Амазонка.

Закрываю глаза,
Обняв ребенка.
Ты меня называл:
- Амазонка!
Ох, не знал ты, как прав...
На рассвете
Между ливней и трав,
Там, где ветер,
По загривкам холмов
Ковылями,
Рассыпая с подков
Пламя,
Мчалась я без седла,
Без уздечки.
И коня догонял
Смуглый вечер,
И звенела душа
Колокольцем,
Вечер жарко дышал,
Гасло солнце...

Закрываю глаза,
Обняв ребенка.
Нет, я больше не та
Амазонка.
Стала тихой женой,
Шью, стираю...
Лишь под сердцем порой
Ветер мая
Манит меня крылами
На волю...
Я сама выбирала
Долю,
Так теперь и живу,
Как умею,
Прошлого не зову,
Лишь жалею -
Некому передать
Крылья ветра...
Сыновьям - не летать.
Дочки - нету...


Вечер.

Вечер, мягче маминой ладони,
Словно гладит землю по щеке.
За день утомившиеся кони
Медленно спускаются к реке,
Бархатными трогают губами
В речку опрокинутый закат,
Словно пить боятся это пламя -
Вдруг им губы волны опалят?
Гривами трясут над водопоем
Пять усталых лошадиных сил:
Кто бы здесь напиться им позволил?
Кто бы жидкий пламень погасил?
И уже за перелеском дальним
В грозно потемневшей синеве
Теплый дождь кузнечиком хрустальным
Бойко скачет к речке по траве.


Гроза.

"Самодержавно грянул гром..."
В.Н. Кузнецов

Духота. Солнце злится с утра -
Поливает деревню лучами.
Грозовая настала пора -
Соловьиными душно ночами.
Раскаленное небо звенит,
Полыхает небесная топка.
Там, где плавится белый зенит,
Облака зарождаются робко,
Разбухают, отборным дождем
Наливаются, зреют, как колос...
Вот внутри заворочался гром -
И в ответ синева раскололась!
Брызжут молнии, плачет навзрыд
Небо ливнем холодным и градом -
И гремит, и гремит, и гремит
Первой майской грозы канонада!



***

Дождь медленно обнял округу,
Прильнул, как к матери дитя,
И вот уже не видно луга
За теплой пеленой дождя.
Сбегает влага ручейками
С холмов покатых на поля,
И жадно, долгими глотками,
Пьет изможденная земля.
Уже почти совсем стемнело,
А дождь все шелестит легко...
И пахнет земляникой спелой
В ведре парное молоко.


***

Стебли горькой травы в длинный жгутик сплетаю,
Выпускаю, как птицу, златокрылое пламя,
Пепел, глину, песок я растираю руками
И на круге гончарном новый жбан выпеваю.
Влажный бок разрисован угольком раскаленным,
Ободок горловины лепестками расчерчен,
Низ у донца жгутом из полыни размечен,
Жбан на солнце подсушен и в печи обожжен он.
Сотворенную сказку из огня винимаю.
На ветру остывая, чуть поет горловина.
Шлю соседям известье о рождении сына
И на звонкое донце квас хмельной наливаю.
Соберутся соседи, принесут кто правило,
Чтоб трава под косу сыну мягче ложилась,
Кто клок шерсти и перья, чтоб скотина плодилась,
А кто колос ржаной, чтобы полон овин был.
Посидели с соседями, отпировали,
И я праздничный жбан убираю до срока:
Выпьем вновь из него, когда женится сокол,
А до третьего раза доживу я едва ли.
В третий раз из него выпьет внук мой, пожалуй,
В путь последний отца своего провожая,
И, чтоб жажда в дороге отца не томила,
Жбан, доверху наполнив, поставит в могилу.


Зрелость.

Мне сказали, что зрелость стихов - не порок:
У созревшей лозы благороднее вкус.
Отчего же тогда мне все снится порог
И дорога, с которой уже не вернусь?

Отчего мне все кажется, будто слова -
Это зерна, которым пора прорастать,
И стоит в изголовье ночная трава,
А не старая, насмерть усталая мать?

Оттого мне не будет дороги назад
До тех пор, пока есть впереди рубежи,
Что забыть не сумела: зерно не гноят.
Зрелость - это не старость, а новая жизнь.



Июль.

Еще не вызрела трава,
Но сеностав не за горами,
И скоро ровными рядами
Прокосы лягут по холмам.
Дожди порадовали в срок,
И с каждым днем трава все выше,
И луг на загляденье вышит -
Прекрасен каждый лепесток.
Ждет часа своего коса,
И жадно вспоминают руки
Косьбы нехитрую науку,
И вёдро вновь сулит роса.
Прикидывают косари -
Пырей в зубах, как папироса:
- Совсем недолго ждать покоса,
Неделя-две, ну много - три...


Колодец.

Ах, давно я не пила из ведра...
А бывало раньше - встанешь с утра,
Да к колодцу по росе босиком
С оцинкованным блестящим ведром!
Над замшелым срубом спит журавель,
Словно зеркало - вода там, на дне.
Говорят в ней звезды видно и днем...
Да я зеркало разбила ведром!
От натуги стонет цепь под рукой,
Подымается ведерко с водой,
Дышит, плещется в ведерке вода,
Зубы ломит - до того холодна!
Прихлебнешь - как будто иней у рта,
А глотнешь - так обжигает гортань,
И бегут-звенят по жилам моим
Ветра свежесть, солнца жар, неба синь,
Распрямляется душа в полный рост,
Встань на цыпочки - достанет до звезд!
Ах, давно я не пила из ведра...
На автобус села рано с утра -
А в деревне больше нет журавля,
Лишь колонки вдоль по улице в ряд.
Всех-то дел - рычаг упругий нажми,
И вода в ведро сама побежит,
Брызжет, пенится, сверкает струя!..
Да не та на вкус вода... не моя...


Колыбельная.

Ой люли-люли-люли,
Пролетали журавли,
Уронили перышко,
Погасили солнышко.
Засыпай, сыночек мой,
Наступила ноченька,
Темная да звездная,
Время уже позднее,
Баю-баю-баеньки,
Спи, мой кроха маленький...



Крылатая.

"Ты меня не ревнуй к небесам..."
В. Макуров

Ты меня не ревнуй к небесам.
Что поделаешь, если крылата?
Я сестра облакам и лесам,
И багряному ветру заката.
Я была и невестой дождя,
И возлюбленной первого снега -
А теперь в колыбели дитя,
И в груди материнская нега,
Но когда закрываю глаза,
Чутким сном забываясь устало,
Обнимают меня небеса,
И земного становится мало...
Ты с упреком мне вслед не гляди -
Крылья сброшены только на время,
Позовут меня в небо дожди...
Ты же сам выбирал это бремя!
Ты же знал все заранее сам -
Из крылатой не сделать земную!..
Ты меня не ревнуй к небесам.
Я к земле ведь тебя не ревную...




Младшему сыну.

Так сладко спится малышу
Под боком у меня,
Что я почти и не дышу,
Его обняв.

Так улыбается во сне
И кулачок сосет,
Что сунуть хочется и мне
Свой палец в рот.

И чудится, что от него
Струится тихий свет:
Ему, наверно, снится Бог...
А мне вот - нет...



Незнакомка.

Эта женщина садится у окна.
Пьет, о чашку руки грея, крепкий чай.
Эта женщина - она всегда одна,
На губах улыбка, а в глазах печаль.
Эта женщина одета "от кутюр" -
Запах "Дольче", на ногтях французский лак.
Молча бросив пару скомканных купюр,
Эта женщина уходит в зимнмй мрак.
Эту женщину так глупо отпустив,
Я потом себя напрасно проклинал.
Эта женщина не примет, не простит -
Слишком поздно понял я, что потерял.
Захрустел под каблучками ломкий лед.
Эту женщину никто нигде не ждет.
Растворяется в метели силуэт.
И поземка заметает четкий след.


Отлеток.

Я радуюсь последнему теплу,
Которым сладко, вольно дышит тело.
Вот паутинка льдисто заблестела,
Приклеившись к оконному стеклу.
Вот, позолотой тронутый едва,
Нарядный лист легко скользит в ладони,
И солнце в облаках закатных тонет,
И горько пахнет ломкая трава...
Везде приметы осени видны,
Но словно медлит на пороге лето -
Еще чуть-чуть тепла, немного света,
Чтоб легче было ожидать весны! -
И обнимает спелый хмель ветлу,
И в сумерках кричат, прощаясь, птицы...
Я вслед машу пролетным вереницам
И радуюсь последнему теплу.
*Отлеток (диалектное) - внезапное сильное потепление в конце сентября - начале октября, когда температура может подниматься до 18-22 градусов выше нуля.



Пред грозой.

Ветер поднялся к ночи.
Вяз под окном бормочет,
Шепчут цветы тревожно,
Яблонька вторит дрожью,
Трепет объял березу -
Льет золотые слезы,
Всхлипнула сонно птица...
Миг тишины. Зарница.



Перед отъездом.

Серебряный голос упал в тишину,
Как камень в стоячую воду,
И вот уже стая пошла в вышину,
И крылья дробят на осколки луну,
И звезды летят с небосвода.

Пора перелетов и долгих разлук:
Не знаешь, не ведаешь срока -
Но вот уже звездный качается круг,
И рвутся объятия ласковых рук,
И рвет горизонты дорога!

Судьба и любовь снова на рубеже:
Что будет - не будет, как прежде.
И звезды, и слезы опали уже,
И только печаль в окрыленной душе,
И в трепете сердца - надежда.


С.Т. Аксакову.

Пророка нет в отечестве своем.
Ты так любил аксаковские дали -
Но каждый третий из сельчан едва ли
С твоим лучистым гением знаком.
Не по программе школьной - из любви
К чарующему искренностью слогу
Тебя читали многие ль? - немного
Совсем у нас в селе таких, увы.
Где родилась я, там простор иной.
Там Волга моет золотые плесы,
К подножью белогривого утеса,
Смеясь, волну бросает за волной.
Но мне, землячке Золотой Орды,
Открыли мир поэзии великий
Старинные аксаковские липы,
Аксаковские белые сады,
Аксаковские тихие рассветы...
Здесь, верно, до сих пор блуждает тень
Твоя, певец крестьянских деревень.
Благослови на трудный путь Поэта.



Сватовство Мак-Ригана.

Я поведаю вам о том,
Как по вересковым холмам
Ясным, ласковым майским днем
Всадник один скакал.
Всадник ехал и песню пел
Во славу прекрасных дам,
И словно птица, напев летел
По вересковым холмам.
Взлетали птицы из-под копыт
И славили песней май,
И пеньем, как чаша элем, налит
Был весь этот чудный край.

Было нельзя по цветам узнать,
Какого клана седок,
Но видно было героя стать:
Пригож, силен и высок.
Он был в истрепанный килт одет
И вытертый плед простой,
Но добрый конь, ускоряя бег,
Играл золотой уздой.
Всадник путь держал на восток,
Где пенится шумный вал.
Там королевский замок, высок,
Башни свои вздымал.

И вот уж плиты двора, как соль,
Дробят подковы коня.
Выходит к всаднику сам король,
К себе седока маня,
И молвит путнику:
- Расскажи,
Что ты на пути встречал?
Чем промышляешь себе на жизнь?
Где твой родной очаг?
Всадник так ему отвечал,
Коня привязав к кольцу:
- Лань златорогую обещал
Я привезти отцу.

Охотник я добрый, да сплоховал -
Нигде этой лани нет,
Однако в замок твой по холмам
Привел меня ее след.
Король рукою уперся в бок
И, щуря лукаво глаз,
Со смехом молвил:
- Добро, стрелок,
Занятен мне твой рассказ!
Да только вот не возьму я в толк:
А где же тугой твой лук?
Где твои стрелы быстрые?
Тот
В смятенье глядит вокруг.

- Что ж, - отвечает, - прости обман,
Я правду тебе скажу:
Я купец, из далеких стран
Редкий товар вожу.
Ни ветру преграды нет, ни молве,
Я слышал, молва гласит,
Что жемчуг, невиданный по красе,
В замке твоем сокрыт.
И снова смеется король:
- Добро,
И этот рассказ хорош!
Но где же, купец, твое серебро?
Какой ты товар везешь?

Склоняется тот:
- Ложь прости мою,
Истинно я скажу -
Певец я бродячий, пляшу. пою
И песни любви пишу.
Что дочь твоя краше вешней зари,
Услышал недавно я,
Спешил увидеть ее - смотри,
Почти запалил коня,
Чтоб песню сложить о ее красе...
Король перебил:- Так что ж,
Не вижу я лютни твоей, певец,
Но слышал, как ты поешь.

Однако можешь ехать назад -
Я утром просватал дочь.
Невесту не выставишь напогляд -
Ничем не могу помочь.
- А кто жених? - гость потупил взор.
- Этого не таю -
Мак-Ригану, лэрду с далёких гор,
Я дочь обещал свою.
- Так Мак-Риган! Скорей позволь
Невесту мою обнять!
- Да знаю я, - хохочет король, -
Кого мне пришлось встречать!

Вот только напомни мне - не тебя ль
Назад тому ровно год
Я приказал повесить, едва
Появишься у ворот?
И прошептал жених, побледнев:
- Воля твоя, король,
Только прошу - перед казнью мне
Ее увидать позволь.
Дороже жизни твоя мне дочь,
Разлуки я не стерпел,
На свет очей ее я сквозь ночь,
Как мотылек, летел.

Не откажи мне в последний час...
Хмуро король глядит.
Дочь королевская, чуть жива,
Возле окна стоит.
- Придется, дочка, тебе решать,
Как с твоим милым быть -
С петлей пеньковой его венчать
Иль на тебе женить?
Я ради слез твоих обещал
Тебя за него отдать,
А тут он сам сюда прискакал...
Не слово ж назад мне брать!

Пойдешь за него - прощу, видит Бог!
Скажи лишь - да или нет?
...Но так пели птицы, что я не смог
Расслышать ее ответ.


Сестренке.

Мы стали старше матери своей.
У нас с тобой по двое сыновей
И пустота слепая за плечами.
Могильный холмик шелестит травой.
И за твоей, и за моей спиной
Нет никого меж вечностью и нами.

Мы станем старше своего отца...
Но просим всемогущего Творца
Не отвести тревоги и печали,
Не оградить от бедности и бед.
Мы просим, чтобы через двадцать лет
Мальчишки наши старше нас не стали.


Ссора.

Стук копыт за окнами, конский храп
Растревожил седую ночь.
На ресницах ломкий блеск серебра.
Снова за письмом буду ждать утра -
Сон надолго умчался прочь.

В ночь, мигая, глядит из окна свеча,
Желтый бдительный огонек.
В горле комом - поди проглоти! - печаль:
Я хочу кричать - а должна молчать!
Ты пойми это между строк.

Срок, отпущенный нам, невелик и так,
Он течет, как вода из рук...
Что ж мы тратим его на такой пустяк?
Я прошу тебя - сделай навстречу шаг!
Вдруг все кончится завтра?
Вдруг?!



Тальник.

Горным хрусталем искрится
Под орешиной густой
Тальник - талая водица,
Прошлогодних трав настой.
Там осиновые листья,
Ежевики колкой плеть,
И рябиновые кисти,
И дубов державных медь.
Зачерпнешь душистой влаги,
Поднесешь к губам ладонь -
И по жилам, как от браги,
Побежит хмельной огонь,
От пахучего настоя
Закружится голова,
Опьянит вино лесное,
Потекут ручьем слова...
Сам он под ноги ложится,
А захочешь - не найдешь,
Тальник - пьяная водица,
Выпьешь - сердцем запоешь!



Тар-Мириэль.

На грешную землю обрушился праведный гнев.
Уж волны качали верхушки деревьев, как ветер.
Сестра моя Тар-Мириэль, ты бежала наверх,
Пытаясь успеть - ведь покаянья нет после смерти.
К забытому храму с последней надеждой в душе,
По стертым ступеням босыми ногами - все выше,
Еще только шаг! Ты почти добежала уже!
Молитву твою неужели Творец не услышит?!
Но сзади уже распахнула объятья волна,
И шаг твой последний пришелся в кипящую бездну...
Ты в смерть уходила, не ведая, что прощена,
И только попытка спасенья была бесполезной.
Андорэ, подарок Бессмертных, без малого рай
Стал Падшей Землей - Аталантэ, низвергся в пучину...
Мы тоже грешим. Мы не думаем даже, где край.
Мы делаем все для того, чтоб Творец нас отринул.
Какое покаянье?! - даром теряем года,
Порок за пороком сменяя в смертельном азарте!
...Но грянет труба - вся планета не станет ль тогда
Такой же Акаллабет, Падшей Землей, Аталантэ?
И кто нас, безумных, возьмется от смерти спасти,
Когда переполнится чаша Всевышнего гнева?..
Успеть бы как ты покаянье в душе принести,
Сестра моя Тар-Мириэль, бедная королева...


Тольятти.

Я здесь не бывала долго -
Кружила меня тайга.
Но вот уже гладит Волга
Песчаные берега,
И ветер полынный ласков,
И, блудной судьбы маяк,
Парит над кольцом развязки
ВАЗовская ладья.
Под ноги летят рубины -
Мне так ворожили сны...
Тольяттинские рябины
Все так же, как встарь, красны...


Тьма ума.

Когда по сердцу, а не по уму
Свои дела устраивали предки,
Свет разгонял прожорливую тьму,
Святые были на Руси нередки.
Когда же стали лишь рассудком жить,
Хотя еще с оглядкой на иконы,
Хотя еще страшились согрешить -
Тьма стала прямо возле двери дома.
Мы все попрали - веру и закон,
Ум - похоти и выгоды прислуга,
И тьма глядит наружу из окон:
Куда уж дальше?! - мы едим друг друга! -
К упрекам робким совести глухи,
Не понимаем - вовсе слеп наш разум!..
Творец, судивший всех не за грехи -
Лишь за готовность уступить соблазну,
Взгляни - мы рвемся в преисподней пасть!
Нас даже искушать уже не надо!
О Господи, как мы могли так пасть,
Крестом Твоим отнятые у ада?..



Черемуховые холода.

"Холода. Черемуха цветет..."
В.Н. Кузнецов

Холодно. Черемуха цветет.
Может, лжет старинная примета,
И душистых лепестков полет
Зиму предвещает, а не лето?
Ливень. Град. Опять - как из ведра.
Ветер - с ног сбивает, нет спасенья.
Ох и неуютная пора
Это белопенное цветенье!
Поневоле думается - так,
Чем пышнее святость расцветает,
Тем сильнее нападает в р а г...
Только лето все равно настанет!



***

Все, что нужно знать о правде - это ложь.
Все, что нужно знать о сердце - это нож.
Все, что нужно знать о боли - это смех.
Все, что нужно знать о Боге - это грех.
Все, что нужно знать о воле - это плеть.
Все, что нужно знать о жизни - это смерть.



Школа мастерства.

Осень развесила сети косого дождя,
Ловит летучее золото листьев опавших,
И позолотой чеканит по черни - по пашне -
Грезы свои, чтоб оставить их нам, уходя.
Из снегопада пуховой серебряной пряжи
Вяжет искусно зима оренбуржскую шаль,
И укрывает под снегом промокшую даль
Так, что в округе никто и не видит пропажи.
Шелком на пяльцах проталин выводит весна
Сныть, сон-траву, медуницу, подснежники, вербу,
Гладят травинки зелеными пальцами небо,
И улыбается мир после зимнего сна.
Щедрыми красками лето рисует зарю,
Россыпь цветов луговых на холсте распустилась...
Кончился год. У него вдохновенью училась.
Золото строчек в уплату несу сентябрю.