"Аааа, бля!" - сказали суровые тихоокеанские мужики... Или военно-морская сказка №9

1993 год.

Тиха южно-китайская ночь...

Точнее - ночь над Южно-Китайским морем. А вот сама местная акватория так и бурлит под форштевнями, прогинается под килями снующих туда-сюда рукотворных человеческих посудин. Не море, а проходной двор. И, как в любом проходном дворе, тут есть те, кто бежит и те, кто ловит. Те, кто торопится и те, кто спокойно ждёт в сторонке.

Они были как раз из последних. Из тех, кто ловит, но до поры до времени спокойно ждёт в сторонке.

"Они", в данном случае, это два крупнотонажных катера с мощными японскими движками, способными унести своих владельцев от любого патрульника береговой охраны. На носу каждого катера под чехлами до поры до времени прятались треноги с пулемётами. Никто точно не знал почему, но их принято было ласково называть "хрюшками"... В кокпитах же катеров сидели настырные и загорелые вооружённые парни разной госпринадлежности, без проблем объясняющиеся между собой на полудесятке языков.

Они были пиратами. А пираты были ими. Самыми настоящими. И разбойничий промысел давно превратился для них в привычное занятие. В бизнес.

Без знания конъюнктуры рынка и налаженных каналов сбыта бизнес - ничто. Поэтому в Сингапуре, а так же в крупнейших портах Индонезии и Малайзии у современных "джентльменов удачи" десятками гужевались осведомители и скупщики.

Вот и сейчас, получив от одного из таких "доброжелателей" верную наколку, катера на обочине Сингапурского пролива терпеливо караулили панамское судно "Queen of Lake". Если верить ксерокопии коносамента, которую сейчас вертел в руках шкипер одного из катеров, "Королева Озера" обещала стать весьма лакомым куском. А если соотнести время выхода панамца из Сингапура и его среднюю скорость движения, то получалось, что "Королева" была уже где-то неподалёку.

Шкипер ещё раз сверился со своими кварцевыми "Seiko" и толкнул рукоятки двигателей на "малый вперёд". Радар, правда, выдал с десяток засветок, но это ничего. Они просто станут на малом ходу (чтобы раньше времени не спугнуть добычу) сближаться с каждой из целей, пока "Королева" не будет опознана визуально. А уж тогда... Йо-хо-хо!

Построившись уступом, катера пошли на Ост.

- До первой отметки - две мили. - напомнили из-за пульта РЛС.

Шкипер хмыкнул - зеленоватая подсветка приборов делала лица собравшихся в рубке удивительно похожими на морды упырей из дешёвых ужастиков.

- Полторы мили... - радиометрист сонно зевнул и тут же с носа катера раздался вопль вперёдсмотрящего: - Босс, я его вижу!
- "Королева"?
- Чёрт его знает. Ракурс - не ахти.
- Ок. Право руля. Подходим на милю, ставим "купца" на лунную дорожку и хорошенько рассматриваем.

Тут вскинулся из своей выгородки узкоглазый радист:
- Босс!..
- А?
- "Купец" вызывает нас на международной частоте.
- Заметил-таки... Чего хочет?
- Требует, чтобы мы назвали себя и прекратили сближение.
- А на каком языке требует-то?
- На английском, но с таким акцентом...
- С каким "таким"?
- Я такой инглиш слышал от русских в Камрани.
- Гм?.. - шкипер вытянул под свет плафона ксерокс судовой роли панамца. - Так... На "Королеве" два радиста. Один - болгарин. Болгарин и русский - это один чёрт, я так думаю...

Игнорируя радиопереживания пока неизвестного судна, пираты продолжали сближение.

- Ну? - нетерпеливо крикнул шкипер.
- Минуту, босс. - хоть катера и шли на малом ходу, но вперёдсмотрящего на носу болтало изрядно и удержать бинокль тому было совсем не просто: - Какой-то трейлер тысячи на четыре тронн... Большой грузовой кран в носовой части, дальше - сдвинутая назад надстройка. Похоже... Похоже на "Королеву".
- С первого раза - и в яблочко! - ощерился шкипер.

Вокруг тоже заулыбались. Шкипер довольно закурил, хотя обычно делал это только после захвата "приза". Но сегодняшняя ночь была на редкость удачлива! Да и курить хотелось до усрачки.

- Всё. Панамец наш. Начинаем. Расчехляйте "хрюшек"! Заходим на "Королеву" с обоих бортов... - шкипер хотел увеличить ход, но не успел.
- Эй, босс. - как-то удивлённо донеслось с носа. - Босс, на панамце что-то то ли загудело, то ли зазвенело.
- Что за хрень? - в голосе командира прорезалось раздражение.
- Не знаю, но звук по воде хорошо идёт... О, кончили звенеть!
- Уши надо чистить, мать твою. - выругался шкипер и наконец сдвинул рукоятки с "малого" на "средний вперёд". - Ну-ка дайте над "купцом" пару очередей из "хрюшек" - пусть панамцы обоссуться...

Два красивых росчерка трассеров ушли в лунное небо над судном.

- Босс!..
- Ну? - шкиперу было сейчас не до радиста.
- Панамец перестал нас вызывать.
- Что? Зовёт на помощь?
- Нет... Выдал что-то непонятное. Что-то типа "ah ty, suka!.."

В эту секунду под мостиком судна что-то сверкнуло и ударило двумя длиннющими языками пламени. С гулом, впрессовав барабанные перепонки куда-то в самый мозг, взметнулись поперёк курса головного катера столбы разрывов. "Вззззз!" - порскнули над обалдевшим расчётом "хрюшки" осколки.

- Что это, мать вашу?!
- Босс, валим! Валим отсюда!
- Фак!..
- Ты ранен?
- Я обоссался!..

Катера, сразу выдав "самый полный" и роняя крошки кала на лету, в панике прыснули в ночь. А вдогонку им радиоволны несли и несли последнее послание с такого недружелюбного парохода: "Aaaaa, blia!.."

***

- ...Орудиям - дробь! Отбой боевой тревоги! Лишних людей с палубы - вниз. БЧ-2 - доклад о расходе боеприпасов? - капитан третьего ранга, командир большого десантного корабля "Николай Вилков", был боек и деловит. И этим неуловимо походил на воробья.

От носовой спаренной ЗИФ-ки сообщили: "Расход - восемь 57-мм осколочно-трассирующих снарядов". Следом потянулась вереница докладов с боевых постов: убитых нет, раненых нет, повреждений и замечаний тоже нет.

Кап-три улыбнулся легко - совсем по-детски. Повернулся к старпому:
- Дайте сигаретку что ли, а то курить хочется... Аж до усрачки!..

Тем временем на верхней палубе БДК с едва слышным лязганьем и весёлым матерком полторы сотни морских пехотинцев ТОФа споро сворачивали своё дульно-вздульное хозяйство.

А потом... Потом опять была тиха южно-китайская ночь.
---

P.S. "...В южных морях, во время одного из дальних походов в 1993 году два пиратских катера обнаружили шедшее полным ходом судно непривычных очертаний и приняли его за сухогруз. Чтобы его остановить, открыли предупредительный огонь из пулеметов по кораблю. Но жертва повела себя странно: на ней сыграли боевую тревогу, а по горе-пиратам был открыт ответный предупредительный огонь из скорострельной пушки. Оказывается, незадачливые пираты собирались взять на абордаж советский военный десантный корабль «Николай Вилков»! Внешне своими очертаниями он похож на обычный мирный сухогруз... (с)

http://img-fotki.yandex.ru/get/3303/soustov.34/0_226e0_f090a4fe_XL.jpg

P.P.S. Удивительно цивильный вид отечественных БДК пр. 1171 (шифр "Тапир"), созданных на базе гражданского трейлерного судна, ещё не раз вводил иностранный люд в заблуждение. Забавно, но эту способность сохранили и наследники "Тапиров" - БДК пр. 1174 (шифр "Носорог"):

http://img-fotki.yandex.ru/get/3300/soustov.34/0_226de_26c6e5b5_XL.jpg


"Этот случай произошел 28 октября 2002 года в Средиземном море, когда БДК «Ямал» под флагом заместителя командующего Черноморским флотом контр-адмирала Александра Ковшаря шел в Адриатике из греческого порта Корфу в хорватский порт Сплит. При проходе узкости – пролива Сплитски врата, как и положено, сыграли тревогу. Пролив сложный для прохода, к тому же в 30 милях неспокойный албанский берег, где хватает и наемников, и религиозных экстремистов. Накануне «Ямал» получил специальное оповещение об инциденте в Адриатике, где один из греческих военных кораблей вынужден был открыть артиллерийский огонь, предупреждая опасное сближение со шхуной, шедшей наперерез. На «Ямале» вспомнили историю и с американским эсминцем «Коул», подорванным в Адене экстремистами, которые подобрались к эсминцу на надувной лодке.Вот почему, когда в проливе Сплитски врата быстроходный катер без флага и опознавательных надписей начал опасно сближаться с БДК, не отвечая на запросы по радио и не реагируя на сигналы ракетами, в одно мгновение по палубе «Ямала» рассредоточились морские пехотинцы и изготовились к открытию огня из стрелкового оружия.С разрешения контр-адмирала Александра Ковшаря был открыт предупредительный огонь из «Утеса». Однако катер продолжал опасно сближаться. Тогда по команде прицельный огонь из АКМ открыл старший прапорщик Алексей Пекарский. Он быстро убедил команду катера не играть в опасные игры с российским кораблем. Радиостанция тут же ожила и донесла скороговорку на итальянском, а затем и просьбу на английском: «Stop fire!»Катер застопорил ход всего в трех кабельтовых от борта «Ямала», послушно пропуская БДК под Андреевским флагом. Морские пехотинцы, смещаясь на ют, все еще держали катер «на мушке». Кто знает, какие планы вынашивал экипаж этого «летучего голландца». В период расцвета международного терроризма и морского пиратства нужно быть готовым к любым неожиданностям..." (с)



Отсюда: http://u-96.livejournal.com/1594368.html

Инструкция

        Хорошо иметь чёткий алгоритм действий на случай какой-нибудь экстренной ситуации: пожар, землетрясение, внезапно свалившееся огромное богатство... Нет-нет, я не против импровизации и полёта фантазии, но, как показывает практика, основа удачной импровизации — это подготовка. Иначе траектория полёта фантазии будет сильно напоминать метания бешеного зайца по шоссе в час пик.

    Людмила (назовём её так) болеет много лет. И за всё это время — ни одной добровольной госпитализации. Все с боем, погонями и кучей обсценных комплиментов экипажу подоспевшей барбухайки. И почти все вызовы — на завод: Людмила слишком ценный сотрудник, чтобы увольнять её из-за всяких там иностранных разведок и происков коварных сионистов.
    Начальник цеха, правда, долго держал обиду за последний эпизод. Ну надо же: обозвать чистокровного татарина шпионом пейсатым и жертвой неумелого обрезания! Когда Людмила выписалась из стационара и вернулась на работу, он заметил, что неплохо бы ей хоть как-то предупреждать коллег о близящемся обострении. Людмила извинилась, обещала подумать. Потом разговор понемногу забылся, и события вернулись в своё привычное рабочее русло.
    Где-то через год начальника цеха вызвал к себе другой начальник. Вы знаете таких — их обычно набирают из отставных военных рангом не ниже подполковника и назначают главными по гражданской обороне. Работа непыльная: веди себе журнал инструктажа да наблюдай, как мирно дремлет конференц-зал во время очередной лекции про действия сотрудников предприятия во время ядерного взрыва. Хорошая зарплата, хорошая военная пенсия — что ещё нужно, чтобы достойно встретить старость!
    Оказывается, к нему заявилась одна весьма решительная дама (у начальника цеха мелькнула тень догадки) и как бы между прочим поинтересовалась, на кого работает отставной полковник. Моссад? ЦРУ? МИ-6? Почём нынче Родина? Тень догадки ойкнула и уступила место монументу железобетонной уверенности. Людмила её звали? - уточнил начальник цеха. Так точно, подтвердил отставной полковник. Впрочем, она тут же отвлеклась от темы разведки, поскольку пришла, как она сказала, не за этим.
    Оказывается, Людмила принесла начальнику гражданской обороны завода инструкцию. Точнее, алгоритм действий на случай чрезвычайной ситуации. Очень подробный алгоритм:
    Ежедневно интересоваться настроением Людмилы и (особо подчёркнуто) спрашивать, хорошо ли она спала.
    Если настроение а) плохое, б) слишком хорошее, в) злобное, г) мечтательное — насторожиться.
    Если она скажет, что плохо спала — уточнить, сколько дней бессонница. Если один-два дня — напомнить о таблетках (примечание: если не пьёт — насторожиться). Если три и больше дней — вежливо, но твёрдо настоять на визите в поликлинику психдиспансера. Желательно выделить служебный транспорт.
    Ежедневно проверять, не замечает ли Людмила чего-нибудь необычного и подозрительного за остальными сотрудниками. Особое внимание обратить на связь сотрудников с разведкой и ЗОГ. Если ответит, что замечает, но не уверена — насторожиться и вежливо, но твёрдо настоять на визите в поликлинику. Обеспечить транспорт и личное сопровождение и в поликлинике настоять на помещении в дневной стационар. Если ответит, что они тут все шпионы и сионистские оккупанты — не спорить, не оправдываться, а сразу вызывать спецбригаду (дальше был дан телефон).
    -- Что это? - ткнул пальцем в инструкцию главный по гражданской обороне.
    -- Очень чёткий алгоритм, надо сказать... - потёр подбородок начальник цеха. - Она вам жаловалась на бессонницу?
    -- Так точно, - ответил отставной полковник. - Заявила, что четыре дня не спала, пока всё это писала.
    -- Шпиона, как я понял, она в вас заподозрила, - не столько спросил, сколько констатировал факт начальник цеха.
    -- Так точно. Не просто заподозрила, а прямо-таки вынесла вердикт. И ещё что-то говорила о судьбе завода. Вроде того, что только она думает о ней, остальные думают только об срубить побольше денег.
    -- Ой, вот это совсем плохо, - покачал головой начальник цеха. - Она после этого обычно вскоре идёт кому-нибудь бить лицо. Она про это в инструкции забыла написать, но я-то знаю!
    -- Что будем делать? - спросил главный обороняющийся.
    -- Как что? - удивился начальник цеха. - Вам инструкцию дали? Дали. Чёткую? Чёткую. Вот и действуем по последнему её пункту, там она и телефон спецбригады написала. Она у меня умничка. А что с особенностями — так вы на наше конструкторское бюро и на отдел маркетинга посмотрите, там через одного надо инвалидность по слабоумию давать! В общем, вызываем спецбригаду!

Отсюда: http://dpmmax.livejournal.com/209101.html

ЦАХАЛ, конечно, рулит...

Начало 80-х. Пермская область. Зенитная самоходная артиллерийская установка ЗСУ-23-4 "Шилка".
Два спорящих офицера - майор и капитан.
Предмет спора - попасть из "Шилки" в висящие на ветке березы (приписанной к березовой роще) стандартные часы "Командирские". 
Принято на грудь - 0.7 л/лицо (неуверенный подсчет).
Скорострельность "Шилки" - 3 400 выстрелов/мин.
Время нажатия охлаждение/спуск - 10 секунд (неуверенный подсчет).

Результат спора - отсутствие березовой рощи, стволы на замену.

Цветы от Маяковского

Френсис дю Плесси Грей, известная американская писательница, дочь Татьяны Алексеевны Яковлевой, назвала свою мать "одной из двух муз Маяковского": из всех женщин, с которыми был близок поэт, только двум он отдал не только сердце, но и строки.

О любви Владимира Маяковского к Лиле Брик все помнят по двум причинам: с одной стороны, то была действительно великая любовь великого поэта; с другой - Лиля Брик со временем превратила статус любимой женщины Маяковского в профессию. И уже никому не давала забыть об их странных и порой безумных отношениях; о букетике из двух рыжих морковок в голодной Москве; о драгоценном автографе Блока на только что отпечатанной тонкой книжечке стихов, - обо всех иных чудесах, которые он подарил ей. А ведь Маяковский творил чудеса не только для нее одной, просто о них постепенно забыли. И, наверное, самая трогательная история в его жизни произошла с ним в Париже, когда он влюбился в Татьяну Яковлеву.

Между ними не могло быть ничего общего. Русская эмигрантка, точеная и утонченная, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, не воспринимала ни слова из рубленых, жестких, рваных стихов модного советского поэта, "ледокола" из Страны Советов. Она вообще не воспринимала ни одного его слова - даже в реальной жизни. Яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его собачья преданность, ее не подкупила его слава. Ее сердце осталось равнодушным. И Маяковский уехал в Москву один. От этой мгновенно вспыхнувшей и не состоявшейся любви ему осталась тайная печаль, а нам - волшебное стихотворение
"Письмо Татьяне Яковлевой" со словами:

Я все равно тебя когда-нибудь возьму -
Одну или вдвоем с Парижем!

Ей остались цветы. Или вернее - Цветы.
Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов - гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз орхидей, астр или хризантем.
Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента - и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: "От Маяковского".
Его не стало в тридцатом году - это известие ошеломило ее, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что oн регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы, Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом. Она уже не понимала как будет жить дальше - без этой безумной любви, растворенной в цветах.
Но в распоряжении, оставленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова про его смерть. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: "От Маяковского".
Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось.
Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем ужe забыли. В годы Второй Мировой, в оккупированном немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом "люблю", то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти. Потом союзные войска освободили Париж, потом она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин - а букеты все несли. Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды - маленькой, но неотъемлемой. И уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, улыбаясь улыбкой заговорщков: "От Маяковского". Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей.
Советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери и всегда мечтал узнать, правда это или красивый вымысел, пока однажды, в конце семидесятых ему не случилось попасть в Париж.
Татьяна Яковлева была еще жива, и охотно приняла своего соотечественника.Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными. В этом уютном доме цветы были повсюду - как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о когдатошнем романе ее молодости: он полагал это неприличным. Но в какой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны? Разве это не красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд... - Пейте чай, - ответила Татьяна, - пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?
И в этот момент в дверь позвонили.
Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: "От Маяковского".

У рассыльных привычный труд, -
Снег ли, дождик ли над киосками, -
А букеты его идут
Со словами: от Маяковского.
Без такого сияния,
Без такого свечения
Как не полно собрание
Всех его сочинений!

Стихи Аркадия Рывлина

Отсюда: http://olenenyok.livejournal.com/6286970.htmlИсточники:
http://murmura.livejournal.com/582494.html
http://www.peoples.ru/love/vladimir_mayakovskiy_and_yakovleva/

via dok_zlo

Как я умирал
А надо вам сказать, что и расстояния между станциями тут пятиминуточные, и платформы, как балкончики в Мневниках, да и вся железная дорога заслуживает дополнительного прилагательного "детская". Все в Израиле детское... Все, кроме людей, разумеется. Которые рождаются стариками, живут мудрецами и умирают обманутыми.
Любопытно наблюдать за человеками на этих крохотных вокзальчиках, где все выдуто из гигантомании и прихлопнуто минимизацией. Солдаты, с мобильниками в ушах, автоматами на плечах и мамиными поцелуями на щеках. Мамы, всаженные в узкие, широкие и просто брюки; химически-стойкие; яркие до бликов, шумные до резонансов.
Еще не мамы. В том же. Такие же.
Кипы.
Сложенные велосипеды.
Рюкзаки.
Будто бы Комарово через остановку. Или Майори. Словно собрались все на дачу, для которого и слово здесь не придумали. "База", "работа", "фирма" – это все есть. Дачи нет.
В комаровских тапочках, во вьетнамках от Майори, в черных очках от Лузановки.
В "Интель", в "Гугль", на войну...
Маленькая железная дорога, для которой и паровозик из Ромашково показался бы большим, в тот день не хотела меня.
Вообще-то, я все понял еще в дУше. Меня вдруг потянуло, прижало и встошнило.  Стало холодно. Озноб пробежал по телу мелкой россыпью осеннего дождика... Но надо было ехать, прянишный паровозик уже знал обо мне и, наверное, готовился к встрече.
Моя жена, если и говорит, то только в машине. Во всех остальных позициях она принимает меня молча. Но сегодня я не слышал ее, потому что слушал себя.
Всякое бывает. Бывает и так. Но так еще не было никогда...
Я ехал в "Форде". Рядом была жена. Она говорила. Мелькали утренние знаки. Барьер разделительной полосы тянулся слева бесконечной родовой пуповиной. Справа громоздился окупированный мир.
Я потерялся и вливался в самого себя. Мой...знаете, я употреблю это слово, которое ненавижу и избегаю.... астрал....тьфу, ей-богу, но да... мой астрал вливался в меня. Он втекал во внутрь и я это отчетливо осознавал. Я находил себя уже на уровне горла, а все, что должно было находиться выше на связь не выходило.
Станция называлась.... впрочем, какая разница? Помню, я прошел через традиционную охрану, они ковырнули мою сумку... Потом был ощетинившийся турникет. Прошел я и его. До паровозика было еще минут 10. Я сел на скамейку.
Глаза по-прежнему не хотели смотреть. Я бросил их на пол. То, что в "Форде"  было еще по горло теперь достигло кистей рук. Почему-то, минуя локти. В кистях сейчас было жизни более, чем во мне во всем. Я опустил кисти и попросил их следить за временем.
Пришел поезд, я поднялся в вагон.  До моей "Майори" пятнадцать минут – это я знал точно.  Первые пять минут я ехал вместе с поездом. Я был в нем. Внутри. И вдруг понял, что это все. Ну вот все! Все! Понимаешь, Мишка, все. Мам, ты слышишь – это все.
Жена, сын, папа... Ах, да .... Папы уже восемь лет....
Помню, когда мне было лет восемь, умирал голубь. Он умирал в подъезде, рядом с моей квартирой, а я не понимал, что он умирает. Голубь сидел на заплеванной лестнице и все время, качаясь, искал своим глупым клювом противоположную мне стенку. Он не хотел при мне. Он искал приют от меня. Ото всех. Весь его последний рисунок говорил о том, чтобы его оставили наедине с собой.
После обеда он уже был мертв. Обедал, конечно же, я.

Я понял и вспомнил. Мне было все равно. Но я не хотел при всех. Я искал противоположную стенку. Сознание стало похожим на терку для редиски. Жжжах и что-то острое осветило глаза: автоматы, мобильники в ушах, вагон качается... Жжжах и нет ничего. И меня нет. Жжах – кисти рук, пот на коленях, сжавшиеся ягодицы, диафрагма у кадыка... Жжах... Мир вокруг. В тумане, в последнем зареве, в бешено-колотящейся дымке...но мир...люди.... Жжах...
Я не доеду. Надо выйти. Зачем? Где?
Маленькая страна. Все изучено и объезжено. Все обзвонено и отджипиэсено.
Я вышел. Это где-то рядом с Петах-Тиквой. Жизнь ушла в коленки и от этой тяжести они ослабли и не желали идти. Но мне надо было найти стенку...Голубь, я иду искать...
Туман в голове, слабость в коленках, липкая рвота, которая еще пока была только горячей тошнотой, слепота с точками обскура, где четко видна пустынная в эти ранние часы промзона и нет никакой надежды разглядеть жизнь.
Я пошел на юг.
Ах, да.... Моя жена – топографический нонсенс. Ну позвоню я ей. Ну скажу, что... Ну и где она меня найдет, если я и сам не знаю. Она, кстати, так ничего и не знает. А зачем?
Людей вокруг не было. Я, как магнит в голове голубя,  пытался найти свое равновесие, но находил лишь шаткое снисхождение. Я плелся куда-то на мифическую улицу Жаботинского, потому что знал, что, во-первых, я знаю, где это; во-вторых, там есть огромная больница; а в третьих... Да ладно – и этого достаточно.
Улица не появлялась. Все было вокруг не знакомым и чужим. Я видел красную полосу стены, бесконечной длины, упирающуюся в фонарь. Надо было сделать шаг наверх. На фонарь...  Меня скрутило около какого-то пустынного здания, куда я в слепую забрел. Я знал, что если сяду на холодные ступеньки, то уже к обеду.... А может и раньше.
Мне не было страшно. Но и не интересно. Сознание уже ушло и из кистей рук, голова находилась глубоко во мне и вот это вот состояние, когда голова внутри твоего живота и ты ходишь беременный собственным сознанием, мне, вдруг, понравилось.  Я подумал, что сознание человека – не продукт работы его мозга, а принятая телом информация, которая, распадаясь на бесконечно-малые фракталы, задает программы всем его жизненным матрицам.
Вот я иду выключенный, не понимающий и безразличный, но иду ведь! Значит, голубь еще не упал клювом на стену. Значит, я еще доедаю мамину яичницу и еще не вышел из дому.
Матрица моих восьми лет... Фрактал  детства. Компас в голове у голубя. Или у меня?
Я шел вперед и назад, налево и направо....зайти в это здание и попросить вызвать скорую?... нет, не зайду....не зайду. И все это без головы... Одним животом. ПОтом. Горечью. И без страха.
Что это? Большая дорога? Ну да - много машин. Светофор. Перекресток. Улица Жаботинского? Нет. Я все еще...
Как назвать состояние смерти без смерти? Тождественно оно состоянию жизни без жизни? Почему автомат опорно-двигательной системы определяет мое существование? Я ведь уже не существую. Я только иду. С гулкими клетками. С сухими жилами. На веревочках. И какой же это кайф, оказывается! Я уже скоро час как не я и мне это нисколько не мешает. Вот только бы не упасть, грязно здесь. Я не хочу быть неаккуратным после. Я не хочу вызывать ни у кого чувство брезгливости. В моей жизни было не много красоты. Не хочу потерять ее остатки и после.
Но где же я? Ах да – на перекрестке.
Но тут губы заметили что-то, а  волосы увидели. Кожа подсказала: на третьей - дальней от меня - стороне стоит такси. Я поднял руку и пошел. Зажегся зеленый.  "А зеленый свет – кати!" Машины поехали. Не на меня, а через. Я остановился посмотреть как свозь меня проехала высокомерная "Вольво". Потом разночинная "Мазда". Теперь очередь элегантного "Ситроена". Было щекотно и смешно.
Рука моя все еще указывала на небо. Я скользил между гневными автомобилями, не обращая внимание на ор и мат. Я даже не вилял. Меня нанизали на вереницу машин, как кубики шашлыка на вкусную палочку дерева. Наверное, - подумал я, - стоило бы посчитать их количество.  Я, кажется, проглотил сегодня, штук десять машин...
Но надо... А что надо? Ничего не надо... Голубь ничего не хотел, кроме одного - найти свое место.
Я шел напролом к  такси, водитель которого, уже все поняв, открыл двери.
- Ты дурак? – первое, что он мне сказал.
- К тому небоскребу – я показал пронзившую облака башню.
- Ты дурак? - переспросил он снова, - Куда?
- Вон туда... У тебя есть вода? Я себя плохо...
- Так может я тебя в больницу подвезу?
- Нет, поедем на работу.
И отключился. Мы ехали через утренние пробки просыпающегося Бней-Брака, через грязные переулки Петах-Тыквы... Водила, добрая душа, понимая, что  везет не пассажира, а тело, всунул в меня воду, мармелад и булочку. Я не проглотил ничего. У меня ведь не было головы. А в животе не было дырки.
Потом сознание меня покинуло, а жизни в теле не было еще с душа. Я кричал - отвернитесь от меня! Не смотрите! Оставьте, покиньте!. Навсегда. Никто не слышал.
Наверное, я кричал тихо.
По-моему, я поднимался на второй этаж на четвереньках. А может быть, как умирающий голубь,  прыгал со ступеньки на ступеньку и они казались мне глыбами. Не помню.

Я решил попросить Рахель вызвать мне амбуланс. Но она еще не пришла.
Я сел за свой стол, закрыл глаза и приказал Рахель придти поскорее. Потом попросил прощение у мамы, сказал жене, что люблю ее и желею, приказал сыну жить и назначил папе встречу на два часа дня...
Рахель пришла через час. Последние пятнадцать минут я проектировал пластмассовый корпус.


Вот так я умирал.
http://gibor.livejournal.com/85282.html

Про свежий воздух и бессонницу.

Богач Семён строил дачу, строил, и получил на выходе дворцово-парковый ансамбль с замком, речкой и французским садом. В зелёной беседке у него джазовый оркестр, без которого пикник - не пикник. Официанты носят шампанское, жаровня огромная, серебряная, вся в манометрах и трубках. Капитан с грузинским носом смотрит на приборы и крутит штурвал. В роли шашлыка выступает цельномаринованная свинья. Семён пригласил в гости, сказал "тихо посидим своей компанией".

Периметр охраняют пылесосы-убийцы. Стоят в кустах, всасывают мух, комаров, и других некрупных воздухоплавателей. Если какой кролик подпрыгнет высоко, ему тоже хана. Монстры настолько человекоподобны, что начни они бегать с мухобойкой, я бы не удивился. В пузике у них вентилятор, провода и молнии. Насекомые сгорают мгновенно, не успев понять откуда в кустах эта чёрная пропасть.

У меня нет таких роботов. Защищать родню от природы вынуждены мы с котом. Женщины лишь визжат неконструктивно на любую гнусь - на ос, тарантулов, стрекоз и слепней. Будто вся эта палитра одинаково опасна.
Кот специализируется на мухах. Они весёлые и богаты белком. Я заведую комарами. Не потому что комары диетичней, просто исторически сложилось.


Ос мы когда-то ловили вместе, до одного несчастного случая. Кот прыгал вверх элегантно, хватал добычу так чтоб не ужалила. У меня другой подход. Я не против делить с осой фрукты мои насущные. Но когда она считает всю черешню только своей, я вылезаю из кресла и требую поднять мне веки. У меня прекрасный замах и резкий, с выдохом удар. Я многому научился, вожделея Марию Шарапову на канале евроспорт. Если точно рассчитать, оса не успевает понять, откуда в небе тапок.

Как-то раз мы с котом погнались за одной целью. Он прыгнул, я взмахнул, и - хрясь! Прямо в бедную кошачью морду. В тот день котик впервые сказал матерное слово при детях. Сейчас он ловит только мух. На тапки и жужжание у него идиосинкразия.

Теперь про комаров. Сетки на окнах и генераторы зелёного дыма для простаков, умеющих вспомнить в магазине зачем они сюда припёрлись. Настоящие мужчины ложатся голыми поверх одеяла лицом к опасности и ждут. Я к тому же выставляю перед собой ладони как Буратино. Моя поза не означает что я дурак, хотя и не отрицает. Просто так выглядит лучшая стойка для борьбы с мелкими вампирами.

Комары видят во мне еду. Это страшная ошибка. У меня огромный опыт и тысячи побед нокаутом. Мне известны их повадки. Я умею притворяться дохлым и тёплым одновременно.

У комаров тоже разные характеры. Большинство - опрометчивые нахалы. Но встречаются и проницательные, осторожные подлецы. Когда приближается подлец, мало выглядеть равнодушным. Нужно стать бревном, дышать как бревно и думать как бревно. Мне всё это прекрасно удаётся. Внешне сонный и вялый, я могу молниеносно шлёпнуть себя по морде. И, конечно, это самая беспокойная фаза сна.

Потом приходит посттравматический синдром. Две бездушных дряни, синестезия и сенсибилизация дурачат мои осязание и слух. Я лежу на горе трупов и всё хлещу себя по лицу и по плечам, не могу уняться. Всё чудится, враги пищат и приземляются. Индейцы Гондураса называют такое расстройство "юпутка", что значит "бежать по лесу, ощущая прикосновения призраков". Так вот, после войны меня мучает юпутка. С другой стороны осы по ночам не летают, это ли не счастье. Засыпать, всласть нашлёпавшись ос было бы труднее.

Меж тем Даша спит, свернувшись как ёж. Из-под одеяла только нос виден. Зато какой нос! Обгоревший, с веснушками. Воссоздать по нему всё скрытое под одеялом проще, чем по пятке донны Анны**. Хотел положить ей на подушку немножко убитых комаров, чтобы поутру гордилась мной. Но передумал.



**
(Пара слов про донну Анну)

Дон Гуан:

Её совсем не видно
Под этим черным покрывалом,
Лишь узенькую пятку я заметил.

Лепорелло:

С вас довольно. У вас воображение
В минуту дорисует остальное;
Оно у нас проворней живописца,
Вам все равно, с чего бы ни начать,
С бровей ли, с ног ли.
http://pesen-net.livejournal.com/71921.html

О последствиях

А давайте я расскажу вам, как это здорово родить. Что-то в последнее время я натыкаюсь на всякие разные тексты, в которых описываются всякие разные ужасы, связанные с этим процессом и с его последствиями. Я, конечно, буду жалеть о сказанном, так как обязательно чего-нибудь случится такое, что всё к чёрту испортится, но я всё равно расскажу. Ничего не утаю, всю правду скажу -- как на духу. Нет, я совершенно серьёзно. С какой стороны ни посмотри, сплошные плюсы. Сейчас докажу. По пунктам.

Начнём с внешности -- естественно, с моей. Я же девочка -- а для девочки, как известно, самое главное это внешность. Если мне сейчас кто-то скажет, что это только для той девочки, у которой нет мозгов, то я немедленно возражу, что именно для той, у которой нет мозгов, это, наверное, не так важно. А когда ты хоть немного отягощён мозгами, то о внешности думаешь хотя бы раз. В день. Иногда чаще. И мне ужасно стыдно в этом признаваться, но я, как честный человек, признаюсь -- я, иногда, думаю об этом даже два раза в день. А иногда и три. Так вот.

Пункт внешность можно разделить на два подпункта: на сколько женщина выглядит и надо ли ей худеть. Вот так вот всё грубо и примитивно.

До беременности я была худая девочка. Но не так, чтобы очень. Иногда стояла перед зеркалом и с ужасом думала -- кошмар, уже сорок восемь килограммов, надо срочно худеть. Начинать прямо сейчас. Потому, что если не сейчас, то никогда не начнёшь. Я немедленно шла худеть, прихватив с собой по дороге литр пива и полкилограмма миндаля. Худеть без пива и миндаля очень грустно. Хуже только одно: думать о том, что надо худеть, без пива и миндаля. Как правило, после литра пива и полкилограмма миндаля, я решала, что в этот раз я уже достаточно похудела, в следующий раз похудею ещё чуть-чуть. Через пару дней. Нельзя худеть так активно.

Но это, конечно, не главное. Главное, на сколько женщина выглядит. У любой женщины, перешагнувшей рубеж девятнадцать лет, основная цель в жизни -- выглядеть моложе. Иногда для этого делают что-то странное (сама видела, ни за что бы не поверила) -- наносят какой-то странный макияж, делают губы бантиком и тогда в девятнадцать выглядят почему-то на сорок, а ты смотришь и думаешь: смотри-ка, в свои пятьдесят, выглядит не старше сорока двух. А потом раз -- год рождения такой, в котором, на твой взгляд, уже никто и не рождался вовсе. А если и рождались, так они дети совсем -- ещё из-под стола не вылезли. Нет, не может быть, что тебе уже... Ну, не будем о грустном. Просто в тот момент, что женщине исполняется девятнадцать, у неё в организме включается странная кнопочка, которая автоматически несколько раз в час, посылает прямой импульс в мозг: "я старая!". Она приходит на смену подростковой кнопочке с импульсом: "я некрасивая дура, меня никто никогда не будет любить. Никогда!". Пользуясь случаем: дорогие мужчины, не бойтесь сказать слишком мало -- слишком мало не бывает. На вопрос: " а на сколько я выгляжу?" отвечать надо так -- от того числа, которое вам пришло в голову немедленно, отнимите десять, разделите результат на два и потом выберите максимум между тем, что получилось, и восемнадцатью. Меньше восемнадцати говорить не советую. Иногда это может обидеть -- ведь не дура же, правда -- просто выгляжу моложе. Успех гарантирую.

До беременности, мне никто, кроме моего друга, не давал больше двадцати пяти. И совсем не потому, что я им рассказала, что надо говорить. Совсем не поэтому. Просто я замечательно выглядела. Лучше не бывает. Так мне казалось. Мой друг пошёл дальше, сказав, что мне и три с трудом дашь, да и то -- только в удачный день. К несчастью, кажется, он имел в виду совсем не внешность. Так что -- не перебарщивайте. Тут такое дело: если даме, к примеру, сорок пять, а вы сказали, что ей двадцать восемь -- это огромный комплимент. Если же даме пятьдесят, а вы говорите восемнадцать, то это форменное издевательство. Дама может обидеться и проклясть ваш род до одиннадцатого колена. Поскольку в душе (где-то очень глубоко) мы все немножко ведьмы, это таки может плохо кончиться.

Так вот -- это всё было до беременности. Давайте перешагнём через беременность и только посмотрим на несомненную пользу, последовавшую сразу следом. Во время беременности я поправилась на семь килограммов. Для меня это был конец света, катастрофа, катаклизм, но, почему-то, никто не понимал моих мучений, а только презрительно фыркали в ответ на мои попытки пожаловаться и постенать. Не скрою, было у меня опасение, что я так навсегда и останусь похожей на воздушный шар. Правда, достаточно тяжёлый -- такой воздушный шар, который невозможно поднять и невозможно никуда донести. Такой воздушный шар, из-за которого не видно собственных ног и ты становишься рабом окружающих тебя людей, слёзно умоляя завязать шнурки. Никогда бы не подумала, что завязывать шнурки может быть такой тяжёлой работой. Может. Но я не об этом. Я о прелестях. Оказалось, что родить -- это замечательный способ похудеть -- не прилагая никаких усилий. Кроме тех, которые всё равно придётся приложить, чтобы уже снова стать полноценным человеком, а не временным инкубатором. "Хотите похудеть, спросите меня как" -- с такими значками много лет назад ходили всякие разные поклонники гербалайфа и пытались впихивать его всем, кому ни попадя. Но это всё не помогает. А я действительно могу ходить с таким значком.

Родив, я немедленно похудела на тринадцать килограммов. Стала стройная, как велосипед. Столько лет мечтала быть томной тонкой девочкой, но как-то не шло, а теперь раз -- и стала. И делать даже ничего не пришлось. Более того: никогда до этого не думала, что человек может столько есть -- столько, сколько ела я. У нас в холодильнике всегда находилось минимум четыре разных торта, два пирога и ещё немножко печений на столе, на микроволновке, на шкафчиках и пара пачек на холодильнике -- чтобы я не смогла до них дотянуться и тоже немедленно съесть. На завтрак я ела четыре разных торта, три бутерброда, пару яиц, немного конфет (штук семь, не больше -- сладкое вредно), немного орехов (не больше килограмма -- зубы надо беречь) и вставала из-за стола, помня бабушкины наставления о том, что вставать из-за стола надо с небольшим чувством голода. Я просыпалась ночью и бежала к холодильнику, сметая всё на своём пути -- мне снился кусок торта и я, на всякий случай, чтобы лучше спалось, съедала сразу два куска: один потому, что уже приснился, второй -- на случай, если снова приснится. Кстати, на тему бежать. Такого прилива энергии, который у меня был после родов, у меня не было никогда в жизни. Я работала всё то время, что чадо спала -- кормила, укладывала спать, и бежала работать. Благо тогда, она больше ничего не делала: просыпалась, чтобы поесть и ела, чтобы снова заснуть. Я очень долго пыталась понять, что же такого интересного в детях, если они только едят и спят.

Я и работала -- с удовольствием. Бегала на работу и, томно закатывая глаза и притворно краснея, выслушивала о том, что мне сейчас больше двадцати трёх не дашь ни за что, что так хорошо выглядеть просто даже неприлично, что такие фигуры -- где вы берёте такие фигуры? Комплименты усилились к моменту, когда чадо стала хоть чуть-чуть спать по ночам -- всё-таки сон здорово омолаживает и освежает.

И вот когда ты, выспавшийся, молодо-выглядящий, тонкий, как куриная косточка, гордо стоишь на улице, наблюдая за собственным чадом, которая села в грязь и улыбается так, будто она поняла самый главный секрет мироздания, вот тогда ты понимаешь -- как хорошо, что она есть. Несмотря на то, что её срочно необходимо запихать в стиральную машинку -- желательно целиком. После того, как удастся вытащить у неё изо рта две шишки, три камушка, четыре веточки, кошку и соседского мальчика.

Я, конечно, ещё продолжу рассказывать обо всех прелестях, но уже не сегодня. Зато, надеюсь, что вы и так начали понимать, как же это хорошо родить.

Замечательных всем выходных! Ваша Я.
http://inkogniton.livejournal.com/183955.html