Прелестный, на мой взгляд, образец "церковного юмора" 
Богословский апокатастасис или подражание Льюису
– Простите, Вы случайно не архангел? – запыхавшись, крикнул подбегающий к одному из бестелесных духов человек в рясе и с панагией.
– Нет, я – ангел.
– Странно, а выглядите совсем как архангел… Вы что, Ареопагита не читали? А… впрочем, ладно. Некогда! Скажите, куда Богословская комиссия перехала в эсхатологическом периоде? Всю вечность оббегал – нигде нет! Представляете: я председатель и не знаю где моя комиссия!
– Ее здесь нет и не будет, - просто ответил дух.
– Как нет? Что значит не будет?! Я – старый больной митрополит, не пугайте меня так. У меня послушание от Святейшего, в конце концов!
– Вы его выполнили, Владыка. Скажите: что такое богословие?
– Вы меня убили, ангел… Как же я теперь… Что Вы спросили, простите? А… Ну, богословие – это познание Бога в теории и на практике. Заметьте: в той мере, в какой Сам Бог открывает Себя, – поправив очки, блеснул митрополит.
– Теория закончилась. А на практике у Вас теперь неограниченные возможности. Вы не поняли меня? – улыбнулся ангел.
Митрополит вдруг как-то резко замолчал, и на его лице появилась добродушно-досадная улыбка. Так бывает, когда долго не можешь вспомнить какое-нибудь простое слово, а потом вдруг осеняет.
– Понял. Да, да, понял. Просто я еще никак не перестроился, как говорится, с одной частоты на другую. Простите, – экс-председатель задумчиво отошел от архангелообразного ангела, медленно обернулся, тихо произнес: Христос воскресе! – и уверенно зашагал вперед.
В другое не-время под деревом неизвестной породы раздавались приглушенные рыдания. Какой-то непонятный субъект в джинсах и с бородкой ревел белугой, артистично сморкаясь в архиерейский омофор. К нему подошел человек в плаще, семитской наружности и с характерной залысиной.
– Ты кто, брат? – спросил семит.
– Дениска. Архиепископ независимой надкосмической апостольской церкви. Я до конца названия не помню… – сквозь всхлипы выдавил "преосвященный". – А ты кто?
– Павел. Апостол. А что плачем? От радости?
– Какая, б…, радость? Геи покаялись. Вставляешь?
– А как же иначе? Теперь они Царство Небесное наследуют.
– Дурак ты, апостол! Они наследуют, а я без церкви останусь! А все ты, вРПЦрковленный! – Дениска снова засморкался в омофор.
В другом непространственном уголке вечности стоял еще один персонаж описываемых событий – парень лет 20-22, в очках и с учебником догматики в руках. По тому неподдельному интересу, с которым молодой человек осматривал новую реальность, параллельно листая учебник, можно было с высокой долей вероятности сказать, что... – Угадали! Это привыкший к жизненным зигзагам и духовным водевилям семинарист или студент богословского ВУЗа, заслуженый второгодник и непонятый мыслитель. Только люди этой породы могут, попав в вечность, честно признаться себе, что и хвост по догматике тоже подвергается апокатастасису. (По крайней мере, так уверял сам профессор догматики.)
– Интересно, какой системы будет апокатастасис: по Нисскому или по Оригену? – ободряя самого себя, подумал парень, но сразу же заволновался. – А если чистилище существует, так это получается… – меня отец Николай на второй год там оставит, что ли??? А еще зачетку забыл дома… Да… до Чертанова отсюда далеко. А что, если о. Николаю…
Он не успел закончить мысль, как за его спиной раздался вопль:
– Андрюшка! Вы что, оглохли? Я вас битый час зову. Идемте со мной скорее! – это был о. Николай.
"Догматист хренов! Какие часы в вечности?" – заметил про себя Андрюшка, однако поинтересовался:
– А вы пересдачи сейчас принимать будете?
– Какие пересдачи, Андрюшка? Тебя Господь зовет! Пошли скорее.
– Отец Николай, да у меня хвост по догматике, послушания за второй семестр не все пройдены, вот еще по коллоквиуму у Вас только 30 процентов набрал… – мямлил Андрюшка смущенно. – Может, не сейчас?
– Да плюньте Вы на проценты! Я сам там ноль набрал, а Он удолвлетворился! Говорит: "За тебя, поп, твои студенты молились. Так что иди и приведи их всех сюда". А я Ему: "Господи, и отчисленных тоже?" А Он мне: "Всех, и тех, кто по твоей милости в академке оказался". Вот и бегаю, ищу.
– Так значит, всех простили?
– Про всех не знаю, а меня и всю учебную часть помиловали!
– И профессора Аспидова-Гадаринского? – недоверчиво спросил студент.
– И над Гадаринским сжалились1 А отца ректора патриарх Тихон вызвал… на чай. Пошли!
Взявшись за руки, незадачливый Андрюшка и помилованный догматист поспешили вперед.
Где-то недалеко слышались голоса, негромкие и спокойные, иногда раздавался дружный смех, как будто беседовали два человека. Так оно и оказалось. По дорожке неспешно прогуливались священник Александр Мень и диакон Андрей Кураев.
– Отец Андрей, ну Вы же сами понимаете, что такое советская интеллигенция да еще и в перестройку! Священник для них – как синхрофазотрон для эскимосов. А насчет теософии Вы совершенно правы.
– Вы тоже меня, батюшка, поймите! Я же лично Вас как пастыря и миссионера всегда высоко ценил. Просто в те далекие 90-е Ваши книжки жили независимо от Вас. Одним мы делом занимались, а специализация разная была: Вы работали с подавашими надежду атеистами, а я – с безнадежно духовными.
Вдруг рядом раздался треск, кто-то прорывался сквозь кусты к собеседникам. Гневно поблескивая лысиной, потрясая всклокоченной бородой, на дорожке появился игумен Иннокентий Павлов, эсхатологический заштатник. Потрясая "Сторожевой башней" (в ней батюшка успел напечатать свой предсмертный, но не бессмертный перевод), игумен возгремел:
– Отец Александр! Что же Вы вытворяете?! С кем Вы сошлись! Это – антисемит, мракобес, инквизитор! Я столько лет положил за светлое будущее просто христианства! Вы сами были за богословие без границ и конфессиональщины!
– Кеша, успокойся и выкини эту дрянь, что у тебя в руках. Я тоже проповедовал о Христе и о Церкви.
– А я лаптем щи хлебал, что ли? Я тоже проповедовал на "Софии"! Свободу во Христе, свободу Христу от Московсокй Патриархии! Церковь без догматов, совесть без границ! Возляжет Авраам с Исааком, иеговист с мормоном, а этих воинствующих псевдобогословов вон из эсхатологической перспективы1 И этого вон, Лионского мракобеса, Иринея, туда же! Рериху тесно!
– Кеша, ты бы хоть Библию почитал, – скромно вставил Мень.
– При чем тут Библия? Я и так богословский библеист! Тьфу, б…, запутался – библейский богослов! Да пошли вы все к такой-то матери!
Смачно выругавшись на церковнославянском, библейский игумен помчался разыскивать своего друга и товарища по борьбе – Глеба Якунина.
Того уже несколько эонов кряду о. Георгий Чистяков уговаривал войти в Царство Небесное. Раненный в партийных боях диссидент, Якунин наотрез отказывался, мотивируя это тем, что он не подойдет к раю и на пол-мили, пока Дворкина оттуда не выселят. И добавил, что он как председатель "Общества по защите свободы совести имени Льва Толстого" руки не подаст апостолу Петру (кстати, Лев Толстой с ним согласен).
За что? За то, что пустил, еврей, "официальную" церковь в рай. Вот до сих пор стоит этот бедолага в подряснике и горний Иерусалим пикетирует. Чем закончится, никто не знает. Может быть, и уговорят Глебушку.
Скоро дорожка опустела. Правда, на горизонте замаячила фигурка. Постепенно она увеличивалась, и можно было различить, что фигурка что-то тащит. При внимательном рассмотрении фигурка идентифицировалась с юношей, а поклажа – с процессором. Юноша приблизился, тряхнул черными кудрями, с облегчением свалил груз на траву и стал вытирать капли пота со своего типично ближневосточного лица. Заметно было, что он чем-то недоволен.
– Ох… Что же это такое? Боже Авраама, Исаака и Иакова, что это за эсхатология такая? Неужели по-нормальному нельзя, цивилизованно, как во всех странах? Конец света – на голосование, с референдумом. Обсудили бы на радио, в ЖЖ. Все не как у людей! Азиатчина российская! Бац и здрасте – конец света, товарищи! Пожалуйте в вечность! А в вечности этой даже "Эхо Москвы" не ловит! Хорошо хоть комп спас. Уф…устал. Отдохну.
Молодой человек присел на траву рядом со спасенным процессором и загрустил. Грустил он о многом, в том числе и о том, что так и не скопил денег и не уехал в Америку. "Там-то уж, – думал он, – наверняка эсхатология демократичней". Грусть его, однако, была прервана лаем – на дорожку выбежала лохматая собачка. Мимо проходивший осанистый старик в подряснике ласково позвал ее:
– Чижик, Чижик! Пойдем! Здесь тебе не Переделкино, можешь потеряться.
"Что же это такое! – подумал наш христианский демократ. – Собаки какие то бегают… Повоскресали! Хм, старик больно знакомый. По телику, кажется, видел. Да какая разница! – клерикал очередной!"
Старик с собачкой давно скрылся за поворотом, а внимание нашего знакомого привлек другой человек, с пышной шевелюрой, спешно бежавший по тропинке.
– Господин Венедиктов! – закричал юноша, – куда Вы? Что с радио? Скажите, как будет освещена тема эсхатологического антисемитизма? Иосиф Волоцкий и реабилитация жидовствующих – надо сказать правду! Даешь гласность!
– Какая гласность, молодой человек? – замедлив бег, отмахнулся Венедиктов. – Все тайное стало явным! Извините, я очень спешу. Я Христа хочу увидеть!
– Какой Христос? Вы же были против ОПК в школе! Я все Ваши передачи слушал! Буквально жил в эфире…
– Нет, это мы только сейчас в эфире. Прямая трансляция, что назывется. впрочем, мне некогда! Здесь такие дела творятся – Познер и тот Крещение принял!
– Каким образом?
– Огненным. Хотя Вам виднее, Вы же там, на земле по духовной где-то учились. Пока, пока.
Венедиктов исчез, оставив молодого человека в полном удивлении. "Вот тебе, Сережа, и опресночный день, – вздохнул юноша. – Ни Америки, ни радио, и Познер православным стал – все идеалы рушатся. Пойду хоть на Христа посмотрю. Может, книжку вместе с ним напишем: "Христос и дискриминация жителей Гондураса". Или Уганды? Надо подумать". Снова взвалив на себя электронного друга, он поплелся дальше.
А что было после? После было много всего, а в конце был и будет Христос. И мы услышали, как рядом с нами кто-то пасхально прошептал: "И увидел я новое небо и новую землю".
Главная
Страниц: 1
