Вообще-то я не уверена, что это именно рассказ... Но не знаю, как ещё это можно обозвать. Просто зарисовка из жизни одного из моих миров.
Warning!
Истинно верующим христианам я бы читать не советовала - некоторые читали, а потом очень на меня обижались. Наверное, из-за искажения доктрины. (хотя что тут осталось от доктрины?..)

Остальным...
Когда будете разносить по камушкам: я знаю, что это залито слезами и соплями. Но что я могу с этим сделать?..

ПЛАТА ЗА ТЁМНЫЕ КРЫЛЬЯ

- Ещё один? Ну что ж, посмотрим... Та-ак... – Шакс поправил тонкую золочёную оправу очков на носу и начал водить острым чёрным ногтем по спискам. Найдя нужный пункт, оценивающе посмотрел на юного демона.
Демону было не больше сотни лет – светлые волосы аккуратными локонами спадали на плечи, глаза сияли ыбсолютно не адской голубизной, от волнения на бледных щеках проступил румянец. В руках мальчишка комкал направление.
- Покажи-ка подпись. – потребовал Шакс, надеясь, что парень просто подделал пропуск и пришёл сюда без позволения.
Демон протянул лист чёрной бумаги, исписанный серебряными чернилами. Угловатый, крупный почерк был хорошо знаком Шаксу. В углу стояла подпись Люцифера. Надежды Шакса пропали – этот небрежно-горделивый росчерк не подделаешь.
«Неужели он действительно потерял жалость? Ведь сам через это прошёл, должен же понимать, что мальчишку это сломает! Превратит в тварь без чести и совести... Хотя...  Может, этого Люцифер и добивается...»
Впервые за всё время работы в Корпусе Тёмных Крыл Шакс почувствовал некое подобие жалости к родителям этого мальчишки. Самому-то молодому демону будет всё равно, а вот они его уже не узнают. Для матери и отца он умрёт. И единственным утешением будет брошенное Люцифером сквозь зубы: «Ваш сын погиб. Случайно. Мои соболезнования».
- Простите... С пропуском всё в порядке?.. – Демон теребил манжету чёрной рубашки.
- А?.. Ах да, всё в порядке. Но, скажи мне... ты уверен?
- Конечно! –Демон улыбнулся.
- Ты знаешь, ЧТО с тобой сделают?
- Знаю.
- Ни ангела ты не знаешь... – вздохнул Шакс. Крикнул в чёрный провал коридора:
- Леонард!
Из коридора вышел высокий Падший Ангел в форменной одежде: чёрных брюках, рубашке с гербом – мечом, подсекающим белые крылья – на рукаве. На груди его мерцал чёрный камень на серебряной цепочке.
- Что такое, Шакс? – Леонард внимательно посмотрел на молодого демона. Шакс безнадёжно махнул рукой:
- Забирай его.
Когда Леонард уверенно положил руку на плечо кандидата в Падшие Ангелы, Шакс окликнул его:
- Леонард!
- А?
- И ещё... Ты там не очень жёстко, ладно? Он же и умереть может...
Лицо Леонарда стало мрачным:
- Шакс, меня никто не жалел.
И, подтолкнув демона, он повёл его в тот самый тёмный коридор. Когда дверь за ними захлопнулась, Шакс вздохнул, снял очки и потёр глаза. Всё. Больше никто не увидит милого и симпатичного демона. Будет только жестокий и красивый Падший Ангел. Или уж совсем некрасивый труп.

- Стань сюда. – Леонард указал демону на перевёрнутый пентакль в центре зала. Демон осторожно переступил через мерцающие линии и встал посреди пентаграммы.
- Так и стой. Пока сможешь. – Падший Ангел отступил в темноту, через несколько секунд его лицо появилось уже за толстым магическим стеклом, отгораживающим угол зала.
«Пора. Ну что же, мальчик, меня никто не жалел. И я тебя не пожалею. Для твоего же блага, как говорят слезливые проповедники!»
И Леонард начал плести сложную нить заклинания, вмещающую в себя весь свет, всю радость бытия, всё осознание красоты и невинности этого мира, которое он мог вспомнить из своей инициации – это длилось всего миг, но врезалось в память навеки.
Демон стоял в пентаграмме, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
Но вдруг его захлестнул резкий поток эмоций. Это было безграничное счастье – счастье не от чего-то определённого, а просто от того, что он есть, дышит, живёт. Следующая волна принесла запах цветов, запах моря, ветра. Да. Именно ветра, наполняющего крылья...
Он оглянулся – крылья были у него за спиной, белые, словно морская пена, словно крылья чаек, не способных за ним угнаться, словно одеяние Того, Кому он служил... И, паря в воздухе, он запел. Запел впервые в жизни.
Он не был демоном, нет! Одно это слово было противно ему, вызывало дрожь отвращения. Он был ангелом, был светлым до последнего волоса, до последнего пера роскошных лебединых крыл. И он был уверен – так будет вечно. Он вечно будет парить в вышине, славя свою жизнь, свою свободу, этот воздух и этот свет.
Но вдруг в его глазах потемнело. Раскат грома ударил по сознанию, что-то острое и пылающее вонзилось в крыло, и с пронзительным криком ангел рухнул. Он падал сквозь нескончаемые расщелины, теряя перья, обдирая кожу об уступы скал.
И он упал – на каменный пол, холодный и твёрдый. Мерзко хрустнуло, ломаясь, левое крыло, острая боль пронзила лопатки и руку. Он лежал, не понимая ничего, ничего не видя в этой тьме - враждебной, страшной.
Рядом с ним что-то свистнуло и зазвенело о каменный пол. Ангел не понял, что это было, пока следующий железный прут с хищным свистом не опустился на правое крыло. Вот тогда ангел закричал по-настоящему. С трудом встав, он побежал куда-то, неуклюже волоча перебитые крылья. Но его настиг следующий удар – и он упал, обхватив руками раздробленную лодыжку. Он кричал и плакал – он не понимал, кто, за что...
Встав на четвереньки,  искалеченный ангел пополз по полу, ища какое-нибудь укрытие. Но удары становились всё чаще. Зрение ангела улучшалось, он уже видел их – эти железные прутья, появляющиеся ниоткуда и исчезающие в никуда. Он распластался под ударами, он захлёбывался кровью, слезами и криками. Обе ноги его были перебиты, вместо рёбер – крошево, запястье правой руки сломано. Крылья поникли, накрывая его белым с красными пятнами саваном.
- Господи, помоги!.. – хрипел он, когда не осталось сил на крик.
- Господи, помоги... – шептал он, сглатывая кровь, текущую изо рта.
- Господи, услышь меня, помоги мне...
Но кошмар не прекращался. Тогда ангел понял. И зрачки его расширились, а пальцы левой руки бессильно заскребли по полу, когда он почти беззвучно прошептал:
- Убей меня... Люцифер...
Удары прекратились. Он лежал на полу, залитом кровью – нелепое, исковерканное создание в странной вывернутой позе. Из одного крыла торчит сломанная кость, правая рука выкручена жгутом, волосы закрывают лицо грязными алыми прядями...
В наступившей тишине внезапно раздался стук камня о камень. Ангел открыл глаза и приподнял голову. Перед ним лежала серебряная цепочка с чёрным камнем, блестящим во тьме. До него было шагов двадцать – невозможное расстояние для искалеченного ангела. Но всё же он сцепил зубы и пополз.
Царапая ногтями по гладкому полу, тихо плача от невыносимой боли – настолько невыносимой, что её и болью-то нельзя было назвать, волоча за собой остатки крыльев...
Он напрягался из последних сил, он видел чёрный камень сквозь кровь, которая застилала глаза, и стереть которую не было сил.
И, проползая эти нестерпимо огромные сантиметры, он чувствовал, как медленно сращиваются кости, оплетаясь жилами, как восстанавливается течение крови, как возвращается ловкость к переломанной руке и даже – нет, этого не может быть! – как поднимаются над спиной зажившие крылья.
Он полз и полз, потемневшие острые когти оставляли царапины на плитах пола, который задевали кончики длинных чёрных перьев, за ним оставался кровавый след – сначала широкий и алый, потом всё меньше и темнее...
И, добравшись до камня, он почувствовал, что боли нет. Есть только шрамы – те, которых не видно, и поэтому они не заживают. Он положил руку на камень, сжал его в ладони и потерял сознание.

Дверь отворилась. Шакс поднял голову. На пороге стоял молодой Падший Ангел – с тёмными вьющимися волосами и бледным лицом, в изодранной одежде. Шакс увидел, как изменились его глаза – тёмно-коричневые с красноватым отливом, разделённые узкими вертикальными зрачками.
- Кто ты? – Голос тоже изменился. Стал холодным, безразличным, с вечным сдавленным рыданием внутри.
- Меня зовут Шакс. Я из канцелярии Корпуса Тёмных Крыл, ты меня часто будешь видеть.
- А кто я? – спросил Падший Ангел, хватаясь за дверной косяк –парня шатало.
- А ты... та-ак... – Шакс посмотрел в документы, его лицо прояснилось:
- А тебя зовут Молох. Кстати, живёшь ты в третьем отделении Корпуса. Вот направление. – Шакс протянул Молоху бумагу, которую тот, не глядя, взял.
- Это туда, – махнул рукой демон. Молох кивнул и медленно побрёл по коридору. На шее его, переливаясь, блестел чёрный камень на серебряной цепи.

Погрызу чуть-чуть.
Общую идею не буду трогать, инициация - она инициация и есть, а слезы-сопли - дело субъективное...

....указал демону на перевёрнутый пентакль в центре зала...
Если он в центре зала, то он не может быть перевернутым. То есть со стороны двери он может и перевернут, а со стороны противоположной стены - вовсе даже и нет
Ну, он демону показался перевёрнутым. А вообще - это я накосячила... Наверное, из-за стереотипов - раз демоны, то и пентакль обязательно перевёрнутый. Ну, это легко исправить...

закрывают лицо грязными алыми прядями... ИМХО, алый - уже не грязный. Это чистый оттенок цвета...
Не знаю... Может быть. Мне глаза не режет, надо опрос среди родных и близких провести.
...которая застилала глаза, и стереть....Запятая лишняя
Ой... Я случайно скинула на форум неправленую версию рассказа... Пардон.
...как медленно сращиваются кости...
Все-таки мне кажется, что лучше будет - "срастаются"
А грамматически "сращиваются" - может быть? Или я опять надругалась над великим и могучим?
...сначала широкий и алый, потом всё меньше и темнее...
"Меньше" как-то странно тут звучит...
Да, действительно... Заменю на "уже и темнее".

....Есть только шрамы – те, которых не видно, и поэтому они не заживают....
Шрамы - это уже зажившее. Не заживают раны, порезы etc.
Пусть будет "не исчезают"
...изменились его глаза – тёмно-коричневые...Кажется, пропущено то, что по смыслу там нужно - типа, "они стали темно-коричневыми" etc.
Да, исправлю...
...Стал холодным, безразличным, с вечным сдавленным рыданием внутри...Слабо представляю себе такой голос
Ну, mp3 файл прислать не могу...  
И объяснить тоже не могу. Ну вот такой он...
Если голос совсем не может быть "холодным, безразличным", да и ещё с рыданием где-то там в углу, то наверное надо заменить. Но по-моему, всё же может. Или нет?..
Спасибо за критику - действительно, самой все косяки не выловить.

Цитата:

Хм... я, конечно, не "родной и близкий", но согласна с тем, что алый и грязный - не одно и то же.

Цитата:

Надругались еще как. Сращивать - сам глагол подразумевает пассивный залог. Посему, когда Вы пишите "кости сращиваются", возникает вопрос, а кем именно они сращиваются? А сами по себе кости страстаются.

Цитата:

А Вы подумайте еще разок. "Есть только шрамы - те, которых не видно, и поэтому они не исчезают". Давайте еще раз внимательно вчитаемся и поймем, что то, чего и так не видно, исчезнуть не может по дефолту... То есть, это либо "тавтология", либо "многословие", но в любом случае плохо.

Цитата:

Именно что противоречие. Безразличие - это отсутствие эмоций. А рыдания - это как раз таки проявления эмоций. Противоречие получается. Либо холодный и безразличный, либо с рыданиями. Либо "безразличный" убрать, а холодный заменить на сдавленный, сдержанный или какой-нибудь, достаточно уравновешивающий, а не опровергающий описание звукового ряда.

Экс-Участник отматывает еще метр бумажной салфетки и громко сморкается... а вот интересно, насморк пройдет, если поползать на пузе по пентаграмме?