| РАЗГОВОР-X (продолжение) |
| - ...Странная история, - задумчиво говорит Гость. – И странный герой. Почему-то мне покоя не дает этот орк; он ведь иртха, да? С ним что-то связано? - Ничего особенного. Разве что... у него остался брат, благополучно переживший Первую Эпоху. - Значит, что-то связано с этим братом? Что-то необычное? Наверное, Собеседник улыбается: - Необычное? Не знаю... Но вы нетерпеливы и забегаете слишком далеко вперед, вам не кажется? - Пожалуй. Но вы вот что мне скажите: если... на другой стороне, скажем, все настолько отличается от того, что описано в "Квэнта Сильмариллион" - и люди, и орки, и сам Владыка Севера – неужели не было никого, кто пришел бы на Север, чтобы узнать – а как там на самом деле? Хотя бы из чистого любопытства, что ли – такая ведь человеческая черта... - Человеческая, верно. Почему бы и нет? Правда, рассказывать об увиденном не имело особого смысла – все равно не поверили бы, да и кончилось бы история любопытствующего скверно, как история любого отступника... АСТ АХЭ: Бродяга 429 год I Эпохи Во все века, во всех землях находятся неуемные непоседы, те, кому не дают покоя вопросы - а что за тем холмом? за этими горами? в тех лесах?.. Во все века, во все времена они уходят из дома в дорогу; не Странники, которым должно узнать и вернуться, не скитальцы, которым возвращаться некуда: их люди называют - бродягами. Таким и был Халдар из дома Хадора. Бывал он во многих людских поселениях; забрел однажды и в Нарготронд к государю Финроду... Но дорога бродяги похожа на капризную и своенравную женщину: никогда не знаешь, что выкинет в следующий момент. Эта дорога и привела Халдара за Северные Горы. Ничего особо хорошего увидеть здесь он не ожидал: по слухам, за Эред Энгрин, как называл эти горы Старший Народ, лежали мрачные края, населенные невиданными чудовищами и дикарями, что, пожалуй, и похуже всяких чудовищ будут. Но по дороге никого не попадалось - ни чудовищ, ни людей, - зато зверья и птиц хватало, а в лесах было полно грибов и ягод. Леса как леса, ничего особенного - разве что зверье непуганое; да еще эта долина между двумя небольшими речушками... Он наткнулся на поросшие мхом камни - развалины моста, - и ведь дернуло же любопытство проклятое, переплыл речной поток, выбрался-таки на тот берег. Ну, непохожи были эти места ни на что из того, что видел прежде. Добрался - понял, чем. Весь берег зарос высоким - по грудь - чернобыльником, а кое-где пробивались маки - небывалые, бархатисто-черные, с темно-красным пятном в чаше цветка. Ни зверя, ни птицы. Тихо. Пусто. Но опасности он здесь не чувствовал, только неясную печаль, а потому решил еще чуть-чуть побродить. Видел седые ивы на берегу, видел черные тополя и яблони - яблони без единого плода, яблони, чьи ветви были похожи на искалеченные руки, в безнадеждной мольбе протянутые к небу. Боги светлые, как же тихо... Он и не заметил, как стемнело. С берегов потянулся медленный туман, плыть назад ночью не хотелось; Халдар с тоской подумал о дорожном мешке, который оставил на том берегу под камнем. Хорошо хоть звери не откопают. А в мешке - вяленое мясо и еще оставалось немного сухарей; однако ужина явно не предвидится - ничего, наверстаем упущенное за завтраком... Он с удивлением понял вдруг, что о еде подумал больше по привычке: голода не чувствовал. Да что ж тут такое, колдовство, что ли? Чары? Может, и не надо бы здесь ночевать, ну, да ладно... Халдар завернулся в плащ и прикорнул у корней старой яблони. ...Был - город: медовый, золотой - словно солнцем напоенное дерево стен, тонкая резьба - травы и цветы, и ветви деревьев, птицы и звери, и крылатые змеи; и серебряное кружево - переплеты стрельчатых окон. Были - ветви яблонь, клонящиеся под бременем плодов - золото-медовых, медвяных, янтарных, просвечивающих на солнце, - и медные сосны. Были - люди в черном и серебре, похожие на птиц и цветы ночи, на ветер и стебли ковыля под луной, - тонкие летящие руки, и глаза - невероятные огромные и ясные глаза, каких не встретишь и у Старшего Народа. А он был - тенью среди них, был каждым из них и был ими всеми - мальчишкой с широко распахнутыми недетскими глазами, и юношей, неловко придерживающим рукоять меча на поясе, и мужчиной со взглядом спокойным и твердым; и перед ним - перед ними - стоял - высокий даже среди этих людей, в черном, в черненой кольчуге, и плащ бился за его плечами, и он говорил - говорил о войне, о том, что надо уходить, и узкое лицо его было бледным, а в запавших глазах застыло что-то тревожное, больное: по лицам слушавших его скользили тени, а он все говорил - с силой отчаянья, с болью, и непонятны были слова чужого певучего языка, было внятно только одно - уходите, это война, уходите... ...Он проснулся с первыми лучами солнца; перевернулся на спину и долго лежал так, глядя в светлеющее небо, пока не растворились в сиянии последние звезды. От сна - или видения - осталась только горечь и - имя. Слова чужого языка. Он повторил их, чтобы не забыть, боясь, что уйдет и это воспоминание: Лаан Гэлломэ. И еще раз. И еще. Перебравшись на тот берег, Халдар натянул одежду и первым делом полез под знакомый камень; как он и думал, мешок с провизией и немудрящим скарбом оказался в полной неприкосновенности. Человек вытащил сухарь, разломил пополам, да так и остался сидеть - задумался. Долго сидел, припоминая; память сна утекала, как вода сквозь пальцы, он вспомнил только еще одно слово - Хэлгор, и связанный с этим словом жест черного вестника - на север. Что ж, на север так на север: может, там что прояснится. История пока получалась донельзя темная и таинственная. Халдар решительно сунул сухарь назад, затянул потуже горловину мешка, наскоро умылся речной водой, но пить не стал - мало ли что; забросил мешок за спину и зашагал дальше - на север. Долго ли, коротко... впрочем, так только в сказках говорят; в дороге "коротко" обычно не бывает, Халдар успел вдосталь набродиться по лесистым холмам, пополнив, впрочем, свои не слишком богатые запасы еды, - и вышел на вересковую пустошь, с запада, сколько хватало глаз, защищенную горами. На пустоши было заметно холоднее, чем в лесах, да и укрыться особенно негде, а потому он решил провести ночь у горного отрога, поросшего редкими соснами, чтобы с утра отправиться в дорогу и попытаться добраться... а куда, собственно? Халдар не имел ни малейшего представления о том, что ищет в этих суровых и не слишком приветливых землях. Сон, теперь уже почти забытый, оставил некую уверенность в том, что на севере есть еще какое-то жилье. Уверенность эта с каждым днем становилась все слабее, но стоило напоследок попытаться еще раз. Идти по каменистой звенящей земле было легко, и к вечеру следующего дня человек дошел почти до подножия гор. Похоже, у гор было озеро, только почему-то совсем черное, он мог уже различить пробегающие по нему волны... Черные маки. Бархатно-черное море маков и тихий беззвучный шепот - шорох - вздох. В быстро темнеющем небе вырисовываются силуэты полуразрушенных башен, вырастающих из сумрачных скал. Никого. Ни человека, ни зверя, ни птицы. Он пошел через поле, искоса поглядывая на цветы. Не то чтобы ему было страшно: просто было чувство, что делает он что-то недозволенное, едва ли не запретное - как в ту ночь полнолуния, когда он подсмотрел танец лесных духов. И было странное чувство - словно все это сон, и он идет во сне, не ведая цели, не зная, сколько продлится этот путь. Надо бы, что ли, взять с собой один цветок на память... Когда он достиг гор, была уже ночь. Отыскал небольшую пещерку, забился в нее, положив под голову дорожный мешок, сжался в комок, чтобы скорее согреться, и закрыл глаза. Непонятный шорох-шепот звучал теперь напевно, словно колыбельная, и все слышнее в мелодии звучали глубокие печальные и скорбные ноты. Халдар слишком устал, чтобы задумываться над тем, что слышал; он и сам не заметил, как уснул, убаюканный странной музыкой. Очнувшись, приподнялся рывком и сел, едва не ударившись головой о низкий свод пещерки - в ушах еще отдавался собственный, сквозь зубы, стон. - А ведь вечером хотел еще цветочек на память сорвать, - пробормотал он хрипло, - Цветочек, а?! Говорили же умные люди, не лезь, куда не надо, дурень... Дурень и есть... Выполз из пещерки, волоча за собой мешок. - Надо бы отсюда выбираться, да поскорее... еще одна такая ночка - точно свихнусь, - за долгие месяцы в дороге он привык разговаривать с самим собой, но тут прикусил язык. Его била дрожь - не от холода, хотя и озяб он изрядно. Надо постараться выкинуть все это из головы... выкинешь, как же!.. Хоть с закрытыми глазами иди - помнишь все на ощупь. И, заслоняя все - невероятное это лицо, бледное до прозрачности, тонкое, словно изо льда выточенное, застывшее, и только глаза, утонувшие в темных полукружьях - больные звезды в тени длинных ресниц, не бывает у людей таких глаз, ни у кого не бывает, не может быть такого, и за спиной - то ли плащ, то ли крылья, не разобрать, и не забыть никогда, и не понять никогда - кто он, когда он был... Как добрался до леса к юго-востоку от макового поля, Халдар не помнил. Осталось смутное воспоминание, что шел вроде бы ночью - боялся заснуть, а в лесу повалился в траву и долго лежал так, не двигаясь: хорошо-то как, боги, лес, просто лес, птица какая-то кричит, кто ее разберет, что за птица, мураш по травинке ползет - ишь ты, стервец, ма-ахонький, а до чего упорный! - солнышко сквозь листву греет - не так чтобы сильно греет, но все равно - хорошо... Еще несколько дней он шел по лесу, засыпая только когда уже не мог стоять на ногах: боялся снов. Припасенная еда уже дня два как закончилась, одними ягодами не прокормишься, но он хотел побыстрее добраться до жилья, все равно какого, только бы дойти, - а потому даже на охоту времени не тратил. Люди в поселении были похожи на людей народа Беора - такие же темноволосые и темноглазые; однако язык их Халдару был совершенно непонятен, и он, отчаявшись, решил уже было объяснить им жестами, что умирает с голоду, но по его лицу и так все было видно, а потому через несколько минут он оказался за тяжелым дубовым столом: на резной столешнице перед ним стояла деревянная миска с дымящимся жареным мясом, на блюде рядом возвышалась пирамида из ломтей ржаного хлеба, а рядом - солидных размеров кувшин с медвяным, пахнущим луговыми травами напитком, и тяжелый кубок под стать кувшину - словом, королевское пиршество. Халдар как раз расправлялся с последним куском отменного сочного мяса, приправленного чем-то кисловато-пряным и острым, когда в дверях появился совсем почти седой человек лет пятидесяти в простой черной одежде, по рукавам и у ворота скупо отделанной серебром. Халдар на него воззрился, не прекращая работать челюстями; собственно, челюсти заработали, пожалуй, вдвое быстрее: показалось, что пришедший собирается с ним, Халдаром, поговорить о чем-то. Выждав, человек обратился к Халдару на языке Дор-ломин: - Привет тебе, о странник. Ты из дома Хадора Лориндола? - Да... - ошарашенно проговорил Халдар. - Сказали мне, что шел ты с севера. Это так? - Угу... кхгм... с севера, - в Халдаре медленно просыпалось естественное в подобных обстоятельствах любопытство: обороты речи северянина были немного церемонными, но говорил он вполне правильно, непонятно только, откуда язык знал; а черные с серебром одежды вызвали у Халдара чувство некоторого опасения, как-то связав в его сознании этого сухощавого, сурового на вид человека с долиной черных маков. - Прошу тебя, гость наш, простить меня за столь вопиющее нарушение приличий; вижу я, что неучтиво прервал твою трапезу. К тому же, я не представился: имя мое Хоннар эр'Лхор. - Э-э... хм... сожалею, что имя твоего рода ("Надеюсь, это действительно имя рода, и я ничего не перепутал...") ничего не говорит мне, благородный господин, ибо неискушен я в истории и обычаях этих земель и вовсе не знаю здешних народов, - невольно попадая в тон, ответил Халдар, - Мое имя Халдар из рода Гуннора, сына Малаха Арадана... младшего сына, - добавил он поспешно, видя, что северянин удивленно приподнял бровь, - И не в чем тебе винить себя, благородный Хоннар из рода... м-м... Лхор, ибо я уже насытился и готов ответить на твои вопросы. Хоннар окинул гостя внимательным взглядом, и Халдар, осознав, какое зрелище сейчас являет собой, невольно смутился. Северянин уловил его замешательство: - Должно быть, наш благородный гость хотел бы сперва вымыться, переодеться и отдохнуть с дороги; я вижу, ты нуждаешься в сне, Халдар из дома Хадора. Беседа может подождать; тебе подберут одежду... Но мысль о сне вызвала у Халдара болезненную гримасу, и он, забыв об учтивости, перебил: - Спать я не хочу; вот помыться и переодеться было бы нехудо.., - спохватился, - а после я весь к твоим услугам, благородный Хоннар. Хоннар кивнул. Через некоторое время Халдара - уже чисто вымытого, весьма пристойно одетого и гладко выбритого (негустая юношеская бородка, клочковатая и подпаленная у какого-то костра, была не тем украшением, с которым тяжело расставаться), - препроводили в добротный деревянный дом, хозяином которого и был Хоннар. Гостю был вручен серебряный, тонкой работы кубок, украшенный дымчатым хрусталем, каковой кубок хозяин тут же и наполнил давешним медвяным напитком. Не очень представляя, каковы требования здешнего этикета в таких случаях, Халдар подождал, пока Хоннар наполнит свой кубок, и начал рассказ. По чести, молодой человек ожидал, что его повествование произведет большее впечатление, но хозяин никаких признаков удивления не проявлял, и Халдар начал испытывать некоторое разочарование. - Правильно ли я понял? - внезапно спросил Хоннар, - Ты провел ночь у Хэлгор? - Ну... да, если это и вправду так называется. Северянин посмотрел внимательно: - Зачем? - Хотел понять, - пожал плечами Халдар. - Ну и как, понял? - в голосе Хоннара, показалось, прозвучала жесткая нотка. - Нет. Что это за место? И почему - маки? Что там было? - Мы никогда этого не делаем, - задумчиво проговорил старший, словно не услышав вопросов, - Никогда не остаемся там. Там память. Не воспоминания - память. И Хэлгор, и Лаан Ниэн... - Лаан... Гэлломэ? - Когда-то так и было. Теперь - Долина Скорби, Лаан Ниэн. Хорошо, что ты не понимаешь... пока. - Почему? - Потому что ты из дома Хадора, а Хадор - вассал Инголдо-финве. - Объяснил, называется... Что ж, по-твоему, мы там дикари дремучие и ничего не поймем? - Такие мысли просто напрашиваются, мой благородный гость, как некая небольшая месть: вы ведь нас считаете дикарями, не правда ли? - Хоннар коротко усмехнулся. - Ну... как тебе сказать... - Халдар поскреб в затылке: а ведь и правда, сам-то кого ожидал встретить, когда сюда шел?.. - На самом деле, смею тебя уверить, мы вовсе так не думаем, - серьезно сказал Хоннар, - Ты, скорее всего, просто не захочешь верить, если я расскажу тебе. - Великие Валар, но почему?! - Вот-вот, "великие Валар"... Тебе бы с Учителем поговорить. - А кто это? - Учитель... - глаза собеседника вдруг потеплели, заулыбались, черты сурового лица смягчились, во всем его облике появилось что-то неуловимо юное, он словно сбросил пару десятков лет; Халдар молчал, донельзя удивленный этим неожиданным преображением. - Учитель - это Учитель, и ничего тут больше не скажешь. Если уж ты действительно решил понять, что здесь у нас происходит, как мы живем, ты с ним встретишься непременно, рано или поздно. - Так можно ж прямо сейчас!.. чего тянуть-то! Хоннар подпер голову рукой и посмотрел на молодого человека прежним, без тени улыбки, взглядом: - Нет, мальчик. Не спеши. Еще не время. Поживи пока здесь; я советовал бы тебе немного подучить наш язык - видишь ли, на севере племен много, наречия разнятся, конечно, но и похожи все в чем-то, так что тебя поймут. А не поймут - разыщи кого-нибудь из братьев или сестер, - снова на миг потеплели глаза, - Они тебе помогут. - А как мне их узнать? Ну, твоих братьев и сестер? - Они носят черное с серебром. Похоже, разговор был окончен. - Теперь иди, Халдар из дома Хадора. Ты нуждаешься в отдыхе. - Но... - начал было Халдар, однако передумал спорить: устал он изрядно, что верно, то верно. - И не страшись снов, - тихо сказал Хоннар, - Такое тебе больше не приснится. Ты и без того не забудешь. Завтра я сам отведу тебя в Лаан Иэлли. - Куда? - осторожно переспросил Халдар. - В Долину Ирисов, по ту сторону гор - ее еще называют Майо, Долиной Видений. Это не так далеко, как кажется... - Опять видения?! Хоннар улыбнулся уголком губ: - Отдых нужен не только твоему телу, но и твоей душе. Белые ирисы лечат раны души. Ты поймешь это сам. По северным землям Халдар бродил еще много месяцев. Люди здешние ему нравились, говорил он теперь на невероятной смеси по меньшей мере семи наречий - его действительно понимали, хотя и подсмеивались иногда. Людей в черном он встречал не раз; именовали их всегда с почтением - рыцари Аст Ахэ, люди Твердыни. На попытки расспросить поподробнее пожимали плечами: люди Твердыни, что ж еще объяснять, все сказано! Удивляло то, что старшему из них было за семьдесят, а самые младшие были чуть постарше него самого - лет двадцать пять. И постепенно он начал догадываться, кого они называли - Тано, Учителем, о ком всегда говорили со знакомым уже Халдару теплым светом в глазах, иногда - с чуть печальной улыбкой. Но имени ему не называли ни разу. Не то чтобы своего ремесла у Халдара не было, однако ж он не упускал случая научиться чему-нибудь новому: и в дороге пригодиться может, и потом когда-нибудь - эти времена, впрочем, казались ему весьма отдаленными - когда и ему надо будет осесть где-то и обзавестись своей семьей. Надо ж как-то свой хлеб отрабатывать: где помогал ставить дом, где - поле вспахать, а где и в кузне молотом помахать приходилось. Хорошо, словом, было, да только одно непонятно: с чего же такие жуткие сказки рассказывают о северных землях? Люди здесь как люди; не болтливые, это верно, слов попусту не тратят, а вот знают и умеют, может, и поболе, чем в том же Дор-ломин. И встретят по-доброму, и накормят, и напоят... стоящие люди, одним словом. Про черно-серебряных и разговору нет: что твои мудрецы, вот только подсмеиваются иногда, но тоже - по-доброму, необидно как-то. И чудищ, кстати, тоже не было никаких, а зверье обычное, как и везде. Вон раз на медведя ходил - так медведь как медведь; помял слегка, конечно, но зато потом люди зауважали. Из шкуры того медведя Халдар себе куртку меховую сшил; гордился страшно... Пожалуй, он даже не удивился, когда в конце следующего года, вдосталь набродившись по северным селениям, добрался-таки до Твердыни Севера - до того жуткого места, которое на юге считали оплотом Зла. Ну, то есть, не слишком удивился. Так, по привычке. Халдар так и остался стоять на пороге, приоткрыв рот от удивления; выглядел, наверно, донельзя глупо, но ничего с собой поделать не мог. Потому что того, кто стоял сейчас перед ним, он узнал, узнал сразу: лицо, которое не мог забыть ни на мгновенье, и глаза, каких не бывает ни у людей, ни у Старших. - Ты?.. - Я. Мир тебе, пришедший чтобы узнать. Халдар мучительно пытался разобраться в путанице собственных мыслей: легко сказать - "чтобы узнать", а - что узнать? - столько вопросов сразу... - Мое имя Мелькор. А ты - Халдар из дома Хадора Лориндола? - Да... Халдар был окончательно сбит с толку. Он, конечно, догадывался, ожидал как раз чего-то подобного - но нельзя же вот так, прямо с порога, огорошить! Ну, о чем теперь с ним говорить, скажите на милость? Ничего себе, Враг Мира... - Ты хотел узнать о долине у Хэлгор и о Лаан Ниэн, - решил помочь молодому человеку Изначальный. - Но, думаю, об этом мы сможем поговорить позже. Это долгий рассказ. Халдар кивнул, судорожно сглотнув вставший в горле комок. - Да нет, я не ясновидящий. Мне просто рассказывали о тебе. Еще ты хочешь понять, почему на юге меня считают Врагом. И о тех людях, которых встречал - о людях Твердыни. - Ага... - Ну что ж... Садись, поговорим, Халдар из дома Хадора. Вот так вот. Запросто. Еще бы вина предложил, совсем был бы - человек как человек... - Хочешь вина? Тьфу ты, пропасть! А говорил, мыслей не читает... Оно, конечно, вино бы не помешало: глотка пересохла. Да, может, и в голове что прояснится. Понять бы хоть, как его называть... То, что в зал почти мгновенно вошел воин, только укрепило подозрения Халдара: не иначе этот, здешний государь, то есть, не только мысли читает, но и разговаривать умеет мыслями. Но видно, тут дело было в другом; черноволосый воин, почему-то показавшийся Халдару знакомым, был в запыленном плаще, похоже, у него даже не было времени умыться с дороги. Он коротко поклонился Мелькору, подошел ближе и начал говорить что-то сорванным приглушенным голосом. Изначальный слушал внимательно; глаза его потемнели, черты лица стали резче. Когда воин умолк, он немного помолчал, потом сказал несколько коротких отрывистых фраз на том же незнакомом языке, улыбнулся уголком губ и уже мягче добавил несколько слов. Воин снова поклонился, прижав руку к сердцу, развернулся и вышел. - Случилось что? - нерешительно спросил Халдар. - Да. Кочевое племя. Напали на одно из поселений Хэлъе-иранна, северных кланов. Я отправил туда небольшой отряд - на переговоры. Будем надеяться, что этого достаточно. А Хоннар останется здесь - ему нужно отдохнуть. - Хоннар?.. - Ты знаком с его отцом, - и, после недолгого молчания: - Вина сейчас принесут. - Государь... но почему ты не послал войско, чтобы усмирить их? - Лучше попытаться решить дело миром. Начать войну легко, а остановить ее.., - Изначальный не окончил фразы. - Страх - не лучший союзник. Разве в Дор-ломин тех, кто повинуется из страха, ценят больше, чем тех, кто следует велению сердца? Вот видишь... Будут бояться меня - станут бояться и людей Твердыни. Буду жесток я - жестокими станут они. А где жестокость, нет места мудрости, нет места справедливости и милосердию. И потому не дороже ли один, пришедший по велению сердца, сотни ведомых страхом? - Тебя не посчитают ли слабым, - поколебавшись, прибавил - государь? Надо же обращаться к нему как-то. Не Врагом же звать, в самом деле! - да и по имени - неловко... Изначальный устало вздохнул: - Не мечами держится мир... А земли хватит на всех. Халдар задумался: - Хорошо. Но ты ведь берешь подать с людей Севера за то, что учишь их и защищаешь? - Кто не накормит своего ребенка? - вопросом на вопрос ответил Изначальный. - Сюда ведь приходят не только наследники вождей, но и дети землепашцев, кузнецов, ткачей, плотников... А вернувшись через несколько лет, они будут уже мастерами. - Выходит, это плата за обучение? О да, ты очень умен, государь! - Ну, знаешь ли, по одним книгам пахать землю и ковать металл не обучишься. При необходимости Твердыня вполне может себя прокормить - да и без того "подать", как ты выразился, с кланов-ирана не слишком велика. - И ты, конечно, все знаешь и умеешь? - в тоне Халдара проскользнуло легкое недоверие. И снова Изначальный ответил совершенно серьезно: - Многое. Мне тоже приходится учиться. - Я и не думал, что могучие боги бывают столь смиренны! - хмыкнул Халдар, но тут же спохватился: - Прости, государь, если оскорбил тебя... - Не называй меня государем. Подумай сам - что за держава в две тысячи человек... И смирение тут ни при чем. Я действительно не всемогущ. - Например, не умеешь сражаться? - Умею, - тяжело молвил Изначальный. - Но... почему тогда ты не выступаешь во главе войска, как наши вожди? - Трудно объяснить... Думаешь, я боюсь? Халдар вздрогнул: кажется, здешний владыка все-таки читал его мысли. - Нет. Видишь ли... впрочем, может, ты хочешь убедиться в том, что я действительно умею держать в руках меч? - Хм... не то чтобы я сам хорошо это умел... но попробовать можно. - Тогда подожди немного. Изначальный вскоре вернулся с двумя равными мечами. В первый раз с начала разговора Халдар увидел его руки, обтянутые черными кожаными перчатками с широкими раструбами. - Что ж, начнем. Ты предпочитаешь свой меч, или..? - ...Ты умаляешь свои способности, Халдар. Из тебя вышел бы хороший воин. - М-да... будь это настоящий бой, твои слова написали бы на моей могиле. - Но я - Бессмертный. Может, ты предпочел бы поединок с одним из воинов Твердыни? - Н-нет уж, благодарю, Владыка. Если их учил ты... - Большей частью Гортхауэр. Халдар кивнул: - Я о нем слышал; нет, благодарю. Но все же я не понимаю... Изначальный с застывшим лицом стягивал перчатки. Халдар присмотрелся и невольно вздрогнул: - Вот так так... - Что, достаточное объяснение? - криво усмехнулся Мелькор, - На самом деле все несколько сложнее. Видишь ли, мы, боги, - снова усмешка, - все-таки отличаемся от людей. Я, наверно, уже просто не могу убить. И в бою был бы, по некоторым причинам, помехой. Халдар был настолько ошеломлен, что не сразу решился спросить: - Они... об этом знают? - Нет. - А... почему ты мне рассказал? - Во-первых, ты хотел понять. Во-вторых - должен же ты знать что-то о том, чьим гостем собираешься быть в ближайшее время. - Как ты узнал? - У тебя все на лице написано. - Ты прав, - человек наконец нашел в себе силы улыбнуться. - А бродягу-то в ученики возьмешь? Вала молча кивнул. - Хорошо, что ты оказался таким. С тобой легко и просто. И все-таки... неправильный ты какой-то государь. - Да и бог неправильный, так? Халдар посерьезнел. - Может, и так. А может, боги такими и должны быть... Преклонил колено, поднял руки ладонями вверх: - Сердце мое в ладонях твоих,.. Учитель. Кажется, Изеачальный несколько растерялся: - Это просьба ученичества, в которой нельзя отказать... но ты уверен, что хочешь стать моим учеником? - Да. - Кор-эме о анти-эте, таирни, - Изначальный почти коснулся рук Халдара - ладонь-к-ладони, - и жестом показал: встань. - Что ты сказал?.. - Тебе не до конца объяснили обычай? Это значит - "мир мой в ладонях твоих, ученик". А язык... теперь это язык Аст Ахэ, - помолчал, - Но помни: уж коли ты решил стать моим учеником, и спрос с тебя будет особый. - Сечь будешь? - озорно ухмыльнулся Халдар. - Сечь? - Изначальный недоуменно приподнял бровь. - Ну да. Берешь прут - ивовый, скажем, - и... Да ты смеешься надо мной!.. - Откровенно говоря, да. Хотя иве можно найти и более достойное применение. - И чему ты будешь меня учить? - Многому. Лечить с помощью слова, трав и камней. Отличать растения, годные в пищу. Слушать лес. Языкам - Синдарин, Квэниа... Ах'энн - без этого ты не сможешь читать наши книги. Да, а читать ты умеешь? Халдар смущенно опустил глаза. - Ну, ничего, научишься, невелик грех. Оружием владеть... - Так много? И что, все твои ученики это знают? - Конечно, - пожал плечами Изначальный, - и не только это. Но тебе придется отказаться от привычки носить меч. - Почему? - Таков здешний обычай. Пока не научишься достаточно хорошо владеть оружием, ты не должен его носить. Халдар вздохнул. - Что ж, придется привыкать, - улыбнулся, - Учитель... ЛААН НИЭН: Говорящий-с-травами 432 год I Эпохи Он не находил покоя. Исчезал на месяцы, на годы - в странствия, более всего походившие на бегство от самого себя. С головой уходил в какое-нибудь ремесло - все равно какое - и через некоторое время бросал его. Учитель попросил его заниматься с целителями - понимаешь, сказал, у них нет кэнно йоолэй. Ты нужен им. Гэлторн исполнил это - схватился за новое дело с какой-то отчаянной увлеченностью, но через несколько лет снова ушел в одинокие свои странствия. Нежелание открывать свою суть людям стало у него чем-то вроде навязчивой идеи. И однажды он попросил Учителя отпустить его на Пограничье. Не сказал этого, но было ясно, почему: люди там часто менялись, хотя это звучало жестоко - часто гибли, и вряд ли кто мог прожить столь долго, чтобы заподозрить, что Гэлтоpн не человек. Мелькор не позволил. Гэлторн выслушал объяснение, кивал, соглашаясь - а за полночь оседлал коня и уехал. Не попрощавшись. Гонец, прибывший через три дня, передал его слова: прости меня, Айанто - это мой выбор. - А ты молодец, парень. Если бы не ты... что с тобой? - Не трогай его, Рахгар. Первый бой у него, понимаешь? Не надо. Золотоволосый, пошатываясь, побрел прочь от костра. Провел ладонью по искривленному стволу горной сосны, замер напряженно - так стоят, ожидая удара в спину, - отчаянно затряс головой, руки его снова заскользили по жесткой коре, - он тер их, обдирая кожу - потом обернулся с потерянным лицом, невидяще взглянул на воинов... И внезапно рухнул ничком в редкую жесткую траву. - Ортхэннэр, я не могу больше ждать. - Тано, но ведь я говорил с ним - он просил передать, чтобы ты не тревожился, отряд принял его... - Нет. Я попытался услышать. Там как стена. Не могу пробиться. Ему плохо, тъирни. Очень плохо. Я должен ехать сам. - Гэлторн! - черный всадник спешился - и вот уже стоит у костра рядом с медленно поднимающимся ему навстречу золотоволосым. Поднялись, узнав, и воины отряда - в изумлении: Айанто почти никогда не появлялся на Пограничье. - Гэлторн, во имя неба - что ты делаешь, зачем ты ломаешь себя? Ты же - кэнно йоолэй, ты не можешь быть воином Меча! Ты убиваешь свою душу... Золотоволосый криво усмехнулся; смотрел куда-то в сторону: - Я... уже, Айанто. Я больше не слышу слов травы. Только маки, - сухо рассмеялся - как всхлипнул. - Маки я еще слышу. Я научился... убивать. Мелькор схватил его за плечи, развернул лицом к себе, заглянул в глаза - зрачки сжались в пульсирующие точки: - Зачем?! - беззвучным криком. - Это... это плата... за трусость. Айанто. Я должен был... искупить. Я должен был... Он всхлипнул, уткнулся лицом в плечо Учителя. - Ты... ты только ни в чем... тебе не в чем себя винить. Я выбрал, понимаешь? Я выбрал сам... я... выбрал... - Молчи, - Изначальный гладил спутавшиеся золотые волосы эллеро, - не говори ничего, молчи, молчи... Уедем отсюда. Прошу тебя, йолло. Тебе нельзя здесь. Все еще можно исправить, поверь мне. - Нет, - глухо. - Я... нужен здесь. Оставь меня здесь. Пожалуйста. То были годы бдительного мира. Годы мира растянулись на жизнь нескольких поколений: люди привыкли к миру и не верили, что он может рухнуть. Не видели смысла в войне. "...Айанто, до меня дошли вести о том, что Нолофинве Аракано, король Изгнанников, хочет поднять всех подданных своих против тебя. Однако не было в том ему поддержки, особенно от сыновей Феанаpо. И все же это сильно тревожит меня, ибо означает то, что война не за горами. Теперь надо готовиться к отражению нападения. Знаю, что не в твоем это обычае, но, быть может, следовало бы ударить первым..." Государь Нолофинве в последнее время все чаще объезжал свои северные границы, дабы увидеть все самому. Тяжело и тревожно было у него на душе: если тихо, если Вpаг затаился - жди войны. Горше всего было, что так и не удалось убедить родню ударить первыми. Да что это за родня, если родичи волками друг на друга смотрят! Нолофинве Аракано Аран Этъанголдион, Верховный король Нолдор-Изгнанников... Титул-насмешка. Какой уж тут король, если на твой приказ плюют, да еще и смеются прямо в лицо!.. Финголфин так рванул повод, что конь испуганно вздыбился. Сыновья Феанаpо пришли сюда вместе со своим отцом за Сильмариллами. Он, Нолофинве, шел мстить за отца... - Госудаpь! Финголфин оторвался от своих невеселых раздумий: - Что там? - Какой-то человек. Веpнее их несколько, но один хочет говорить с тобой. Финголфин осмотрелся. Он был почти на выходе из ущелья, что вело прямо на севеpо-восток, к вражьей стране. Ничьи земли. Пограничье. "Надо же, как увлекся, - досадливо подумал король. - Так и в Ангамандо недолго заехать..." Десяток всадников. В черном. Король почувствовал в груди знакомый холодок: эти люди могли быть прислужниками Врага - хотя предводитель небольшого отряда и был очень похож на золотоволосых людей Доp-ломин. Впрочем, ни тени того почти священного почтения, что было свойственно людям Трех Племен в отношении Элдар, король в нем не ощущал. Не ощущал и страха. Оба отъехали в сторону. - А ты смелый человек, - прищурившись, король пристально взглянул в лицо собеседника и усмехнулся. Обычно это заставляло смутиться тех, с кем он говорил. Не теперь. И усмешка застыла на лице короля, потому что черный всадник человеком не был. Узкое лицо, широко расставленные миндалевидные, приподнятые к вискам глаза - до сияния светлые, живое серебро радужки, заполняющее, кажется, весь глаз... - Зачем я нужен тебе, элда? - Хотел поговорить с тобой. Ты - один из немногих среди Нолдор, с кем он мог бы говорить. - Он послал тебя? Ты, элда - ты служишь - ему?!. - Я из его народа. Из народа, которого больше нет. - Ты лжешь, - очень тихо проговорил Финголфин. - Лжешь. Никогда Элдар не было на стороне Тьмы. - Ты можешь не верить мне. Это неважно. Я пришел говорить с тобой. Говорить о мире. Нет, Властелин ничего не знает о нашем разговоре. Но чего он хочет, я скажу. Того же, что предлагал когда-то сыновьям Феанаро: живите по своей воле, лишь не преступайте нынешних границ. Только Север для вас запретен. Он хочет мира, король. - Миpа желаю и я. Но только такого, в котором не будет твоего хозяина. Можешь передать ему это. Тебе же, предавшему свой народ, скажу одно: будь проклят. И если есть или были еще среди Элдар подобные тебе, будь прокляты они, и кровь их, и весь род их. Со стороны казалось – он говорит спокойно, очень спокойно и тихо, государь Нолофинве. Так тихо, как только и можно говорить во власти всесжигающего белого гнева. Потом, вспоминая происшедшее, он думал, что впервые в тот миг ощутил подлинную смертную ненависть, застящую глаза белым пламенем. Навряд ли хотел он предателю нелегкой и нескорой смерти; должно быть, просто конь переступил с ноги на ногу, отчего удар прошел не снизу вверх, под ребра – а наискось, сверху вниз. Впрочем, навряд ли Король Нолдор хотя бы догадывался об этом. ...Кипящее – вот-вот хлынет через край, плеснет, прожигая насквозь – серебро переполняло глаза Короля Этъанголди. Ненависть была в этом взгляде - белая, страшная, - и гнев, и боль, и отвращение, и не было сил противостоять этому – жаром опалило лицо, смывая все цвета, кроме черного и белого, все звуки, кроме тихого страшного голоса: Тебе же, предавшему свой народ, скажу одно: будь проклят. В первый миг Гэлторн не ощутил боли – только разорвал тишину резкий, жестокий скрежет металла о металл. Потом она пришла: жаркая, внезапная. Всадник на белом коне уже скакал прочь, и только тогда последний эллеро Белерианда смог опустить глаза туда, где была боль. Увидев вошедший в живот кинжал – рукоять его, сплетенную из голубовато-стальных и золотых полос. Гэлторн оставался на месте, странно неподвижный, застыв в седле. Только когда люди из его отрядпа подъехали к нему, стало ясно, почему он боится шевельнуться. Кто-то закричал, требуя погони, но Гэлтоpн простонал сквозь зубы: - Не надо... я же не посланник... не трогайте их... иначе война... Потом, переведя дыхание, совсем тихо: - Я еще хочу увидеть... дожить... отвезите... Не надо было ничего объяснять. Он не должен был, не имел права, не мог умереть, не увидев Айанто еще раз. Он не терял сознания - боялся, что умрет, и так и не попрощается. Стpашно хотелось пить. "Я попрошу у него. Тогда уже будет можно... Может, хотя бы этим я искуплю все. Может, и я смогу уйти как они..." Вpеменами боль отпускала, и тогда он засыпал на короткие минуты, и мыслилось ему, что он идет по бесконечным темным коридорам. "Это Чертоги Мандос," - думал он, а потом снова возвращался в явь, к боли. Очнувшись снова, с трудом разлепил веки. В ноздри ударил резкий запах травяных настоев, почти заглушавший запах крови. Боль была, но неявная, тающая, смутная – уходившая все дальше с каждым мгновением. Над собой увидел склоненное заострившееся лицо - родное лицо... Успел. Он был уверен, что умрет - слишком тяжелой была рана, слишком долго его везли; но жизнь переливалась в его тело - медленно, по капле: он даже представить себе не мог, чего это стоит. Он не хотел этого. Не хотел. - Не надо, - тихо, но ясно проговорил, облизнув губы. - Не хочу... жить. Не могу. Пожалуйста, Айанто. Нахмурился, мучительно силясь вспомнить что-то важное, очень важное – а, вспомнив, попытался приподняться, ловя холодеющими пальцами руки Изначального: - Он не хотел... не хотел – так. Он хотел... убить. Он не виноват. ...Изначальный кладет руку на лоб эллеро. Его лицо становится жестким и отрешенным. Страшным, как ледяная маска, изломанная трещинами. Он смотрит. Смотрит глазами своего ученика, которого не может спасти. Смотрит в глаза Короля Эьъанголди, где горчайшая боль мешается с отвращением и ненавистью.Он смотрит глазами Короля Изгнанников, открывшего на несколько мгновений душу в этой страшной вспышке чувств – и видит перед собой чудовище в обличье элда, мерзость, отступника, по доброй воле служащего Врагу – недостойного ходить по земле. Он видит то, чего не успел увидеть Гэлторн: рука Нолофинве ложится на рукоять небольшого кинжала, искусно сплетенную из полос стали и золота, сжимает ее так, что белеют костяшки пальцев – видит короткий высверк стали – чувствует, как разрывая кольчугу, узкий клинок входит в плоть. В чужую плоть. В его плоть. Он знает, что Гэлторн не лгал в этом – "Он не хотел - так. Он хотел убить..."; знает, что эллеро, которому на миг открылась душа нолдо, просто не мог понять, сказать – подумать по-другому. Он уже знает, что не простит. Понимает – не простит. Даже если это была случайность. Даже если Нолофинве Аракано Аран Этъанголдион не желал эльфу-отступнику этой нескорой мучительной смерти. Даже если он хотел – просто убить. И сейчас все равно – то, что тысячелетний мальчишка, сотни лет бывший его соратником, ломавший себя, чтобы стать своим в новом времени войны и стали, сам отвергает дар жизни; то, что усталая душа ищет не Исцеления, но Обновления. Тысячелетний мальчишка, веривший, как верят в это люди, что слово связывает не менее прочными узами, чем преломленный хлеб или соприкосновение рук в рукопожатии – ипотому не ждавший удара... Он слышит слова, рождающие страшное эхо в душе его ученика: "Тебе же, предавшему свой народ, скажу одно: будь проклят". Он знает, что до смертного мига Гэлторн будет слышать эти слова, и, виноватый без вины, сам осудивший себя на самую жестокую кару, будет мучаться мыслью о не-прощени. Что бы ни говорил сейчас Изначальный. Что бы ни говорил. Он знает еще одно: скоро Нолофинве придет к нему. Сам. - Прошу тебя, отпусти. Не держи меня, не надо. Прости, Тано. Я сам так хочу. Я... устал. Ты только одно скажи мне, скажи, я сумел... искупить? – отчаянная надежда, ожидание, готовность поверить любому слову. Изначальный не смог ответить, только опустил на миг веки: да. Эллеро слабо улыбнулся. - Ладно... Ты только, пожалуйста, не оставляй меня. Пока можешь. Страшно... умирать. И еще... прости, - голос затухал. Прикрыл глаза и - совсем тихо: - Пить. Он глотал воду жадно, холодные струйки текли по подбородку на грудь. - Думал, доеду - попрошу у тебя... Тано... - перед глазами все плыло. Из туманных сумерек - - Не бойся. Не надо бояться. - Я... не... файа... - Ты свободен. Верь мне. Ты свободен выбирать. Всегда. Рука бережно провела по золотым волосам - словно он был засыпающим ребенком. Он широко распахнул глаза, со страхом и надеждой глядя в лицо Изначального – последний, предсмертный ужас безнадежного "не уйти"; потом темная волна медленно вознесла его на свой гребень - Гэлтоpн приподнялся на миг и, глядя куда-то в пространство широко раскрытыми глазами, растерянно проговорил: - Звезды... И стала тьма. Целитель вошел тихо – в обычном для лекарей темно-зеленом, немолодой, чуть сутулящийся. - Не вышло? – спросил глуховато. Изначальный кивнул. - Врешь ведь, - тем же глуховатым спокойным голосом проговорил целитель. Изначальный кивнул снова. Целитель сел рядом. Тяжелое лицо с глубокими, словно резцом проведенными по глине, морщинами показалось вдруг бесконечно усталым. - Страшная рана. Я бы не взялся, наверное... - посмотрел пристально: - Сам он, что ли, так решил? - Научил вас... на свою голову, - обронил Изначальный. Целитель его, похоже, понял. Поднялся; подошел к ложу. Долго смотрел в бледное, застывшее лицо: на губах эллеро умирала еле заметная улыбка. Попытался опустить мертвому веки. - Говорят, глаза убитого не закроются, - сказал зачем-то, - пока убийце не воздастся по справедливости. И - пожалел о своих словах, когда лицо Изначального, страшно, судорожно передернувшись, отвердело вдруг, застыв ледяной маской. - Он... кем тебе был? – спросил почти беззвучно целитель. Что ответить? Учеником? Другом? Соратником?.. Изначальный разлепил губы, ответил тяжело, стыло: - Сыном. Ветренной ночью Изначальный сидел под звездным небом среди черных маков. Он молчал. И молчал неподвижной тенью стоявший рядом Сотворенный. Изначальный сам вырыл могилу, сам уложил в нее Гэлтоpна, как на ложе сна. Утpом с первыми лучами солнца сквозь землю пробился росток мака. |