РАЗГОВОР-XI |
...Разговор без начала: свеча догорела, Собеседник зажег новую, но первые слова беседы потерялись где-то в тихом сумраке. - ...жить мирно. Уничтожив всех эльфов. Так? - Вовсе нет, - Собеседник поправляет свечу, чуть неровно стоящую в лужице мягкого воска. - Это война с Нолдор: прочих она не касается... - Если не считать, конечно, нападений орочьих банд. - О причинах таких нападений вы уже знаете. Ни Синдар, ни эльфы Оссирианда, ни люди, не ставшие чьими-либо союзниками, не подвергаются нападениям с Севера. Или вы полагаете, что Завеса Мелиан действительно была непреодолимой преградой для того, кого даже "Сильмариллион" до конца именует сильнейшим из Валар? - Навряд ли. Все-таки, Мелиан - майя, пусть и одна из сильнейших, - задумчиво отвечает Гость. - Собственно, и эта война Северу не нужна. Если все было так, как описано в "Сильмариллион", если Владыка Севера хочет гибели всех, кто против него - почему же он раньше не собрал ту гигантскую армию, которая описывается в рассказе о Войне Гнева? Ту, которую "не мог вместить Анфауглит"? - Не мог, наверное, - предполагает Гость. В голосе Собеседника звучит усмешка: - Конечно, не мог; еще бы! Попытайтесь посчитать, каким должно быть это войско: счет пойдет не на тысячи, не на десятки, даже не на сотни тысяч... боюсь, в мире в те времена просто не было стольких живущих. Так что - не мог. И не хотел. Мелькор дважды предлагает Майдросу мир, как потом будет предлагать мир и Финголфину. Не только мир, но и исполнение клятвы. - Он так наивен? Или так лицемерен? - Ни то, ни другое: он судит по себе. Если он может поверить сыновьям Феанаро, почему они не могут поверить ему? Если бы Нолдор не были так уверены в том, что его слова - ложь, думаю, история могла бы повернуться по-другому... - Браголлах - не лучшее доказательство мирных намерений. - Браголлах - это его гнев. Он ведь Вала, не забывайте - несмотря на то, что стал подобен людям настолько, насколько это вообще может сделать Изначальный. Если все время запирать в душе гнев, рано или поздно он прорвется наружу... - Внезапным пламенем? - вопрос можно было бы счесть ироническим, но в голосе Гостя не чувствуется и тени иронии. - Да, - непривычно жестко отвечает Собеседник. - Внезапным Пламенем. ГОБЕЛЕНЫ: Повесть о Яром Пламени 456 год I Эпохи, зима; Дагор Браголлах ...Сплетаются нити гобелена: светлое золото, червонное золото, черное и алое; сплетаются непредсказанные нити судеб, которым - суждено ли было переплестись? Кто скажет?.. - Брат! Финроду пришлось окликнуть Аэгнора еще раз, прежде чем тот оторвал взгляд от уже пустого серебряного кубка. - Айканаро, о чем ты опять задумался? Ты не слушаешь меня? - Нет, почему же, - неспешно ответил князь, медленно поднимая звездно-ясные глаза. -Я все слышал. И думал я именно о твоих словах, государь и брат мой. - И что ты скажешь? - Только то, что ты прав. Равно как и государь наш Нолофинве. Моргот уже зализал раны, и затишье отнюдь не говорит о его слабости. Он готовит удар. Нам, в Дортонион, это видно лучше, чем кому-либо другому. Воздух тяжел от надвигающейся беды, и тени длинны. И трижды ты прав в том, что мы должны объединиться и нанести удар первыми. У нас достанет сил - было бы единство. - Его-то и недостает... Но, может, все-таки мне удастся убедить сородичей, - Финрод тяжело и мрачно произнес это слово. - Людей мне уговаривать не приходится - они готовы биться. - Может, и удастся. Кто не знает силы слов златогласого и златоустого Инголдо! - Айканаро слегка усмехнулся; что-то язвительно-горькое таилось за этой усмешкой. - Я чем-то обидел тебя, брат? - Нет, государь. Я просто говорю, что ты умеешь убеждать. Больше ничего. Повисло неловкое молчание. Владыка Нарготронда долго смотрел на своего младшего брата. Айканаро и Ангарато, младшие, были любимцами всей семьи. Даже сейчас Финрод думал о брате с потаенным сочувствием старшего - как о мальчике. Мальчик... Высок, как и все в роду Арафинве, широкоплеч, а в поясе узок и гибок, словно девушка. Как-то сестрица Артанис шутки ради опоясала его своим пояском - так сошелся. Мальчишка зарделся и убежал... Мальчишка... Недаром ему дали огненное имя. Брови Финве - почти сходящиеся к переносице, словно знак злого рока рода. И огненно-золотые волосы, длинные, ниже плеч - негаснущий огонь Золотого Древа Арафинве. Весь какой-то острый, с надрывом во всем облике - резкость движений, ранящая острота длинных ресниц, как молния - удар взгляда сияющих глаз... И совсем не юношеский твердо сжатый рот с горькими складками в углах губ. - Так и не можешь не вспоминать? Не можешь простить? - тихо спросил Финрод. Снова - всплеск звездного пламени из-под черных ресниц: - Что и кому мне прощать? Не вспоминать... Я элда, брат. А мы лишены милости забвения. Кому, как не тебе, знать это. Финрод отвел глаза, стиснув зубы. Горькое воспоминание: эти спокойные глаза, прекраснее которых нет ничего на свете, этот чарующе-бесстрастный голос... Мне запретно следовать за тобой, Артафинде. Я не покину Благословенную землю. Я не нарушу воли Короля. Уходи, если таково твое желание; я же у ног Великих буду молить о снисхождении и милости к отступникам. Прощай. Прощай... Он тряхнул головой: - Сейчас война, брат. Думай об этом. - О! Если бы я был из дома Феанаро... Но ведь и ты не ради войны пришел в Эндорэ. Война - лишь налет на стали жизни; жизнь выше войны. И вот о ней ты велишь мне не думать? Что мне до клятвы, которую приносил не я, до камней, которых жаждет род Феанаро? Да будь они прокляты! - и будь они тысячу раз благословенны, иначе я не узнал бы, каково это - любить. Я не встретился бы с Андрет... - Брат... ты не должен думать о ней. - И это ты мне говоришь, Атандил, Друг Людей? И ты тоже считаешь, что Смертная - не пара нолдо? - Айканаро резко поднялся из-за стола. - Нет, ты меня не понял, брат. Мы просто разные. И нашей крови не смешаться. Разве что в бою. Так воду не смешать с маслом, даже если растопить его.... - ...нет, Андрет аданэт, если узы супружества и могут связать наши народы, то это случится во имя великой цели и по велению Судьбы. Краток будет век такого союза, и тяжек конец его. И лучшим исходом для тех, кто заключит его, станет милосердная скорая смерть... - О чем ты говоришь! Ты же сам знаешь - элда любит один раз и на всю жизнь, и того, кого ему суждено любить! Значит, я, элда, и она, смертная, - мы суждены друг другу! Значит, мы не разные, пойми же это! - Хорошо, хорошо, брат... Но подумай сам - она недолговечна. Скоро поблекла бы ее красота, а ты остался бы юн. Каково было бы ей? Ты продолжал бы любить ее, скажешь ты; заботился бы о ней до того часа, как она ушла бы на свой Неведомый Путь... Но самая эта любовь стала бы для тебя оковами, разбить которые могла бы только смерть Андрет. Даже если ты не сказал бы ей этого - разве так тяжело понять? Разве это не унижение - сознавать, что ты ждешь, пока она умрет? Разве не лучше таких оков воспоминание о несбывшемся?.. - Я не стала бы тревожить его, когда минула бы краткая пора моей юности; и когда мне не достало бы сил бежать рядом с ним, я не стала бы ковылять следом! - Быть может; так ты говоришь теперь. А о нем ты подумала? Он не ушел бы вперед: он остался бы подле тебя, чтобы поддерживать тебя... и ты чувствовала бы его жалость - каждый час, каждый миг: жалость, от которой нет спасения. Он не хотел тебе такого позора... - Нет! Нет, тысячу раз нет! Разве те фэар, которым суждено слиться, не питают друг друга? Разве я позволил бы ей постареть? Нет. Я сильнее, я не дал бы ей угаснуть! - Ты сильнее, верно. Но не забывай - не зря дано тебе огненное имя, Ярое Пламя. Вспомни - фэа Куруфинве сожгла его мать, а она была из Элдар! Так и ты сжег бы ее... - ...и сгорел бы сам. Пусть! Моя фэа иссякла бы, но мы умерли бы вместе... - Ты, кажется, забыл о Даре Единого, брат. Да, вы ушли бы оба. Но у Элдар и Атани разные пути там, за гранью жизни. Ты говоришь, вы были суждены друг другу и в жизни, и в смерти; и оба страдали бы оттого, что вашим фэар больше не слиться никогда. Но ты - элда, мужчина, ты сильнее, а она - слабая смертная женщина! Что было бы с нею, какие муки приняла бы она? - Не все ли равно тогда, о мудрый брат мой? Говоришь - нас разлучила бы смерть; ты же сделал так, что нас разлучила жизнь - твоим словом, твоей волей, Финдарато Инголдо! - Аэгнор стиснул серебряный кубок так, что показалось - металл сомнется, как пергаментный лист. - А Дар... Скорее, это дар Моргота, если этот дар разлучает тех, что должны быть вместе!.. Нет, Инголдо, я не расстался бы с ней и в смерти... - Андрет аданэт, жизнь и любовь Элдар питает их память; мы предпочитаем память о светлом и прекрасном чувстве, не получившем завершения, воспоминаниям о печальном конце. Отныне он всегда будет помнить тебя в утренних лучах солнца, и тот последний вечер у чистого зеркала Аэлуин, в котором отразилось твое лицо и звезда, запутавшаяся в твоих волосах... Всегда - пока северный ветер не погасит его пламя, и после, в Чертогах ожидания - до конца мира... - А что останется вспоминать мне? Когда уйду я - какие Чертоги суждены мне? Тьма, в которой угаснет и сама память о яром пламени?.. - ...я не отпустил бы ее. Я обнял бы ноги Намо, я сказал бы - ты Владыка Судеб, так не препятствуй же нашим судьбам слиться воедино! Так суждено, так должно быть! Я сказал бы - нет крови сородичей на руках моих, а свое ослушание разве не искупил я тем, что до конца бился за правду Валар, что претерпел и смерть, и потери, и страдания, почти сравнившись в этом со Смертными? Я сказал бы - суди меня, покарай меня судьбою Смертных, пусть я не буду знать своего пути, пусть уйду во Тьму - но ради нее, Владыка, ты же любишь всех Детей Единого, ради нее - позволь мне идти с ней, пусть она не будет одна!.. - Это невозможно, Айканаро. Аэгнор, тяжело дыша, повернулся к Финроду - больные глаза полны безумного света: - Если так... брат, может, это вовсе не дар Единого - наше бессмертие и память? Может, это кара? Или - мы прокляты?.. - Сядь! - резко бросил король, ударив кулаком по столу, - Сядь и слушай. Ты вынуждаешь меня говорить о сокровенном, Айканаро. Да, я виноват перед тобой. Я заставил тебя тогда покинуть эту девушку... - Да, верно! Странная же у тебя приязнь к Людям, Атандил! Ты любишь их снисходительно. С жалостью. Свысока... - ...Разной бывает жалость: одна - в признании нашего родства, и близка к любви; другая - в осознании различия судеб, и близка к гордыне. Я говорю о первой... - Не говори мне о жалости - я не желаю ее! Я была молода и смотрела на его пламя - ныне же я стара и одинока; он был молод, и пламя его опалило меня, но он отвернулся от меня - и по-прежнему юн... Станет ли свеча жалеть мотылька, сгорающего в ее огне? - Станет ли мотылек жалеть свечу, когда ветер задует ее?.. - ...а я любил ее, как равную... - Перестань! Ты же мужчина - так умей стиснуть сердце в кулаке! И слушай - я твой старший брат. Я твой король. Не горячись, Ярое Пламя. Успокойся. - Слушаю тебя... Прости, брат. Я слушаю. - Это было, потому что я все время вспоминал - "в них слишком много от Моргота". И - не мог, и не могу этого понять! Ведь сказано - Дети Единого, и никто из Айнур не ведал о нас, доколе Отец не дал им сего видения! Так откуда же это - "от Моргота"? Или не все было так? Брат, я боюсь своих слов - но, мне кажется, Люди - Старшие Дети. Только вот чьи... Дар Эру, говорят нам - но смерти Арда не знала, доколе не принес ее Моргот! Так чей же это дар? И не было ли так - мы сотворены бессмертными, чтобы отдалить нас от творений Врага, Смертных? Может, так было, и не зря именно он рассказал нам об Атани? Аданэл саэлинд, хранительница мудрости, рассказывает, что некогда Враг приходил к людям, и многих отвратил от пути Света; за это, говорит он, Всеотец обрек их на недолгую жизнь... Но почему же Он, справедливый, покарал всех, не только отступников? И что мне делать с собой - ведь я люблю их, брат, меня тянет к ним как к утраченным и вновь обретенным братьям. И они, с тьмой в душе своей, сражаются на нашей стороне, против Тьмы! Против своих же! Да, есть и у нас усобицы, но Элдар всегда были на стороне Света, никто ради мести не продался Тьме; а они... И не становятся орками, как мы... Я уже ничего не понимаю, брат; не знаю, пойму ли... Я не могу понять, где добро, а где зло. Если смерть - Дар, дающий свободу, то чей? - и почему он не дан нам, рыцарям Света? Если это кара, то почему мы, братоубийцы, ослушники, не осуждены на недолговечность и старость, почему нам, а не людям, смерть сулит Исцеление? За что же тогда покарали Людей, за какой грех отцов платят дети? Я хочу знать, брат. Только, боюсь, одни не скажут мне, а у другого не спрошу - я. - Почему же? - усмехнулся Аэгнор. - Сдается, он не обошелся бы с тобой, как с Нельафинве, ты же внимательнее всех слушал его - разве не так?.. - Я элда. Я нолдо. Я внук Финве и племянник Феанаро. Он мой враг. Потому я и не хотел тогда, чтобы ты был с Андрет: мне казалось, что мои мысли - из Тьмы, оттого что я был с Людьми слишком долго. А быть рассеченным надвое - нельзя; по крайней мере, нам, Элдар. И я избрал Свет. Я не знаю, как в людях уживаются две силы: для нас это невозможно. Видишь теперь, что со мной? Я не хотел такого для тебя. Аэгнор невесело рассмеялся. - Не хотел боли для меня, не хотел боли для Андрет... Брат, неужели ты не понял - не в твоей это воле? Она ведь все равно любит меня, хоть я и бежал... - ...Говорю тебе, аданэт, Айканаро Ярое Пламя любил тебя. Ради тебя ныне он никогда не возьмет себе жены из своего народа, но будет жить одиноким до конца, вспоминая утро в горах Дортонион. Но скоро, слишком скоро порыв северного ветра погасит его пламя! Элдар дано предвидеть многое из того, что скоро должно случиться, хотя и редко они провидят радость; и я скажу тебе - ты проживешь долгий век по меркам людей, он же уйдет прежде тебя, и не пожелает вернуться. Андрет поднялась и протянула руки к огню... - ...и все равно нам страдать там, за Пределом Жизни, ведь нашим фэар уже никогда не слиться! У нас был только один случай - в этой жизни; а Судьба не дает второй попытки тому, кто отвергнет ее. О, если бы только она забыла, возненавидела меня! Внезапно он замолчал, стиснув руки. - Прости. Виню себя в том, в чем должен винить лишь себя самого... Я боялся верить себеи ей; меня страшило грядущее – и я выбрал верить твоим словам. Теперь – жалею. Поздно. Не слушай меня, брат. А Финроду подумалось вдруг: я был уверен в своей правоте – и ты поверил мне, брат. Тем горше мне сейчас, тем мучительнее сомнение. Впервые я усомнился: я, тот, кто всегда считал, что провидит пути Судьбы. И сейчас, брат мой, Ярое Пламя – сейчас я думаю: быть может, я невольно встал на пути той Судьбы, о которой говорил Андрет? Разве не именем Амбарато был наречен ты? – и не было ли само это имя знаком Судьбы... Верно: Судьба не дает второй попытки тому, кто ее отверг. И еще думалось ему: Судьба подобна реке. Стань камнем в ее русле – и она обогнет тебя, устремившись дальше; стань скалой на ее пути – и она найдет новое русло; но остановить реку не дано никому. Мы – лишь листья, влекомые ее потоком; мы все – Ведомые Судьбой... Он понял сейчас: это правда, и чудо, в которое так хотелось верить золотоволосому сыну Арафинве и смертной девушке с холмов – это чудо было возможным. А еще он понимал, что не скажет об этом Айканаро. Не станет причинять брату новой боли: ибо что страшнее, чем понять, что чудо было возможным – а ты не решился довериться ему?.. Вина была горькой на вкус. Айканаро смотрел в сторону. - Как она? – выговорил глухо. "Она чудовищно стара. Она уродлива. Она страшно одинока. Она любит тебя..." - Она прекрасна и молода, как прежде. Она любит тебя. Видит Единый Отец, Айканаро, это правда! Что за дело до дряхлой плоти, до той уродливой оболочки, в которой скрыта ее душа? Она - юная девушка с холмов. Она любит тебя, Айканаро... - Какой же я трус... Послушный малодушный трус... Мне все равно, что будет со мной, но что я сделал с ней? Ведь у нее одна жизнь, ей уже ничего не повторить... - Брат, это не твоя вина. - Ты умеешь убеждать, государь. Но только не сейчас. - ...Куда ты едешь? - На север - туда, где лязг мечей, где бой, где осада... На север - чтобы, пусть хоть недолго, пока не пришла вечная Ночь - чисты были воды Белерианда, чтобы раскрывались листья весной и птицы строили гнезда... - А он - он тоже будет там? Он, высокий, светлый, в чьих золотых волосах ветер?.. Скажи ему - скажи, пусть не будет безрассудным, пусть не ищет опасности! - Я скажу ему - но ведь это все равно, что просить тебя не плакать... Он воин, Андрет; и в его душе - пламя ярости. Нанося удар, он видит перед собой Врага, который в давние времена причинил тебе это зло... ...Ночью полыхнули огнем черные горы, сполохи невиданного пламени знаменами качались в небе. Казалось, весь Ард-гален в огне. Братья были готовы уже через полчаса выступить навстречу врагу- врасплох их не застали. Ангарато отправил гонцов к Финроду в Нарготронд. Обернулся к брату, неодобрительно покачал головой: - Слишком ты горд, Айканаро! Не испытывай судьбу, надень шлем! Тот тряхнул золотыми кудрями: - Если на то воля Единого, то и без шлема я останусь жив. А если нет, то и шлем не спасет. Он обернулся к своему отряду. - Сегодня наш боевой клич - "Андрет"! - и почти весело пустил коня с места в галоп. ...И в Огненной Битве был он воистину Ярым Пламенем. Издалека видели воины золотой факел на ветру - золотые волосы Айканаро из Дома Арафинве; и, словно холодный огонь, белой молнией сверкал его меч, не знавший промаха. - Андрет!.. ...Сначала что-то сильно ударило его в грудь, чуть ниже ямки под горлом. Потом небо и земля стали медленно меняться местами, вращаясь вокруг кровавого ока солнца, пылающего над черными клыками западных гор. "Я падаю," - почти удивленно подумал он. Потом стало больно, и, скосив глаза, он увидел черное оперение стрелы. А в небе, таком страшно далеком, над битвой парил орел - Свидетель Манве. А потом над ним склонилось юное нежное лицо Андрет. - Андрет.., - произнес он одними губами. Кровь потекла изо рта, превращая светлое золото Дома Арафинве в червонное. - Я здесь, любимый... - голос или ветер? - Андрет... Больно... - Закрой глаза, любовь моя, и все пройдет... я рядом... я с тобой... ...Только в одном Финдарато Инголдо, король Нарготронда, ошибся: Андрет Аданэл, дочь Боромира из рода Берена, не пережила Аэгнора. Она умерла зимой 456 года, в год Дагор Браголлах; говорили, что случилось это в тот самый день и час, когда пал на поле боя Айканаро Ярое Пламя. Ей было девяносто пять лет. ГОБЕЛЕНЫ: Поединок 457 год I Эпохи ...Чуткие пальцы сплетают нити гобелена - серебряные, лазурные и пепельно-серые, золотые и черные... И вплетаются в полотно густо-красные нити цвета крови. Струится живая вязь гобелена, сплетаются нити памяти... По исчерна-серой равнине, загоняя коня - вперед, вперед, вперед - пепел заглушает частый перестук копыт. Серебряная стрела - всадник; лазурный плащ бьется за плечами - на север, на север, на север... Никто не ждал, что Нолофинве Аракано, верховный король Нолдор, отправится сюда один. Он научился владеть собой - когда-то именно это делало его в собственных глазах выше порывистого и яростного Феанаро. Он надеялся, что отец думает так же. В глубине сердца гордился тем, что в его лице не дрогнул ни один мускул, когда, во власти белого гнева, Феанаро приставил к его груди острие меча. Так же внешне спокоен был Нолофинве, когда небо над далеким берегом Эндорэ вспороли ярые сполохи пожара, хотя первым понял - горят корабли. И в бесконечную ночь Великого Исхода Нолдор во льдах Хэлкараксэ ни разу стон не сорвался с губ. Даже когда умирала Эленве, и Турукано распростерся над ее телом, содрогаясь от глухих рыданий: он успел спасти дочь и сумел вытащить из полыньи жену, но для Звездной Девы все уже было кончено. Она уже не могла ни упрекать, ни укорять - только смотрела печально, большеглазая умирающая птица, смотрела - даже мертвая... Слова были не нужны: виновен был он, предводитель. Но он не повернул назад. Ее могила - там, во льдах. Некому было оплакать ее - не было сил. Холод выжег слезы. Он стискивал зубы и шел вперед, а над его головой зловеще-праздничными знаменами колыхались полотнища ледяного огня. Он не позволял себе думать ни о чем, кроме одного: выжить. Выжить, чтобы отомстить. Лишь один раз он дал волю чувствам - когда стоял над телом отца, и слезы, кровавые в отблесках факелов, текли по лицу: все видели это. Он не стыдился своего горя, но гордость заставляла ненавидеть за это Врага едва ли меньше, чем за гибель отца. И когда Феанаро выкрикнул слова клятвы, меч Нолофинве первым взлетел к небу. Он не клялся вместе с сыновьями Феанаро: он молчал. Но в тот час боль и ненависть пересилили затаенную неприязнь к старшему брату... ...Дробный перестук копыт - на север, на север, на север... Серебряная звезда в колдовском сумраке - Нолофинве. Король Нолофинве, Нолофинве Аракано Аран Этъанголдион, король Изгнанников, король без королевства, король, чье слово - пепел на ветру. Он не надеялся победить Бессмертного; но лучше пасть в бою, чем ждать, пока псы Моргота затравят его, как красного зверя. Ярость, ледяная ярость - холоднее льдов Хэлкараксэ: на север, на север, на север... Конь споткнулся - дурная примета; но король лишь стиснул зубы. Вперед... Только кружит в тяжело нависшем над Ард-гален свинцовом небе орел, Свидетель Манве. Всадник резко осадил коня, спешился - холодный чистый звук боевого рога разорвал мертвую тишину, эхо подхватило слова: - Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов! Он не слишком надеялся на честный бой; глупо было бы верить в благородство Врага. А потому, когда навстречу ему вышел медленно и спокойно - один, король еще успел удивиться, прежде чем услышал: - Что тебе нужно от меня, король? Какая-то усталость чудилась за этими словами - бесконечная усталость Бессмертного. Финголфин ответил не сразу. Словно, выкрикнув слова вызова, растратил весь свой гнев - внезапно он ощутил безразличное спокойствие, и даже мысль о предстоящем поединке не вызывала в нем более прежней жгучей и отчаянной радости обреченного. Все осталось позади, в другой, прошлой жизни - смерть отца, кровь Алквалондэ, ледяной оскал Хэлкараксэ, победы и поражения, радость и отчаянье; все, что было - бесполезный ненужный сор, пепел под ногами. Нет больше ничего: только он - и Враг. Последний бой, последний подвиг - да и подвиг ли? и - что проку в посмертной славе?.. - Ты бросил мне вызов - я здесь. Чего же тебе нужно от меня? - Я пришел взять виру за смерть отца. И ты заплатишь мне, Моргот - своей кровью. - Мне не нужна твоя смерть. Король коротко усмехнулся: - Сначала нужно убить меня. - Ты думаешь, мне это не под силу?.. Ответь мне, Нолофинве Аракано Аран Этъанголдион, чего ты желаешь больше - мести? Красивой и бесполезной смерти в поединке с Врагом? Или мира для своего народа? - Злосчастному твоему рабу я уже ответил на это, теперь скажу и тебе: да, я желаю мира! Мира, в котором не будет тебя и твоих прислужников. - Тебе... не следовало сейчас напоминать о нем, - глухо молвил Изначальный. Взвесил на руке черный щит, резким движением отшвырнул его в сторону - слишком тяжел для больных рук: - Ты хотел поединка? Финголфин молча поднял меч. "Если он думает, что я стану играть в благородство и брошу щит - он ошибся, - угрюмо думал Финголфин, - Не время и не место для таких игр." Меч Отступника рассек кольчугу короля как тонкую ткань: странный меч – как лед, припорошенный пеплом, и волны бледного пламени пробегают по клинку. Наверное, если бы у короля Этъанголди было время приглядеться, это напомнило бы ему холодные сполохи в небе над Хэлкараксэ. Но времени приглядываться не было. Финголфин невольно дернулся от прикосновения жгуче-холодной стали, словно хотел схватиться за раненое плечо - и внезапно увидел, как Враг повторяет его движение. Нолдо не стерпит насмешки ни от кого - тем паче, гордый до безумия король Нолофинве; гнев ожег его, как удар плети, и с яростным криком эльф рванулся вперед. Изначальный едва успел отклонить удар, нацеленный в его сердце. Эльф рассмеялся, увидев, как расплывается на черных одеждах Валы кровавое пятно. Его все же можно ранить. Можно. Может, можно и убить... Теперь он бился яростно и уверено, словно больше не ощущал боли от ран, наносимых врагом. - Я еще отмечу тебя... так, что ты... нескоро забудешь... эту встречу! - с гневной радостью выкрикнул Финголфин. Вала не ответил. Теперь эльф метил в лицо и в горло; длинная рана рассекла правую руку Валы от локтя до запястья, до тяжелого железного браслета - он с трудом удерживал меч. Вала терял кровь - терял силы - и, чувствуя это, впервые крикнул страшно и яростно - ударил меч, ломая светлый клинок, отбрасывая короля Нолдор назад, в исчерна-серый пепел Анфауглит... Он упал навзничь; Враг поставил ногу ему на грудь, и близко увидел король ледяные, нестерпимо горящие глаза: - Что он тебе сказал? Что ты один из немногих Нолдор, с кем я хотел бы говорить?! Он говорил с тобой о мире? Страшный голос, тихий и яростный, и взгляд, лишающий сил, ломающий волю... Медленно, медленно, бесконечно рука короля Нолдор ползла к обломку меча. Медленно... - Он говорил о мире, предлагал мир тебе и твоему народу, как пытался это сделать я. А ты - ты ответил ему ударом меча. Медленно, бесконечно, уже бездумно... еще чуть-чуть - и рукоять клинка ляжет в ладонь... еще немного... - Ты проиграл, Нолофинве Аран Этъанголдион, - жуткий свистящий шепот. - Твоя жизнь - в моей руке. И что мне делать с тобой? Я... Он не договорил: рукоять сломанного меча легла в ладонь Нолофинве, король вслепую нанес удар - сталь рассекла связки, распорола ногу глубокой раной - Изначальный скрипнул зубами и пошатнулся: кровь его жгла короля. Миг - и Изначальный опустился на колено подле эльфа, обожженными руками стиснул его виски, впился взглядом в глаза: Ты сам выбрал. Ты умрешь так, как умер он. ...сила, темная страшная сила - боль, рвущая внутренности - жидкий огонь, вливающийся в тело, словно залили живот и грудь расплавленным металлом изнутри - вся боль, бесконечные часы агонии Гэлторна - вся боль, перетекавшая из теряющего жизнь тела в обожженные ладони - вся боль души, не ведающей, что ждет ее за гранью смерти - вся боль... Король Нолдор закричал. И черно-багровая пелена заволокла мир перед его глазами. ...С трудом Изначальный поднял окровавленное, изломанное Силой тело короля. "Пусть лежит на вершине черных гор. Там будет его могила..." Огромная тень упала вниз: орел подхватил тело короля Нолдор, удар острых когтей рассек лицо Мелькора - он согнулся от боли, закрывая лицо рукой - кровь ползла из-под его пальцев. Стражи Твердыни видели все. И не смели сдвинуться с места. Такова была воля Учителя и его приказ. Но когда ринулась с неба огромная тень, и он, пошатнувшись, закрыл лицо руками, воины бросились к нему. - Глаза... глаза целы? - выдохнул один. Закрыв ладонью изуродованное лицо, он протянул руку, словно ища опоры, и сжалось сердце от этого беспомощного жеста. - Носилки, живо! - крикнул второй. - Не надо, - сквозь зубы. - Я дойду. Покажите дорогу. - Обопpись на мое плечо, Учитель... - ...Тано! Мелькор рывком приподнялся на ложе: - Я же приказал!.. Гоpтхауэp в ужасе смотрел в изуродованное лицо Изначального: - Почему... кто... как же это... Это - ты?.. Сухой смешок: - А кто же, по-твоему? Сильно изменился со времени нашей последней встречи, верно? Кpая ран разошлись. Гоpтхауэp невольно отвел глаза. - Вот, теперь и ты не можешь смотреть на меня. - Нет, Тано!.. Теперь он не смел опустить взгляд. - Тано, - попросил внезапно охрипшим голосом, - ты ранен, позволь я... - Нет. - Я только хочу помочь. - Не сумеешь, - ровно сказал Мелькор. - Никто не сумеет. Я справлюсь сам. - Я осмотрю раны, перевяжу... Я ведь умею... - Нет. Гоpтхауэp склонил голову: - Тано, я понимаю... Но я не могу так... Позволь, я останусь. - Уходи. Уходи, я прошу тебя, тъирни. Не унижай меня жалостью. Фаэрни дернулся как от удара. Развернулся, не глядя больше на своего Учителя, и вышел, не посмев оглянуться, прикрыв за собой дверь. Замер у дверей, опираясь на меч. Уронил скупо, глухо: - Властелин болен. Не нужно тревожить его. |