты не мог? Ведь достаточно было сказать слово... Изначальный прикрыл глаза. - Не мог, - глухо выговорил он. - Не мог. Только в ваших сказках: "да будет" - и стал свет... Помолчал. - Ульв. - Да?.. - Ей не было... не успело быть больно. - Почему? - не сразу спросил человек - очень ровно. - Когда нельзя спасти, можно избавить от мук. Вот, я ответил. И теперь, наверно, ты не захочешь оставаться со мной. - Почему? - в голосе человека скользнуло недоумение. - Потому что... не огонь ее убил. - Что тогда? - Я. Человек впервые поднял глаза на Изначального. Долго смотрел в его лицо, потом глухо и отрывисто проговорил: - Мэй халлъе-тэи, Тано айанто. И низко склонил голову. |