* * *
Не надейся, что жизнь нас сумеет запомнить по лицам, непутевых детей, одуревших от летних пестрот. Если хочешь, в старинных томах, на потертых страницах отыщи лепестки от засушенной розы ветров. Можно верить легко, будто вслед за закатом неярким будет лунный восход вместо страшных парадов планет. Можно верить: ты пишешь сонеты не хуже Петрарки и сместишь шар земной даже лучше, чем сам Архимед.
Кто мы? Я от тебя своей правды, конечно, не скрою, говорят, ее ветер несет по пустынным местам. Может, дети Дану, может, внуки богов и героев - только что нам с того, если жизнь нашу пишет с листа мелкий дождик на серой бумаге в косую линейку: на страницу событий, а смысла - на несколько строк. Оставляя на стеклах домов водянистые змейки, небо медленно, медленно тучи несет на восток. Мы на запад глядим - и смеемся, смеемся как дети, как герои, что вновь победили могучих врагов... И врываясь в окно, пробудившийся западный ветер пахнет яблочным соком и солью с морских берегов.
Это было давно, сон под утро приснился - не страшен, можно верить ему - эта вера не хуже иных.
...И неспешно бегут облака над Равниною Башен, и земля ожидает тех дней, когда сбудутся сны.
* * *
Когда тащился февраль к исходу, месил калошами волглый снег, ты клял зарплату и непогоду, и в горле делалось все тесней. Пусть день был дольше и все светлее – но что в том толку: когда темно, то проще плакать, себя жалея, смотреть на гаснущее окно.
Весна входила в твой дом под вечер, не веря, что ее здесь не ждут. Ты, старый плед натянув на плечи, смотрел на гостью в глухом бреду.
Она сидела у изголовья, рукой холодной касалась лба, ты видел, как она хмурит брови, подносит чашку к твоим губам, и – тихо, медленно, по глоточку дает пахучий полынный сок…
Ты исцелился. Но если ночью вдруг повернешься на левый бок, заноет – будто открылась рана, напоминая тебе о том, что ты - последний в роду Кихано, герой с потрескавшимся щитом. Удел наследника не заманчив, зато возможно идти туда, где белый свиток дорог Ламанчи не сохранил ни одной из дат.
Живи – не старясь и не робея, вдыхая воздух ночных долин, где вечно-юная Дульсинея срезает в тихом саду жасмин.
Забудь рассказ о любви и смерти – твоя дорога идет кольцом, на солнце щурясь, художник-ветер рисует снова твое лицо, и пляшет кисть его, так упруга, легко и точно кладет мазок. Приходит время узнать друг друга, закончить свиток твоих дорог.
* * *
Стар ли, молод, печален, весел – выходите весну встречать, пойте, пойте – всем хватит песен! Пусть сломает река печать ледяную на белом свитке, слово зимнее зачеркнет. Синим, искристым шелком выткан, ветром высушен небосвод.
Звонок голос или надтреснут – пой же, пой, нынче день такой, если голосу в горле тесно – будет песне звучать легко.
Ты не вспомнишь, как запевали эту песню в чужой дали – да и надо оно едва ли, видишь, в небе закат разлит, с черных веток струятся тени, чтобы в сумрак вплестись ночной. Это день, будто день творенья – спетый нами, навек живой.
Старая добрая сказочка 
Ночь-пастух на север стада ведет, выстыл бледный закат давно,
Тени черных веток под тонкий лед убегают, ложась на дно,
Чистым снегом выметен небосклон, чтоб дорогу луна нашла…
В эту ночь храни в очаге огонь, если станут искать тепла –
Кем бы странник ни был, не откажи: дай приют ему до утра.
Если до костей он продрог, но жив – будешь доброй беседе рад,
Если это гость, что покинул тьму – помяни, отпусти без зла…
Будет все, как надо в твоем дому: звонкий смех и собачий лай,
Старым людям – эль да потертый плед, детям - теплое молоко…
Похвалялся давеча наш сосед, мол, увидеть ему легко,
Как откроют сиды свои Холмы, чтоб на первом снегу плясать.
Говорил, что он не боится тьмы – вот помажет себе глаза
Молоком змеиным или водой, что по черным камням бежит…
"Ай, пляши, веселой толпой ведом, не забудешь, покуда жив,
Голоса свирелей - как будто стон, ветер в высохших тростниках…
Ай, шагнешь на светом залитый склон – если поступь твоя легка,
Так и быть, пляши, будешь гостем нам – если к сидам пришел с добром!
Зажигает в небе костры луна, плавит зимнее серебро.
Звезды с нами вместе пустились в пляс, покатились по тучам вниз…
Если ты хотел одурачить нас – что ж, уменьем своим гордись!
Ай, мы вьемся, кружимся налегке, беззаботный наш танец лих!
И у каждого – огонек в руке, над трясиною много их –
Коль вернуться хочешь в веселый круг, проберись и скорей хватай!
Люди пень трухлявый найдут к утру там, где нас ты искал в Самайн!"
А поземка в двери скребет, скребет, жмется кошкой у теплых стен…
«Что мне сидов праздничный хоровод,» - говорила однажды Энн, -
«Что их песни, флейты, веселый смех, если в пляске мне равных нет!»
Что свело тогда их - любовь иль грех, только ей подмигнул сосед…
Энн смела, красива и так горда, что хватило б на пятерых!
…Мало кто узнал, как пришла беда в опустевшие их дворы,
В эти ночи, знаешь, огонь гасить – значит стужу впустить в дома,
Слышишь, вьюга в комнатах голосит, да пирует лихой Самайн.
«Ай, терновник, ясень да остролист, станет зимняя ночь ясней!
Колокольцев звон, тихий ветра свист, непримятый от танца снег…
Ай, пляши, как искры – да на углях, каблуком о каблук ударь,
Ай, пляши – не сдержит тебя земля, из-под ног твоих – дым да гарь!
Поутру помянет тебя Самайн, да развеет золу зима…»
Впрочем, верить ли – это сам решай, на рассвете – пойди к Холмам:
Говорят, что сиды не помнят зла, но урок их порой жесток…
Старый пень лежит, а вокруг зола, словно след от девичьих ног.
Стихи, написанные в соавторстве с Лаэрвен, [info]lomenille, о зимних земных и небесных дорогах.* * *
Белесые холстины зима свернет в клубок.
Смотри на паутину проторенных дорог:
Оленьи тропы кружат, и волчий след скользит,
Холодной ткани вьюжной не скрыть ничьей стези.
Совиных крыльев тени, скользящие в ветвях,
звериных троп сплетенье, на камне древний знак –
Пути, что ежегодно зима ведет, ведет -
На черной глади водной – ложится белый лед,
Куда ни кинешь взглядом – еще белым-бело,
Уходят снегопады в край, где найдут тепло –
К горящему закату, куда пути ведут
На облачные гряды, по выцветшему льду.
Над снежным окоемом уводит в облака
Твоя дорога к дому – сквозь гаснущий закат,
Сквозь купол неба ясный, холодные лучи.
На хрупкой корке наста следа не различить
Так чутко корни дремлют, мечтая о весне,
Небесный свод и землю соединяет снег,
Пути зимы уходят под темный, хрупкий лед,
Пока стрела в полете – она еще живет.
ПризнанияУ огней фонарных теснятся клены, небо мелким-мелким туманом сеет. А слова мои, как всегда, мудрены – да и вовсе я их сказать не смею. Ни напевом саги – простым и грозным, ни одной из вис тебя не прославишь…
У тебя в глазах – золотые звезды, и ручьи в руках – лишь коснешься клавиш – оживают так, как сто тысяч весен под твоими пальцами оживали.
Возле окон бродит зима в обносках, кроет пятна луж ледяной эмалью. Засыпает к полночи город, полный суеты суетной – насущной были. Здесь на крышах пляшут радиоволны, а не ангелы – на церковных шпилях, здесь не угадаешь пути в тумане – ни дороги млечной, ни переулков… Лишь порою море во сне предстанет, с криком чаек, рокотом мерно-гулким.
Нет на свете больше такого слога, семь столетий долгих, как позабыт он, чтоб суметь поведать, как шаг твой легок, как цветами косы твои увиты, как идешь ты – первой из всех живущих, и сама весна тебе вслед ступает под напевы птиц в золотистых кущах…
Но слова в груди моей замирают.
Семь столетий, десять ли нам твердили, будто век наш – краток и быстротечен, оттого слова стали - легче пыли, не для висы - звук обедневшей речи, Все бумага стерпит, и вновь, и снова - пару строк черкнешь – и летят по свету. Что на свете нынче дешевле слова - вот гоняет ветер клочок газеты…
Да, в веках прошедших умолкли саги, и должно быть, дело мое пустое.
Но опять пишу на листках бумаги тот напев, что был бы тебя достоин.
Рождественская открыткаИз снов, кружащихся над периною, в искристый воздух нырнешь с разбега: день пахнет шкуркою мандариновой, морозной хвоей и колким снегом.
День бьет в ладоши, скрипит полозьями, на тонких ветках синиц качает, и санный след - золотисто-розовый - летит за солнечными лучами.
День лепит, лепит снежки без устали, под горку катится снежным комом. Звенят на окнах ледышки хрусткие под лаской солнечной, невесомой, на мокрой варежке – карамелькою – комочек снежный лежит-не тает…
Ты твердо веришь: придет с метелями зима – суровая и седая,
Зима придет – с вековечной тайною на дне ларца с ледяным засовом…
…Уютно пахнет от блюдца чайного, и сказка вьется – за словом слово. Под пледом ежишься вдруг – до смеха ли, когда ты весь в этой зимней власти? Ты видишь шелк в скорлупе ореховой и дол, уснувший под снежным настом… И кони мчатся, снежинки кружатся, и серебро в волосах сверкает. Смотри: звезда на замерзшей лужице танцует – легкая и смешная…
Лишь смежишь веки, как снова солнечно! День зимний – краток и бесконечен, спешишь – и не устаешь нисколечко, у поворота встречаешь вечер.
Вот он идет и чуть-чуть сутулится под всех ветров вековую тему. Вот окна вспыхивают над улицей, как будто звезды над Вифлеемом.
Тебе еще невдомек, что видит он в тебе – взъерошенном и с санями. Но небосвод нынче вьюгой выбелен, и звездным златом расшито знамя. Тебе еще невдомек – ну мало ли, зачем быть небу немного выше, тебя сегодня встречают ангелы, с небес тихонько сходя на крыши…
На всю ли жизнь, на всю зиму, на ночь ли запомнят ангелы чудо это:
Мальчишка-волхв тянет к дому саночки, и окна светятся – теплым светом.
Апокрифичная сказочная песня Ты твердо веришь в свою судьбу, ты ловишь за хвост удачу, ты знаешь цену любой мечте и цену непраздных дней. Я тень лесная, мои слова почти ничего не значат, но я, как водится, говорю, что служба – не служба мне.
Я видел много таких, как ты – застывших на перекрестке: что потеряешь, а что найдешь, не так-то легко решить. Порой их дело, не буду врать, решалось довольно просто - за шкуру серых волков всегда на рынке дают гроши.
Не бойся волка, тебе обо мне грустить не придется много, пока весной не разбудит лес веселый напев скворца. Храни тебя Бог от таких, как я, попутчиков на дороге: мы слишком верим, что каждый путь должны пройти до конца.
Под ноги – корни да лист сырой: легко ли с дороги сбиться? Следи, как мчится в тумане тень, как тают на мху следы. Не знаю, сколько гнедых коней дают за перо жар-птицы, но неразменная волчья кровь дороже живой воды.
Я чую след твоего врага – он где-то за поворотом, но если кто решит, что чужой судьбой завладеть легко… бывает, знаешь ли, час лихой – выходим мы на охоту, и горе тому, кто решил, что сталь сильнее волчьих клыков.
А ворон-могильник не закружит, и тени промчатся мимо, а после будут служить тебе и конь вороной, и меч. Храни тебя Бог от таких, как я, друзей или побратимов – и дай-то Бог, чтоб нашелся тот, кто сможет тебя сберечь.
(Изменение ритма в припеве сделано намеренно. - прим. автора). Дух озераДолгие ночи пахнут сухой полынью,
Если шагнешь за двери – душа остынет.
Старые люди скажут - не для забав:
Если и зимний ветер к теплу взывает,
Значит, идет-кружится пора лихая,
Время, где перемешаны Явь и Навь.
Так затворите окна, закройте двери:
Людям в домах их тесных дано по вере,
По очагу и горсти живых углей,
Хватит тепла – до сумрачного рассвета,
Верьте, на ваш очаг не накличут беды
Те, кто в ночи скитаются по земле.
Пусть ваши ставни будут закрыты плотно:
Вот у плетня маячит огонь болотный –
Только помедлишь – сразу приворожит!
В свете зеленом – девичий облик нежный:
Только промедлишь, душу похитит нежить,
Выйдешь за ней в тумане – ни мертв, ни жив.
Дверь за спиною хлопнет, простонет ветер,
Клочья последних листьев у ног завертит,
Тьма закружит, запляшет со всех сторон
Только коснись рукою щеки холодной,
Только прими в ладони огонь болотный –
Жарче вина по жилам прольется он.
…Это не морок. Просто глаза – как омут,
Им не дано иметь очага и дома,
Только огни, не гаснущие во мгле.
Бьется живая жилка под бледной кожей,
Это не та ль, чей образ во сне тревожил –
Смотришь, дивишься – был ли ты раньше слеп?
… Старые люди молвят – не для забавы
Жгут до зари огонь в это время Нави,
Стужа крепчает, бледный рассвет далек.
В зимние ночи мало ли что расскажут…
Но у плетня, во мраке – смотри-ка! – пляшет
Зеленоватый крохотный огонек…
Кредо такоеЯ не боюсь слыть глухим невеждой, не поднимаю ни меч, ни герб. Я точно знаю: моя надежда – иным как камешек в сапоге, иным – как рытвины на дороге, как куст колючий – попробуй, тронь! А мне – ложится куриным богом, шершавым, теплым – в мою ладонь.
Дорога (трижды она неладна) порой размыта, порой темна. Я верю в магию Ариадны – в глухую песню веретена.
Я верю в Льюиса и Майн Рида, и в искры, пляшущие в золе. Поверить в атомы Демокрита сложней, чем в ангелов на игле.
Сидеть и ждать, что река однажды утянет тело врага на дно мне, право слово, совсем не важно. Мне проще верить, что суждено сойтись с врагом – как в бою пристало, сражаться, голову очертя. И если прав – пусть идет в Вальгаллу, а коль не прав – так ко всем чертям.
Но я, конечно, в чертей не верю. Но верю – в леших и в домовых, и в то, что в Самайн открыты двери – в холмы, и в силу лесной травы: я верю в то, что на день Иванов терновник, ясень и старый дуб росой холодной излечат раны, подарят тень, отведут беду.
Я верю в путь, что ведет к рассвету, в пути Господни, в пути комет, я верю в то, что не все предпето – и верю в то, что был Мир предпет. Я верю – глупо и бестолково в легенды-мифы, в ребячий смех, я верю в то, что замолвят слово – и за меня. Ну и я – за всех.
А путь все петлистей, все неверней, а я все верю – придет пора, однажды в мире не будет терний. Одни лишь звезды – ясней стократ.
От Мабона до СамайнаОсеннее равноденствие - время, когда надо решить: какие из даров лета сохранишь на всю зиму, с какими суждено проститься - как с улетающими листьями.У осени всех дней – наперечет:
Дождливых, ветреных, прозрачно-сонных.
Так ласково ложится на плечо
Холодный лист, слетевший с ветки клена,
Так ласково, пытаясь удержать
Тебя – в полете, на весу, на грани.
…К тебе выходит из стены дождя
Кленовый ангел, осени посланник.
Из племени рожденных в сентябре,
Тех, кто все лето дремлет в колыбели,
Кому, как листьям, суждено сгореть –
Как горячо они бы ни горели.
Он говорит:
-Я буду здесь с тобой –
Так мы живем, танцуем с листопадом,
Пока не сдавит нас своей рукой
Седая ночь, старуха с волчьим взглядом.
Но ладно – я! Ведь лиственная кровь
Хоть ярче солнца – холодит до боли.
А ты уверен: из твоих даров
К зиме не станет и десятой доли…
Вот, старый плащ с поникших плеч свалив,
По выцветшей траве уходит лето.
Вот осень все сокровища свои
Бросает в лужи - лихо, как монеты.
И листья тонут, гаснут, и горят,
И к облакам возносятся их тени...
Но впрочем, знай: нехитрый сей обряд
Всегда служил залогом возвращенья.
А ты уйдешь, я знаю. Твой порог
Закроют повилика и сурепка.
Но что, скажи, пока не вышел срок,
Тебя здесь держит - держит так же крепко,
Как календарь в отметках странных дат,
Как корни, что вцепились в мокрый камень…
Но снова в облаках темна вода,
И ты не знаешь – что за облаками…
И даже мне неведомо, куда
Ведет твой путь – за вьюжными кругами.
Но снова в облаках – темна вода,
И я не знаю, что за облаками.
Белые башниПосмотри, что там реет вдали, у закатных пределов –
Крылья чаек, гряда облаков, паруса кораблей?
Не под грохот щитов, под серебряный голос свирели
Наши братья по Ветру - проходят по нашей земле.
Мы единая стая, внимавшая горнему зову –
Мы небесные птицы, мы ветра крылатая рать.
Вот наш враг – в чешуе цвета пепла и высохшей крови,
Тот, кто пеплом и кровью отважился небо пятнать!
Покидая затоны озер или горные кручи,
Наши гнезда, сокрытые в чащах, в ночной синеве,
Мы встаем на крыло – и в ладье, рассекающей тучи,
Впереди – наш вожак, возвещающий новый рассвет.
…Если вдруг ты, на камни роняя кровавые перья,
Закружишься, не небом влекомый - холодной землей,
Вдруг прорвутся к тебе – через серую мглу предвечерья
Белокрылые братья твои, что пришли за тобой.
…Если море ворвется в навеки застывшие русла –
Значит, к полночи звезды, смеясь, заскользят на волнах.
Птицам точно известно – а прочим дано из предчувствий –
Верных ветру ждут стаи ветров в золотых небесах.
Если грянет гроза – в плеске крыльев ее не расслышишь.
И пускай над лещиной и кленами – бездна воды,
Птицы в небо взмывают – и небо становится выше
Перед новым восходом сияющей белой звезды.
КорабликI walked by the sea, and there came to me,
as a star-beam on the wet sand,
a white shell like a sea-bell;
trembling it lay in my wet hand.
In my fingers shaken I heard waken
a ding within, by a harbour bar
a buoy swinging, a call ringing
over endless seas, faint now and far.
(J.R.R.T)Считай, что ты обречен на осень - такие осенью, брат, дела, когда будильник проснется в восемь, настрой себя на привычный лад. Глотая кофе из синей чашки, сквозь заоконную мглу смотри: не там ли в окнах рассветной башни горят прозрачные янтари? Осколки сна затаи в ресницах, осколок сердца сожми в груди, ну что поделать, раз море снится, и гулко раковина гудит? Ты узнаёшь в колокольном звоне все тот же чуть различимый зов... Ты будешь греть в рукавах ладони и отмерять ритм своих шагов.
С осенним городом не до шуток: ты мог бы встретиться с ним в свой час – на темных тропах ночных маршруток, на перекрестках подлунных трасс. Но ты увидишь его внезапно – с лукавым проблеском глаз живых, под указателем «путь на Запад» грызущего стебелек травы.
Он знает холод ночей бессонных, когда скребется туман в стекло. Он знает: осенью дети клена – и те становятся на крыло. И ты, привыкший хотя бы малость, хотя бы чуточку верить снам – сегодня должен идти к вокзалу по темно-рыжим его следам.
И он, конечно, тебя проводит, поможет даже поднять рюкзак…
Что будет дальше – ты знаешь вроде, однажды просто поверь глазам:
Сухие травы на косогоре, у скал – виски в серебре седин, и запах яблок, и запах моря уже смешались в твоей груди…
Конечно, будет немного жаль тех, оставшихся за спиной, дорог.
…но там, на выщербленном асфальте насыпан мелкий морской песок.
Главная
Страниц: 1
