Сначала вопрос: как достопочтенная публика и уважаемая Хозяйка отнесутся к выставлению здесь на погрыз переводов стихов (в основном с иврита, иногда с английского)?

И на погрыз (мелкое после долгой творческой засухи):

Я надену платье цвета травы, золотисто-зеленого цвета,
Попрошу убежища у Весны, в клевере и в овсе.
И что прорастет из моей груди, то скосят, наверно, летом,
Но то, что растет из моей души, не скосить никакой косе.

Я надену платье цвета земли и пойду по тропе муравьиной
В их подземный город, где никогда не видели свет дневной,
И то, что было когда-то мной, станет сырою глиной,
Но одна совсем невесомая часть навсегда останется мной.

Пусть поделят плоть мою меж собой ворон, шакал и колос.
Благословен счастливый удел -- вернуться в круговорот.
Но мой навеки и только мой рвущий мне глотку голос,
И так хочется: пусть он хоть день, хоть час, хоть миг еще попоёт.

с английского - с удовольствием посмотрю, что получается, а с иврита - это надо будет Хатуля зазывать на посмотр

Erianna, очень красивое стихотворение. Присоединяюсь к вопросу Гвендолен: а еще?..

Прошу прощения, что влез... я, того, - "изнутри" ну совсем не поэт. Я только на вкус могу пробовать, ага.
Да пожалуй "колос" - не раздражает. Понятно, кто/что имеется в виду, и так же понятно, что оно вот так "однозначно в лоб" - не называется. Понеже с любой "конкретикой" в данном случае утрачивается часть смысла. А "колос" тут вполне себе хорош. "Право автора".

Gvendolen писал(а) 04/11/09 :: 2:50pm:


вот-вот. по-моему, понятно совершенно: птицы, звери и травы.

Искать, искать, если хотите серьезно грызть. А я пока начну выкладывать...
И спасибо за погрыз. Кстати, про колос все правильно поняли.

Ну, тогда на сей мажорной ноте выкладываю первую порцию переводов из Иегуды Амихая. Примечание: белый стих -- не признак лени переводчика, этот поэт действительно так писал.


Холейкат – третья песнь о моем друге


На этих холмах даже нефтяные вышки – уже память.
Здесь пал мой друг, который был старше меня
На четыре года и был мне отцом
В минуты тоски и страданий.
Теперь я старше его на целых сорок лет
И помню его так,
Будто он – юный сын, а я старый и грустный отец.
И вы, что помните только лица,
Вспомните также движенья протянутых рук
И быстро бегущие ноги,
И также – слова.
И вспоминайте, что путь на поля сражений
Проходит через сады и мимо окон домов,
И мимо играющей детворы и лающих собак.
И напоминайте упавшим плодам о ветвях и о листьях,
А твердым шипам – о том,
Как зелены и нежны они были весной,
И не забывайте, что даже кулак
Был открытой ладонью
С лепестками пальцев вокруг. 


Что я выучил на войне

Что я выучил на войне:
Шагать в ритме взмахов рук и ног,
Как насос, тянущий воздух из пустого колодца.
Шагать скопом и быть одному,
И окапываться в подушках и в одеялах и в теле любимой.
И кричать: "Мама!", когда она не слышит,
И "Боже!", когда в него не веришь.
А даже если бы я в него верил,
То не сказал бы ему о войне,
Как ребенку не говорят об ужасах взрослых.
Что еще я выучил: сохранять путь к отступлению.
Путешествуя, я всегда
Останавливаюсь в гостиницах,
Ближайших к аэропортам и вокзалам,
И в светлых залах, где все веселятся,
Я всегда смотрю на маленькую дверь
С красной надписью "Выход".

Бой  начинается так:
Барабан отбивает ритм для танца,
А кончается так: "Отступить с рассветом."
И запретная любовь, и бой часто кончаются так.


Но лучше всего я изучил искусство маскировки:
Не выделяться, чтоб меня не узнали,
Чтоб не отличили меня от того, что вокруг,
Даже от моей любви,
Чтоб думали, будто я куст, ягненок,
Дерево, тень  дерева,
Сомнение, тень сомнения,
Живая изгородь, мертвый камень,
Дом, угол дома.


Будь я пророком, я приглушил бы
Свет своих видений,   веру свою
Затемнил бы черной бумагой,
А деянья  божественной колесницы
Прикрыл маскировочной сеткой.


И когда придет час, я одену
Последний свой камуфляж:
Много белого, как облака,
И синего, словно небо,
И побольше звезд.



Но мы...


Вдалеке начиналась война, но мы
Сидели дома, и будущее было близким,
Оно начиналось сразу возле окна.


Оно было желтым, как соцветья акации,
И лиловым, как бугенвилллия,
И голоса его были похожи на наши.


Мы любили в саду, на песчаной земле,
И сад дал нам своей силы, а мы ему дали своей,
И за стеной кипарисов простучал поезд,
Который мы слышали, но могли увидеть,
И все, что мы говорили,
Начиналось словами: "Но мы...".


А когда мы расстались после войны,
Слова тоже расстались:
Слово "но" осталось на месте,
А слово "мы" куда-то исчезло.

Оригинал, с которого я перевожу, бумажный (пятитомник его сочинений),  но попробую поискать и в элктронном виде.