РЕВНОСТЬ

Ходжа Зульфикар и сын его Касымджон-Стебель скитаясь странствуя страдая озаряясь пришли в Фан-Ягнобские горы ранней весной и там сели у подножья несметной горы Хан-Хабриза-Буса близ родника и пили воду его и ели лепешки опуская окуная их в родник.
И Ходжа Зульфикар сказал:
— Много есть яств на земле, но нет ничего лучше родника с хлебом, ледниковой новорожденной воды с кунжутной свежеиспеченной лепешкой из безымянной придорожной чайханы…
И нет на земле ничего слаще любви между мужем и женой…
И жена — это родник лепетный говорливый шелестящий, а муж — жаркая пышущая лепешка из танура-печи…

Тогда Касымджон-Стебель сквозящий отрок прут стебель лакомый зеленый ивы иль сизого тополя-туранги сказал потупясь рдяно:
— Отец, близок срок мой. Близка любовь моя….
Уж надела свадебные платья и насурмила алчные змеиные брови извилистые как тайное сахарное непочатое нагое тело её и глядится в самаркандское хрустальное зеркало трепещущая невеста безвестная моя...
Отец что есть любовь?..
И как мне готовиться к ней?..

Тогда Ходжа Зульфикар сказал:
— Я всю жизнь боялся берегся и бежал любви…
Ибо любовь и смерть кочуют неразлучно как стадо и пастух…
И смерть-пастух пасет любовь-стадо свое. Как снежный стелящийся барс-ирбис-козопас пасет высокогорных обреченных коз-нахчиров своих.
Тогда Ходжа Зульфикар сказал:
— На Востоке были Лейли и Маджнун, на Западе были Ромео и Джульетта…
Но исход был один — смерть… Барс съедал коз…

Тогда Ходжа Зульфикар сказал:
— Касымджон-Стебель, сын мой, я расскажу тебе об иных…
Я расскажу тебе о неистовом Муртазо-Шамс-Дойристе и жене его Бунаффше-Бульбуль-Певице, каких сто лет не рождалось в певучей Азии моей…
Я расскажу тебе о блаженной Коко-Мехрдад и возлюбленном её...
Я расскажу тебе...

...Узбек Муртаззо-Шамс-Дойрист из Кунгурта убил свою возлюбленную жену-дунганку Бунаффшу-Бульбуль-Певицу…
Узбек Муртаззо-Шамс-Дойрист и жена его Бунаффша-Буль-буль-Певица пели и играли на многих кишлачных свадьбах-туях и имели много денег и подарков…
Но Муртаззо-Шамс ревновал жену свою и убил её ночным точным шахрисябским неслышным нежным долгим находчивым ножом, когда она тихо и ясно спала с ним в богатых бухарских фазаньих павлиньих сокровенных одеялах...
Узбек Муртаззо-Шамс убил в ревности жену свою и поместил положил удивленное невиновное тело её — так и не проснувшееся в ночи — в дубовую бочку, в которой солили томили на зиму огурцы…

Узбек Муртаззо-Шамс спрятал тело возлюбленной спящей жены своей в дубовую бочку и забил её и пошел ночными козьими тропами, тайными горными высокими перевалами Гиссарского Хребта к далекой реке Фан-Ягноб-Дарье…
Узбек Муртаззо-Шамс три дня и три ночи бессонно бесслезно шел по горам неся на спине тяжкую немую дубовую бочку с телом Бунаффши-Бульбуль-Певицы горлицы дивной небесной, какой сто лет не было в родной певучей Азьи моей...
На четвертый день Муртаззо-Шамс увидел пенную бешеннотелую Фан-Дарью и опустился с гор к реке…
И бешеное белопенное тело реки напомнило ему тело его жены неистовое змеиное сладкое скачущее тело Бунаффши в первые ночи их любви…
И тут он впервые заплакал…
И поставил дубовую бочку на брегу кипящем снежными вешними волнами волнами волнами…

И тут он впервые услышал голос Бунаффши-Бульбуль возлюбленной убитой жены своей.
Голос был непохож на голос Бунаффши-Бульбуль, потому что она молчала три дня, пока он нес её по горам, потому что он шел из глухой сырой дубовой бочки, но Муртаззо-Шамс узнал его…
Голос пел древнюю таджикскую персидскую томительную песню: «Чашми сиехдори курбонат чавонмард... Стал я отрок жертвой твоих черных глаз…»...
Тогда Муртаззо-Шамс сказал:
— Жена моя, раньше ты пела для всех людей и я ревновал тебя, а теперь ты поешь только для меня...

А река Фан-Ягноб-Дарья в том месте пенно и бешено свергаясь ниспадая со скалы Уч-Булак уходила под землю и там тяжко душно слепо жила бесилась металась извивалась под землей и лишь через два фарсанга водопадами выходила падала билась из скал близ кишлака Уч-Ош…
Страшная бесследная слепая бездонная та пропасть была и жители Уч-Оша говорили, что даже рыбы, попадая в подземелье, не выходили живыми с волнами, а погибали бесследно в тьмовом гиблом подземелье…
И еще жители Уч-Оша говорили, что там, в подземелье — ад, и там видели Ангела Ада Святого Азраила, что входил туда с водами в черном чапане-халате и выходил в рваном побитом порушенном чапане...
И его не щадила не берегла подземная река...

Узбек Муртаззо-Шамс услышал на брегу пустынном глухой уже нездешний голос жены своей, шедший из дубовой бочки: «...Чашми сиехдори курбонат чавонмард…»...
Теперь голос рыдал молил:
— Муртаззо-Шамс возлюбленный муж мой! я люблю тебя!..
И всякая жена втайне сладко мечтает погибнуть от ревнивой гибельной ярой сладостной руки мужа, но но зачем ты убил меня во сне моем и не дал мне проститься с тобой родной муж мой!..
Зачем ты не дал мне увидеть тебя на прощанье возлюбленный мой?..
И я ждала во сне зебб-ствол твой а пришел нож тугой ночной слепой, возлюбленный мой мой мой!..

Тогда Муртаззо-Шамс сказал:
— Жена моя, я не хочу отдавать тебя червям земли. Я отдам тебя ледяной воде, где ты будешь ждать меня…
Тогда Муртаззо-Шамс бросил бочку с убитой женой своей Бунаффшой-Бульбуль со скалы Уч-Булак и она ушла низверглась теряясь в пенных волнах навек под землю.
Навек ушла.
И голос её навек ушел с земли живых…

Тогда Муртаззо-Шамс побежал к кишлаку Уч-Ош, где подземная река Фан-Ягноб водопылящими гремучими водопадами выходила вырывалась выметалась освобождалась из подземелья.
И Муртаззо-Шамс убоялся, что жена его выплывет в бочке смертной во гробу текучем своем, но она не выплыла…
И она навек застряла затерялась осталась в текучем подземелье…
И она невинная навек осталась под землей в неожиданном тесном гробу своем... вместе с чародейным голосом своим и песней своей...

Тогда Муртаззо-Шамс пошел к судьям и сказал, что убил жену свою, но не сказал, где похоронил тело её.
И его судили за убийство и сослали на двадцать лет в ходжентские невозвратные урановые рудники, где в шахтах от лучевой сатанинской руды человеки гибли заживо истлевали распадались как от проказы через пять лет…
Но Муртаззо-Шамс пробыл в рудниках двадцать лет и вышел на волю живым, ибо плоть его была как сушеный бухарский сыр-панир.
Даже лучевая болезнь не взяла его, ибо он полон был любви к убитой жене своей и ждал встречи…

…И вот он пришел на берег Фан-Ягноб-Дарьи и взял в руки дойру и встал на скале Уч-Булак, где река уходила под землю…

И тогда Муртаззо-Шамс сказал:
— Возлюбленная жена моя Бунаффша-Бульбуль…
Ты двадцать лет мертвая лежишь ждешь меня под землей в текучем гробу-бочке твоей…
Там в подземном хладе черви земли не тронули мертвого тела твоего…
Я двадцать лет живой заживо тлел чах разрушался слеп под землей в сатанинских чадящих рудниках-шахтах, что хуже лепрозория Кокташа, ибо оттуда мы вынимали выбирали тайную урановую мутную руду — из которой творят атомную бомбу — смерть огонь чуму для всех человеков на земле...
Грех блуд стал всеобщим – и потому родилась эта всеобщая Бомба Возмездия…
Но даже эта кара слишком мала нища ничтожна но слишком велика любовь твоя возлюбленная моя моя моя...
Но как мала сама смерть рядом с любовью твоей возлюбленная Бунаффша-Бульбуль моя моя моя... Айя!..
Ай велик Аллах!.. Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!..
Аллах велик как Вселенная а человек мал как земля…
Аллах слава Тебе что людям любовь дал дал дал... Аллаху Акбар!..
Аллах слава Тебе, что любовь превышает и жизнь и смерть... да...
Бунаффша-Бульбуль возлюбленная моя и ты там ждешь ты там поешь возлюбленная моя вот и встреча близка близка близка!..
И я там буду играть на дойре, а ты будешь петь, долгожданная дивноголосая моя!..
И там я не буду ревновать тебя!..
Айя!..
О Господи!.. Как счастлив блажен напоен как в молодости я!..

И Муртаззо-Шамс с дойрой в очарованных уповающих руках сошел со скалы Уч-Булак и река его тихо бережно взяла и понесла под землю, где Бунаффша-Бульбуль его ждала...

   Чашми сиехдори курбонат чавонмард!..
   Чашми сиехдори курбонат чавонмард!..

    Стал я отрок жертвой твоих черных глаз!..
   Стал я отрок жертвой твоих черных глаз!..

Ай! Господи! Ай нельзя тут жить! тут дышать! тут страдать!
Ай жизнь больше чем душа!..
Ай Господи! Где силы взять?..
Ай река переполняет берега!..
Ай Господи дай силы жить жалеть страдать да сострадать...

Аллаху Акбар!.. Аллаху Акбар... Аллаху Акбар!..
Аллах как небеса велик…
А человек как земля мал…
Да!..



КОКО-МЕХРДАД

Аллаху Акбар! Аллах велик!..
И он дает душе человеческой пережить вместить простить жизнь сию и не сойти с ума…
Дай Аллах!..

Тогда Ходжа Зульфикар окончил первый свой рассказ о любви Муртаззо-Шамс-Дойриста и певицы светлоголосой небесной горлицы Бунаффши-Бульбуль.
Тогда Ходжа Зульфикар сказал:
— Сын мой Касымджон, это было во времена тирана Сталина, а тогда было много смертей неправых...
И это было во дни Тирана, а во дни Тирана смерть частая великая гостья и хозяйка.
А где смерть великая частая хозяйка гостья — там и любовь великая гостья, как злато в текучем речном гранитном песке песке песке...
Но!

Когда давят виноград — он рождает святое хмельное вольное вино — волю, утеху тела и души...
Когда давят пригнетают народ — он рождает любовь — великую волю тела и души и вечных хмельных возлюбленных мира сего и мира иного...
Ибо любовь — это вино трезвых... это золото нищих… да!..
И любовь кочует в Двух Мирах… между жизнью и смертью…
И часто опьянённая свято слепая не знает она – где она – в Мире живых иль в Царстве мёртвых…
Но чреваты бездонны Времена Тирана!..

Но я поведал о любви Муртаззо-Шамс и Бунаффши-Бульбуль.
Но это была страсть, а не любовь…
А страсть ближе к смерти стоит…
А любовь — это жизнь…
Сын мой, Касымджон, а теперь я расскажу тебе о любви, о жизни...
О Коко-Мехрдад и возлюбленном её...

О помоги Аллах сказать мне сии слова ибо история сия страшна свята…
О помоги Аллах...
О…
О Коко-Мехрдад…

Коко-Мехрдад! Коко-Мехрдад! Коко-Мехрдад!..
Твой голос — талая лепетливая родниковая сребристая вода…
Твоя душа — талая приречная начальная трава, а в ней уже тюльпаны талые стоят и их коровы талые едят…
Твое тело — талая снежная солнечная февральская поляна на несметной дозвездной донебесной горе блаженной Хан-Хабриза-Буса а на ней уже цветут плывут первые миндальные кусты дерева а их телята талые едят…
Коко-Мехрдад тебе тринадцать спелых лет а голова твоя неистово каракулевая кудрявая как нагорные калайдаштские арчовые леса.
Коко ты бежишь из своего заоблачного нагорного кишлака Хабриза-Буса по талой горе Хан-Хабриза-Буса вешней за млековой коровой Курачча-Почча…
Коко ты догоняешь корову тучную и ставишь серебряное памирское ведро гармское под сосцы её…
И течет течет течет молоко жемчужное от твоих камышовых задыхающихся беглых гибких перстов перстов перстов и от розовых несметных коровьих сосцов сосцов сосцов…
Коко а твои соски девьи сокровенные в кулябских атласах шелках тесных тронет кто?..
Коко гляди — уж ведро дымное сребристое полно пенится полнится клубится избыточное оно…
Коко я напился талого горного мяклого снега снега снега когда поднимался в высокий кишлак Хабриза-Буса твой а теперь дай мне молока из памирского серебряного ведра из серебристых перстов твоих Коко!..

...Путник в талых диких нетронутых горных девьих текущих снегах горы несметной Хан-Хабриза-Буса… вы кто?..

...Коко-Мехрдад кишлачная девочка дева дитя кизинка ты бежишь ты машешь руками-рукавами гранатовыми динаусских атласов в горных снежных облаках облаках облаках…
О!..
А!..

— Коко ты дева ты птица горных кочевых снежных облаков…
Коко ты держишь в руках текучие облака-жемчуга…
Коко ты витаешь в облаках как улар как снежный ирбис-барс-козопас. А?..
Коко у тебя в носу сквозит лазоревая серьга как у древних согдианок а на босых щиколотках тугие серебряные браслеты горят… А?..
А Коко иль не знаешь что серьги и браслеты на теле жен проклял запретил Святой Пророк Мухаммад-Пайгамбар?..
Коко твой отец зороастриец парс огнепоклонник что не знает заветы знаки мусульман?..
Коко что глаза твои лазоревые согдийские боле серьги и браслетов горят кипят роятся молят?..

...Путник а лазоревые глаза согдийцев древлих тоже проклял запретил Пророк Мухаммад-Пайгамбар? А?..

И она улыбается и закрывает глаза глаза глаза, а тут густеет вечерних небес тьма-лазурь-глина-бирюза-синева синева синева...

А тут темнеет сизая снежная бездонная бредовая несметная занебесная одинокая гора Хан-Хабриза-Буса…
Гора клубилась парилась дымилась от талых дневных снегов дико одиноко в небе высилась...
Гора Хан-Хабриза-Буса мы уйдем а ты будешь стоять…

Но в Последние Времена погибнут и сгорят и человеки и горы.
И только будет сажа ненасытная непролазная по-над землей стоять витать и солнце звезды застилать.
Не дай Аллах!..

Гора Хан-Хабриза-Буса мы уйдем а ты будешь стоять...
Да…
Но!..

Но тут темнеет на вершине горы зыбкий кишлак Хабриза-Буса…
Кишлак мы уйдем а ты будешь стоять...
И я гляжу на тебя безвестный безвинный кишлак Хабриза-Буса!..
Кишлак а почему ты должен сгореть в огне Последней Войны?..
Аллах, а в чем вина этого вечереющего замерзающего в текучих беспредельных нагорных снегах кишлака?..
Ай, Аллах!.. А?..

А тут темнеет на снегу корова Курачча-Почча…
А только густолунно плещется колеблется свежерожденное дымное молоко в памирском серебряном ведре.

…Коко дай испить молока из чародейного ворожащего парного дымного ведра ведра…

Тогда она тихо срывает золотую согдийскую серьгу с лица и рвет разрывает нежную лакомую девичью ломкую ноздрю и кровь струится по её губам но она не знает не чует…

…Коко иль не знаешь что серьги и браслеты на теле жен проклял запретил огненный корейшит Пророк Вечная Пальма Песков Мухаммад-Пайгамбар?..

…Путник знаю… Путник серьгу как вишню незрелую с ноздри спелой срываю снимаю…

…Коко кровь течет по твоим губам…
Коко зачем серьгу срываешь
Коко Пророк Горящих Песков Мухаммад-Пайгамбар тебя в ледовых снегах снегах снегах прощает
Коко кровь течет по твоим губам
Коко гляди — я беру кровавую серьгу и ей ноздрю свою алчно упоенно насквозь пробиваю прокалываю и в ноздре текучую серьгу гранатовую оставляю
Коко я улыбаюсь и моя кровь течет по моим губам, как и кровь твоя…
Коко я теперь тоже древний согдиец и Пророк меня прощает
Коко уж бархатная ледяная черноатласная ночь пришла
Коко уж стали алмазами осиянными от мороза бегучие текучие талые снега
Коко уж несметная жемчужная гора Хан-Хабриза-Буса застыла вся в ночи как пирамида снега снега бела бела бела
Коко гора была текучая а стала ледяная скользкая как корка дыни на базаре смертельная она…
Коко гляди — Аллах высыпал рассыпал на небесные неоглядные бархаты атласы бездонные россыпи алмазов и хрусталей из своего вселенского рукава…
Коко гляди — близкие звезды плеяды серьги из хрусталя — и их можно тронуть перстом а дальние плеяды из алмазов — и их не достать...
Коко я пил нагорные текучие талые снега но теперь они покрылись звездной переливчатой игольчатой сыпучей морозной коркой пеленой плевой
Коко а жажда алчба моя велика…
Коко дай мне дымного теплого молока из памирского серебряного ведра, а то в горле в гортани моей стынет в лед, как горный талый ручей, моя слюна…
Коко гляди как полыхают алмазы хрустали серьги плеяд…
Коко а чьи огни там у подножья несметной жемчужной ледяной горы Хан-Хабриза-Буса чьи огни тревожные ходят роятся горят? А?..
О Боже… что шепчет она?..

…Путник там санитарные кордоны…
Путник там санитарные дозоры…
Путник там санитарные заставы…
Там солдаты-сарбазы с гонными чуткими псами людоедами овчарками…
Путник как ты прошел по горе Хан-Хабриза-Буса к моему родному кишлаку Хабриза-Буса?..
Путник как солдаты не остановили не убили тебя?..
Как псы сторожевые не учуяли пенными волчьими охотничьими ноздрями не расхитили не порвали тебя волчьими гладными хладными зубами? а?..
Путник иль от мороза в их ноздрях застряла льдом пена слюна как хрустальная кандаринская слюда? А?..

…Коко а почему у подножья горы санитарные заставы стерегут стоят?..

…Путник ты не называешь свое имя…
Путник в нашем одиноком нагорном родном кишлаке Хабриза-Буса чума...
Потому внизу собачьи чуткие заставы дозоры стоят…
Путник теперь тебе нет пути назад…
Путник теперь твои следы на горе лежат дымят и выдают тебя...

…Коко а я не хочу идти назад!
Коко я увидел тебя и не хочу идти назад!..
Коко дай мне молока из памирского ведра!..
Путник а в корове Курачча-Почча чума…
Путник а в молоке чума…
Путник ты еще живой нетронутый не чумный! не пей молока…
Путник пока ночь темней шурабского угля и заставы спят — скользи беги струись по горе родной моей чумной обреченной беги беги беги назад!..
Айя! дай тебе Аллах миновать солдат и собак! дай Аллах чтоб тебя не взяла не объяла чума!..

…Коко-Мехрдад но в моей ноздре точит живет кровоточит твоя блаженная серьга!..
Коко-Мехрдад я пью кровь твоей серьги чумной милой дивной а теперь я хочу твоего молока! дай!

И я пью молоко из памирского серебряного ведра…
О…

…Коко сладко пенно молоко!
Коко я пью я люблю молоко!
Коко гляди какая алмазная ночь окрест горы Хан-Хабриза-Буса!
Коко гляди как кочует гуляет необъятная рассыпчатая раздольная падучая звезда!..
Коко гляди! она упадет падет забьется как блескучая колосистая дремучая игольчатая рыба в ведре дымного молока!
И будет биться виться остывать в молоке и будет сбивать молоко в сметану, а потом в масло!.. Айя!.. Ай сладка!..
Коко гляди как ручьи талые текли с горы а теперь от мороза стоят стоят стоят!..
Коко я люблю люблю люблю тебя…

…Путник гляди при падучих при звездах — у меня узлы сизые тугие желваки лимфы пенные хмельные на горле на теле…
Путник родной это моровая бубонная древляя лихорадка жар чума…
Путник завтра утром придет теплое февральское солнце и тысячи талых ручьев двинутся поползут поскачут с родной моей горы Хан-Хабриза-Буса…
И станет моя родная гора Хан-Хабриза-Чума…
И в каждом талом буйном бегучем теле ручья будет скользить как рыба тайная чума…
Путник беги назад! Еще не поздно!
Путник безымянный... ака-брат!.. Беги назад!..
Путник ранним утром придут солдаты и собаки по твоим агатовым следам
Путник ранним утром пока не двинутся ручьи с горы они сожгут дотла мой родной кишлак Хабриза-Буса
Путник они обольют керосином наши кибитки дувалы деревья и наш скот и чумных нас и подожгут изведут мой кишлак очаг чумы дотла
Путник иначе не уйдет чума
Путник пусть мы заживо сгорим но с нами изойдет задохнется чума
Путник пусть чистые бесчумные ручьи утром пойдут по горе Хан-Хабриза-Буса!
Путник гляди — уж движутся огни от подножья горы сюда сюда сюда!..
Путник гляди — они грядут восходят сюда
Беги вспять!.. Еще не поздно!..
Ака-брат... беги ползи скользи назад!.. Ай!..

…Коко-Мехрдад дай мне тронуть губами моими тяжкие святые желваки сапфиры живые на горле твоем!

…Путник а такими сапфирами душными ярыми взято уязвлено осыпано все тело мое... О...
Аллах осыпал землю и небеса ночными звездами хрусталями а меня сапфирами бессонными живыми пульсирующими…

…Коко дай мне кровь губ твоих испить целовать!..
Коко не беги не рвись не струись не берегись от меня

Но она она она бежит утопая умирая задыхаясь тратясь в хрустких сыпучих снегах снегах снегах…
Но я догоняю её но я обнимаю её но я бережно держу её как птицу залетную дрожкую горлицу в руках в руках в руках…

…Коко я целую губы твои…
Коко я целую сапфиры лимфы реки вены напоенные твои…
Коко твоя ль узкая жаркая неутоленная рука гладит лелеет лицо мое на миг?..
Коко твоя ль рука гладит меня мя?..
Йи!.. Йиздигирт!..
Коко зачем тебе эти последние гранатовые динаусские волнистые атласы да потаенные сокровенные шаровары-изоры шелка в которых бьется вьется напоследок, как розовая косточка персиковая, тело вольное последнее твое?.. Как узкогорлая река Фан-Ягноб в душных скалах-брегах?..
Коко, а?..
Коко дай мне снять сорвать разбить атласы шелка?..
Коко гляди — наши жемчужные одеяла одеяла расстилаются последние снега снега снега, а завтра будет талая гремучая бегучая падучая вода.
Коко, а?..
Коко у нас родится сын…

…Путник за одну ночь не рождаются сыновья
Путник пусти пусти пусти меня
Путник я чума
Путник зачем? а?

…Коко ты любовь
Коко а любви боится бежит чума…

…Путник пусти меня…

И она рвется из спелых сумасшедших рук моих как каменная узкотелая извилистая стрелотелая змеетелая божественная куница…
И она вырывается из рук моих и бежит вверх по скользкой необъятной горе к своему кишлаку Хабриза-Буса…
И я бегу за ней вослед и чую как звереет темнеет дичает густеет окрест меня несметная снежная ледяная гора Хан-Хабриза-Буса...
Гора прости меня, гора похорони меня в непробудных дебрях недрах твоих...
Но я люблю навек насмерть Коко-Мехрдад!
Айя! помилуй мя Аллах несметный, рядом с которым — песчинка летучая падучая и жизнь моя и Коко-Мехрдад и гора Хан-Хабриза-Буса! И сама чума!..

И я бегу за Коко и вбегаю в ледовый мертвый застывший кишлак Хабриза-Буса.
Там застыли усопшие арыки дувалы кибитки дерев’а#...
Там нет дымов над кибитками и танурами...
Там открыты все окна все двери все врата...
Айя! Ай гость путник входи! Тебя встретит щедрая хозяйка чума...
Там всех взяла удушила съела чума…
Там одна чума…
Айхххххххйя!..

…Коко ты одна в кишлаке еще бьёшься еще жива…
Коко где ты спряталась где ты таишься? А?
Коко где кибитка твоя?..
Ай Аллах да зачем я?.. да зачем мне жизнь моя?..

И я бегу по мертвому кишлаку и заглядываю в каждую кибитку и там на одеялах-курпачах дико разметавшись раскидавшись как влюбленные в ночи любви удушенные укушенные чумой лежат лежат лежат…
Чума, смерть — ты похожа на любовную страсть...
И у смерти и у страсти судорога дрожь последняя одна... А?..
А, Аллах?
Но! но! но!

…Коко где ты? где кибитка твоя?
Коко я люблю тебя! я спасу тебя!
Коко огня любви боясь бежит чума!
Коко — любовь единственный мортус-апостол целитель врач!
Коко! любовь — чумы палач!
Коко где кибитка твоя?

И тут я вижу следы на снегу и они ведут к окраинной кибитке…
И над кибиткой стоит китайский змеиный сухостойный высохший карагач, как исполинская небесная забытая метла.
И все кибитки распахнуты, ибо там мертвецы, а эта кибитка закрыта и дверь грушевая резная с письменами из Корана наглухо изнутри закрыта…
И я читаю письмена на двери: Аллаху Акбар Аллаху Акбар Акбар…

…Коко отвори! Коко я люблю тебя!

Но она молчит там и дверь недвижна глуха
А окно кибитки из толстого дымчатого самаркандского глухого беспробудного стекла

…Коко отвори!
Коко я люблю люблю тебя!
Коко я врач целитель на раны язвы сапфиры лимфы избыточные реки в наводненье твои твои твои!.. Айя!..

И тут я ноздрями чую дым и чад...
Тогда закрыв глаза рукавами бухарского чапана-халата, чтобы уберечь хрупкие глаза — хотя зачем мне теперь глаза? а Аллах? — я бросаюсь на стекло на окно и оно глухо трескается раздается и тысячами брызг осколков огненных течет и мне руки жалит рвет и сыплется искрами в лицо…
Зачем мне руки теперь и лицо а Аллах?..
О!..

И окрест темно а в кибитке светло.
Светильник-чарог керосиновый горит что ль?
Нет.
Светильник-чарог керосиновый лежит на земляном кишлачном дехканском полу…
Он пуст. Пуст он.

…Коко ты вылила из чарога керосин на себя
Коко ты подожгла себя как зороастрийская согдийская посмертная жена
Коко ты горишь как большая свеча как живой светильник-чарог, который зажигают на больших праздниках-туях, чтобы всем было светло
Коко какой праздник сейчас?.. И кому светло?..
Коко зачем ты зажгла себя?..

И я бросаюсь на неё в огонь её, но она бежит от меня…

…Коко пусть будет два чарога
Коко дай мне от твоего огня!.. Возлюбленная моя!..
Коко но зачем ты зажгла себя?..

Но она извиваясь как каменная куница бежит от меня из кибитки прочь чрез разбитое окно и я бегу за ней…

…Коко возлюбленная моя зачем зачем ты сожгла заживо себя?..

Поздно...
И над её окраинной кибиткой стоит как исполинская небесная метла китайский высохший змеиный густой карагач карагач карагач
Айя!
Поздно...

…Коко! возлюбленная моя! живой блаженный текучий бегучий сноп огня!
Коко и ты бежишь восходишь течешь по чешуйчатому стволу карагача и нижние сохлые ветви сразу сходу занимаются схватываются огнём от тебя а потом и другие ветви долгожданно радостно горят а потом и ствол несметным пламенем облит облит объят взят…
Поздно...
И несметный в ночи пылает сухостойный ликующий Карагач-пожар...
Айя...

…Коко возлюбленная моя зачем ты зажгла себя?..

Тогда тихий голос из пожара сказал шепнул лизнул как язык огня:
— Возлюбленный мой я сожгла себя, чтобы чума со мной ушла…
Возлюбленный мой так сладко так блаженно мне гореть ведь я чума ведь я смерть навек ухожу от тебя тебя тебя…
Возлюбленный мой! Безвестный путник! но ты так и не сказал мне имени своего!..
Возлюбленный мой!.. прощай!.. я тороплюсь... и ты не успеешь тут сказать имя свое...
Но ты скажешь мне свое имя там там там там... там... в Вечных Садах где не бродит смерть чума... Ай!..
Аллаху Акбар!.. Аллаху Акбар... Аллаху Акбар...

Поздно...

…Коко-Мехрдад!..
Возлюбленная моя...
И...

...И Ходжа Зульфикар и сын его Касымджон-Стебель сидели у подножья несметной горы близ родника Чашма и пили воду его и ели горячие лепешки, опуская их в ледяной родник ледниковый…
И Ходжа Зульфикар сказал:
— Много есть на земле яств, но нет ничего лучше ледяного родника с горячей лепешкой.
И нет ничего слаще на земле любви между мужем и женой.
И жена — это родник лепетный, а муж — жаркая пышущая лепешка из придорожной чайханы, из горящей печи-танура... да!..

Тогда Касымджон-Стебель сказал:
— Отец, вы рассказали о Коко-Мехрдад и возлюбленном ее...
Тогда Ходжа Зульфикар остановил его:
— И это было во дни Тирана Сталина, а тогда было много смертей неправедных.
И это было во дни Тирана, а во дни такие Смерть — частая гостья и хозяйка великая…
Ибо Тиран — это и есть Смерть-хозяйка всевластная...
А где смерть — великая частая гостья и хозяйка, там и любовь великая гостья и хозяйка.
Как неразлучные близнецы они кочуют по земле Тирана, по временам его слепым.
А чреваты бездонны зыбки, как пустыня Кызылкум Времена Тирана!.. да!..
Ибо когда давят виноград — он рождает вольное веселое вино…
Ибо когда давят пригнетают истребляют изводят народ — он рождает великую вольную бессмертную любовь... да, Касымджон-Стебель сын мой!..

— Отец, ата, вы рассказали о Коко-Мехрдад и возлюбленном её…
Но Коко-Мехрдад ушла не узнав имени его.
Отец вы сокрыли имя возлюбленного её.
Отец кто он?..

Тогда Ходжа Зульфикар поднял голову и долго глядел на несметную гору у подножья которой они сидели на траве вешней у родника Чашма.
Гора была вся в густых арчовых кудрявых клубящихся непролазных лесах лесах лесах…
Гора кудрявая была как голова дальной Коко-Мехрдад…

…Коко иль голова твоя довременно утихшая кудрявая несметно рощами арчовыми взошла явилась проросла? а?..

И там в рощах клубящихся густых пела летала птица редкая — арчовый дубонос…

И Касымджон-Стебель сказал:
— Отец вы знаете эту гору?
И Ходжа Зульфикар сказал:
— Да. Это Хан-Хабриза-Буса… И мы пьем воду её ручьев и родников и она чистая.
И чисты её леса…
И её птица — арчовый дубонос — певуча и чиста…
И только черен печален пень обгорелого китайского карагача...
И только черен печален пень карагача...
А тогда сухостойный карагач пылал...
Сын тебе сказать имя возлюбленного Коко-Мехрдад?..
Того который не сгорел не взошел с ней а остался тлеть на земле...

— У вас рубиновый святой шрам рубец от той незабвенной согдийской серьги горит на ноздре... Я только сейчас увидел его отец... У вас другие шрамы ожоги рубцы сокрыты в белопенной бороде...
— Тебе сказать то имя, сын?..
— Не надо отец... Но как чиста и прекрасна и сладка вода в роднике...
Я пью пью пью пью её отец отец отец отец отец...

...Коко зачем?..
Коко я скоро навек насмерть приду к тебе...
http://www.proza.ru/avtor/nanazu