Давным-давно было написано для корпоративной прэссы, пусть теперь уже и тут повисит.
"Все совпадения случайны, все попадания прицельны..."

***
У всякой поэтессы – очень тонкая душевная организация. И она, если над ней смеются, сильно переживает и плачет, а иногда даже хуже. Так вот, про «даже хуже». Однажды поэтесса З. пришла туда, где было много других поэтов. Поэты читали стихи, жрали конфеты и пили чай. Поэтесса З. расслабилась от конфет и засмеялась очень невовремя – как раз тогда, когда стихи читала поэтесса М., тоже ранимая. Поэтесса М. немедленно ранилась смехом поэтессы З. и замолчала, поджав губы. Поэтесса З. перестала смеяться и, в свою очередь, обиделась на поэтессу М. за излишнюю нераскованность. Некоторое время поэтессы З. и М. буравили друг друга взглядами.
З. не выдержала первой. Она вскочила из-за стола, закрыла лицо руками и с громким отрывистым криком: «Это фарс! Это фарс!» – побежала налево по длинному коридору, не разбирая дороги.
Тогда молодой и циничный поэт Е. вскочил из-за стола, закрыл лицо руками и с не менее громким отрывистым криком: «Это фарш! Это фарш!» – побежал по тому же длинному коридору направо. Поэтесса М. удовлетворенно вздохнула, надкусила пятую конфету и шумно глотнула чай.

***
Как-то поэт В. читал другим поэтам очень длинное стихотворение (почти поэму), а другие поэты изнемогали. Стихотворение (почти поэма) было про нелегкий жизненный путь и состояло из куплетов, перемежающихся рефреном «Мой “Титаник”». Минуте примерно на 15-й, после где-то двадцатого мойтитаника, окончательно изнемогший поэт Л. начал из-за спины поэта В. показывать остальным поэтам лист формата А4, на котором крупными печатными буквами было выведено: «Мойте Танек!». Поэты начали издавать странные хрюкающие звуки. Поэт В. обиделся, но гордо вскинул голову и читал еще 15 минут. До полной и окончательной победы.

***
Критик А. разгромил подборку поэта Ш. в журнале «З.». С этого момента поэт Ш. в любом разговоре с поэтами неизменно упоминал: «А. написал про мои стихи много плохого. Естественно, мне совершенно все равно. Совершенно. Вы не поверите, насколько мне все равно. Где я как поэт, а где А. как критик! Разве я мог обратить внимание на его слова? Конечно, нет. Мне совершенно, абсолютно все равно! Но, если вам не все равно, вы, конечно, можете при встрече сказать А., насколько он не прав. Или написать комментарий в его ЖЖ. Но, конечно, если вас это беспокоит. Потому что меня это не беспокоит вовсе!»


***
Поэты К. и Г. были очень мужественными. Они любили выступать на сцене среди множества свечей, биться на мечах и громогласно читать стихи про рыцарей. Однажды они вышли на авансцену и начали сообщать другим поэтам что-то фантастически угрожающее.

– Я откую тебе меч! – кричал поэт К., свирепо вращая глазами в сторону поэта Г.
– Не откуешь! – возражал ему поэт Г.
– Я откую тебе меч! – ревел поэт К.
– Не откуешь! – не сдавался поэт Г.
Внезапно из темного угла зрительного зала раздался спокойный голос поэтессы С.: «Если ты, К., немедленно не отстанешь от Г., я собственноручно отмечу тебе куй».
Поэт К. не обиделся, не бросил меч и не убежал за сцену с отрывистым криком, закрыв лицо руками. Потому что у поэтов немного более толстая душевная организация, чем у поэтесс. Совсем немного...

***
Поэт Л. любил порою выражаться красиво и витиевато. Эта его особенность всегда давала о себе знать, когда в поэтический организм попадало некоторое количество алкоголя. Так, однажды, пребывая в слегка измененном состоянии сознания, он возжелал чем-нибудь одарить молодую поэтессу А. Порылся в карманах и достал оттуда иностранную монетку.
«Вот тебе, А., франк, – гордо сказал он. И подумав немного, добавил: – Возьми его и мусоль в своем девичьем несогласии с природой!»

***
У поэта В. был длительный роман с поэтессой Ч. Потом поэтесса Ч. начала изменять ему с прозаиком Ю. и, в итоге, ушла к нему совсем.
«А ведь я любил ее, – со сдержанным достоинством жаловался поэт В. остальным поэтам. А потом всегда добавлял тоном выше и уже гораздо нервнее. – Между прочим, она осталась должна мне 1000 долларов. Но я ведь про это сразу, сразу забыл!»

***
Страдая от непризнанности, трепетный поэт Ф. долго читал заунывные стихи про неразделенную любовь поэтессе А. Когда дошел до стиха со строками «…и боль излил я на паркет, слезами окропив свою корму», А. вежливо прервала его и серьезно сказала: «Знаешь, Ф… поэт ты, конечно, не очень. Но зато поэтесса – просто отличная!»
Поэт Ф. очень обиделся, написал об этом стихотворенье, но уже не стал читать его поэтессе А. И даже расфрендил ее в ЖЖ. Навсегда.

***
Поэт Н. любил звонить поэтессе С. по ночам и читать свои новые стихи. Поэтесса С., будучи поклонницей творчества поэта Н., всегда внимательно выслушивала и даже делала критические замечания.
Свои рифмованные излияния поэт Н. всегда заканчивал одной и той же фразой. «Понимаешь, С., - задушевно говорил он. – Вообще-то, я все это пишу совершенно другой женщине. Но она нихуя не понимает в стихах и вообще не любит, когда ей звонят посреди ночи».

***
Когда поэты культурно развлекались в общественных местах, после третьей кружки пива поэт Н. брал шею поэтессы С. в борцовский захват и начинал читать стихи ей на ухо, немилосердно щекоча бородой.
Остальные поэты интересовались, как же С. это терпит. «Да ничего, - отмахивалась поэтесса C. – Это же дело привычки. Я точно знаю: он прочтет три своих стиха, потом – два Бродского. А потом потянется к четвертой кружке пива. Тут-то я всегда и выскальзываю!»

***
Поэт Н. очень любил авторскую песню и сам ей грешил. Поэтому все, что хоть отдаленно ритмически напоминало ее, немедленно начинало им пропеваться, за что он бывал неоднократно жесткое изглумлен прочими поэтами.
Одинажды поэт Н., молодой поэт Е., непоэт А. и поэтесса С. ехали на поезде из Петербурга в Москву.
– Какой конденсат на стекле… – задумчиво сказал непоэт А.
– Какой конденсат на стекле-э-э-э-э-э, а-а-а-а! – автоматически затянули на три аккорда поэтесса С. и поэт Е.
– Заметьте, коллеги, а я – удержался! – с непередаваемой гордостью отреагировал поэт Н.

***
Однажды раз поэты собрались обсудить творчество поэта Т. Вел обсуждение поэт А., гордый и седовласый. Он представил участников обсуждения.
– В том углу, – махнул он вправо седовласием, – у нас находятся поэты Г., Ч. и П. – сложившиеся литераторы.
– А здесь, – раздался ехидный голос из левого угла, – находятся поэтесса С., поэты К. и М. – литераторы разложившиеся!
Прочие поэты громко засмеялись. Поэт А. оскорбленно зазвонил в председательский колокольчик. Поэт Т. еще более оскорбленно сказал, что его поэзии не место в балагане, и покинул помещение, громко хлопнув дверью.
Вышедшие через час поэтесса С., поэты К. и М. нашли его в 10 метрах абсолютно пьяным. «Никто, – вещал Т. в пространство, – никто в наше время не понимает искусство!»
С этими словами он сел в урну и разрыдался.

***
Поэт В. много лет страдал от неразделенной любви к поэтессе Р. и все время угрожал ей суицидом различных видов. Однажды он пришел к поэтессе Р. домой и заявил, что, если она немедленно не ответит на его пылкие чувства, он бросится с балкона 3-го этажа. Поэтесса Р. оказалась от чувствораздела, и поэт В. побежал на балкон в уверенности, что поэтесса Р. последует за ним.
В этот момент раздался звонок в дверь входную, и поэтесса Р. развернулась на 180 градусов от балкона и пошла отпирать. К ней пришли поэты Н. и Ю., и они немедленно начали культурно отдыхать, причем не в комнате с балконом, а в кухне. Поэтесса Р. благополучно забыла о существовании, так сказать, с другой стороны квартиры поэта В.
Поэт же В. около получаса терпеливо просидел на балконных перилах, ожидая, когда поэтесса Р. позовет его обратно, чтобы гордо отказаться. Еще через полчаса пошел дождь, поэт В. очень замерз и понял, что не дождется поэтессу Р. Он попытался открыть балконную дверь и с ужасом понял, что она захлопнулась, причем открывается только изнутри, а свой мобильный он оставил в квартире.
Чувство собственного достоинства не позволяло поэту В. стучать и кричать. На его счастье, через некоторое время на балкон выбрался покурить поэт Н. Он увидел поэта В., но, будучи в состоянии культурного отдыха, не узнал его, а, напротив, с криком: «Воры, воры!» – ударил кулаком по лицу.
На крик прибежала поэтесса Р. Ей стало стыдно, что она забыла про поэта В. на балконе, она позволила ему пройти в комнату, сесть у ее ног и послушать, как она читает свои новые стихи.
С тех пор поэт В. угрожал поэтессе Р. отравлением газом, повешением, резаными венами… но никогда – прыжками с высоты.

***
Поэтесса Я. очень любила аплодисменты, но считала их пошлостью. Поэтому, собираясь читать стихи, всегда сажала в первый ряд своих многочисленных поклонников, а когда они, впав в экстаз, начинали аплодировать, красиво останавливала их вскинутой ладонью и с легкой укоризной произносила: «Ну я же просила не аплодировать, ну не надо, пожалуйста…»

***
Поэт Ц. жил в Чехии, а поэт Э. – в США. Они постоянно спорили, кто из них больше любит Россию, и периодически устраивали в ЖЖ акции в ее защиту – то Путина анафеме предадут, то в защиту вырубаемых березок выступят, то еще что-нибудь такое учудят… Во время каждой такой акции они страшно ссорились, громко ругались и банили друг друга на десять жизней вперед. Но потом опять приходило время выяснить, кто больше любит Россию, и баны снимались. Поэт Ц. и поэт Э. не могли друг без друга, как Герцен и Огарев, как Бойль и Мариотт, как Склодовская и Кюри…

***
Поэт М. на своих выступлениях почему-то очень любил петь по-французски. Выступления, как правило, проходили в залах с не очень хорошей аппаратурой, поэтому французский получался, в лучшем случае, достаточно сиплым, в худшем – унылой какофонией.
После очередного выступления поэта М. (и, соответственно, нескольких песен) прочие поэты собрались для обсуждения этого замечательного события. В общем и целом, поэта М. обижать никому не хотелось, потому что в обиженном состоянии он имел привычку топать ногами и громко плакать. Обсуждение проходило, в целом, весьма благостно. Поэт М. расслабился и имел неосторожность задать вопрос: «А что вам больше всего запомнилось?»
Тут не выдержал поэт Б. «Мне, – четко артикулируя, сказал он, - больше всего запомнилось, как поэтесса С. на весь зал прошипела тебе: “Микрофон фонит, отойди от колонки, мудила!”»

***
Однажды поэтесса Б., почти юная и чрезвычайно вдохновенная, читала стихи звонким, срывающимся от волнения голосом. «Луч плывет… – красиво поводя руками, сообщала она другим поэтам. – Чудеса гидравлики!»
Поэт Д. оценивающе посмотрел на коленки поэтессы Б., видные под полупрозрачной нарядной юбочкой. Потом устало побродил взглядом по лицам других поэтов. Опять вернулся к коленкам поэтессы Б.
«Хуй встает, – пробормотал он довольно слышно. – Чудеса гидравлики!»

Отсюда: http://kshk.livejournal.com/651618.html

А вот для меня гендерный переход в истории: "Страдая от непризнанности, трепетный поэт Ф. долго читал заунывные стихи про неразделенную любовь поэтессе А..." остался непонятным.