Новая наркомания (Лин Лобарев)

Не закрывать глаза.
Чтобы не видеть лица.
Я наловчился выходить сухим из воды.
В моем доме не валяются пустые шприцы
И учебники по химии, зачитанные до дыр.

В моем доме постоянно тусуются гости.
Я вообще публичен, я всегда на виду.
И никто из них не в курсе, что все так просто -
Я существую в изысканном, эксклюзивном аду.

Подробности излагать будет слишком долго.
Проще объяснить на уровне идеи.
Я - наркоман наирафинированнейшего толка.
Я подсаживаюсь на людей.

Друзья доказывают, брызгая пеной,
Что я скучен и предсказуем до последнего знака.
И верно, здесь нету даже фотографий по стенам.
Фотографии по стенам - прерогатива маньяков.

И все в курсе, что я дважды не вхожу в одну воду
И считаю предельно глупым ходить по кромке...
Они не знают, какие радужные у меня приходы
И какие басовые, багровые ломки.

И не надо никакой химической отравы -
Никотином драть горло, водкой заливать глаза...

Я лукавлю.
Мои возлюбленные гости правы.
Ведь я уже столетие как завязал.

Мой образ жизни стал исключительно здоровым.
И ни на йоту не фальшивит мой бравурный тон.
И никто не заставит меня по новой...
Никто не заставит.

Никто.
Никто.

Марина Цветаева

Не суждено, чтобы сильный с сильным
Соединились бы в мире сем.
Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой,
Брачное дело решив мечом.

В братственной ненависти союзной
- Буйволами! — на скалу — скала.
С брачного ложа ушел, неузнан,
И неопознанною — спала.

Порознь! — даже на ложе брачном -
Порознь! — даже сцепясь в кулак -
Порознь! — на языке двузначном -
Поздно и порознь — вот наш брак!

Но и постарше еще обида
Есть: амазонку подмяв как лев -
Так разминулися: сын Фетиды
С дщерью Аресовой: Ахиллес

С Пенфезилеей.
О вспомни — снизу
Взгляд ее! сбитого седока

Взгляд! не с Олимпа уже, — из жижи
Взгляд ее — все ж еще свысока!

Что ж из того, что отсель одна в нем
Ревность: женою урвать у тьмы.
Не суждено, чтобы равный — с равным…
Так разминовываемся — мы.

Мы с тобой говорили на том языке,
На котором молчит полынья на реке,
На котором болит за грудиной.
Наше детство синюшных не подняло век,
Как его ни манил молодящийся век
Золотою своей серединой.

Это вербных базаров сырая пора.
То ли стук топора, то ли крик со двора,
То ли позднего снега насмешка. . .
А когда по ночам где-то слева болит -
Вспоминаем, чему нас учил инвалид -
Голова, да живот, да тележка.

И, когда мы с тобой понемногу умрем,
Век опять нас поманит живым янтарем
Незнакомой и страшной свободы. . .
И всего-то осталось почти ничего:
Скоро мы под куранты проводим его,
И расступятся темные воды.

А. Танков, 1985 (?)

Сказка о рыбаке и рыбах 1

Черная Лиса

Была я женой рыбака и матерью рыбака,
В одну и ту же меня два раза вошла река,
Вошла в открытую дверь и вышла через окно,
Оставив пустую сеть, где рыбы полным-полно.

…Рыба не ест, не пьет, рот её на замке,
Рыба молчит весь день, думает о реке…

Ни берега, ни огня — осталась одна вода,
Бесшумно стекла с руки и канула навсегда,

И след от неё простыл, и снег на пороге лёг.
В открытую дверь вошел засушливый зимний бог,
Вышел через окно.

…В доме теперь зима.
Рыба не ест, не пьёт, рыба сошла с ума…

Вернулся домой рыбак — рыбы полным-полно.
Льётся с холодных стен белое полотно

Нет у него жены, матери тоже нет.
Только по дну реки бродит неясный свет.
http://www.stihi.ru/2009/08/12/2236

Сага на Рождество

Утро по окнам водит мягкой пушистой лапой, трется о черепицу рыжим своим бочком. В городе хруст от льдинок, снежный холодный запах, в тихих рассветных кухнях - кофе и молоко.
Бабушка Вьюга скоро будет трясти перины, ангелы - чистить крылья, всем голубям в пример. В городе пахнет глёггом, белит мороз витрины, где-то звенят трамваи - город готов к зиме.
До Рождества неделя, значит, не до вязанья, столько хлопот по дому, каждый короткий день выпечкой и уборкой, стиркой и глажкой занят. Дремлют клубки в корзинке, словно птенцы в гнезде, словно котята возле мамы – пушистой кошки, круглые спинки греют – дюжины две ли, три…
У фрекен Урд на кухне - запах миндальной крошки, специй ряды на полке, в баночке чайный гриб. Магия трав таится в чайнике из Икеи, под кружевной салфеткой - свежий душистый хлеб. Там, на окне замерзшем, птицам чуть-чуть теплее, где освещает свечка ангелов и вертеп.
Все ли готово? Тесто, яблоки и корица… Звездочками печенье выложить на листе.
Пусть же еще неделю праздно скучают спицы.
Фрекен берет мобильник - вечером ждем гостей!

За монитором плоским так и сидишь, не глядя ни на часы, ни в окна – день подошел к концу. Двадцать минут на кофе. Строгой фрекен Верданди офисный ритм по сердцу, офисный стиль к лицу. Лишь под конец работы, вылив в горшок с геранью воду из яркой лейки, выбравшись в интернет, фрекен на сайте смотрит схемы для вышиванья, просто для интереса – в этом ей равных нет: дома – льняная скатерть, вышивка тонкой гладью (к пяльцам бы поскорее – что там, дедлайн, отчет?) До Рождества неделя – скоро игла Верданди ветки омелы тонким шелком переплетет.

Город несет в ладонях снег, огоньки и искры, ангелы из бумаги смотрят сквозь жалюзи.
Воздух звенит морозом, вечер несется быстро, вот и звонок сестрицы – «милочка, привези…»
…Город кружится в вальсе, в ярмарочном веселье, снежные хлопья с неба – лучше, чем конфетти. Фрекен чуть-чуть помедлит в лавочке с рукодельем: ярких шелков на скатерть может и не хватить.
Каждой звезде бумажной хочется стать кометой, каждый имбирный пряник метит в дары волхвов. Фрекен Верданди купит ромовый кекс, конфеты – в каждом пакете нынче зимнее волшебство.

Феньки по локоть, в сумке – горсть разноцветных бусин, ниток мотки цветные, плеер играет рил. Город всегда приветит тех, кто не знает грусти, тех, кто легко сметает снежную пыль с перил.
Вот облака – кудели белой небесной пряжи, башня – как прялка, нитку тянет веретено… Рыжая Скульд в трамвае новую феньку вяжет – пальцы не ошибутся, даже когда темно.
Будущее - как дымка там, на углу с кофейней, если тебе семнадцать - в прошлом резона нет. Рыжую Скульд сегодня в школе назвали феей – что же с того, что знает Скульд небольшой секрет: дарят не амулеты, ключики к двери счастья, тоненькой ниткой время накрепко не связать, - Скульд, подмигнув, повяжет фенечку на запястье, искры огней бенгальских вспыхнут в ее глазах…
Дальше, подумать если, будет легко и просто, там, где ослабнут петли – свяжутся узелки, Рыжая Скульд танцуя, кружит на перекрестках, Рыжая Скульд синицам крошки дает с руки.
Где-то везут подарки северные олени – след от полозьев санок яркий, как Млечный путь. До Рождества неделя, город сплетает тени, дарит гирлянды-феньки и не грустит ничуть.
Где-то несутся сани с радостным перезвоном, прочь колокольцы гонят слякотную тоску. В старом подъезде жмется к стенке смешной котенок - значит, две рыжих нитки переплелись для Скульд. Каждый на свете хочет, чтобы его любили, рыжий грызет, играя, фенечки на руках. Будет сестрицам радость, Скульд достает мобильник, – впрочем, когда же в доме не было молока?

II

Снежный покров раскроен в точности по лекалам – крыши, балконы, скверы четки как никогда. Город ведет прохожих, город хранит усталых, передавая вести тихо по проводам.
Каждому в этом мире нужен уют домашний, чтобы в прихожей пахло яблочным пирогом. Урд открывает двери – Рыжий едва не пляшет: столько снежинок-мушек с гостьей влетает в дом.
- Не опоздала? Пробки… - пляшет над свечкой пламя, снежные мушки тают искрами на пальто, слышится смех Верданди. Рыжий блестит глазами: входят за гостьей следом двое больших котов.

Рыжий котенок сделал стойку на тонких лапах, спинку дугой, и уши – к маленькой голове. Каждый из этих серых крохе годится в папы. Каждый его обнюхал: «Здравствуй, малыш, привет!»
Город на крышах белит ворох небесной пряжи, в доме корицей пахнет, в вазочке - летний мед, яблочное варенье… Скульд расставляет чашки, прыгает прямо в кресло серый пушистый кот.
Славно идет беседа – школьная вечеринка, зимние распродажи, служба на Рождество. Рыжий чуть-чуть косится: столько клубков в корзинке, столько пушистых ниток – все это для него? Елочный ангел крылья прячет от лап колючих, Урд, улыбаясь гордо, ставит пирог на стол. Рыжий клубки катает! Там, у хозяек – скучно, серым того и надо, лучше играть в футбол.
Рыжий и двое серых носятся по паркету - пляшут клубки, мелькая, вьется цветная вязь, вот потянулась к красной нить золотого цвета, вот голубая нитка с белой переплелась.

III

…Где-то седое море тонет в прозрачной дымке, сосны поют про небо северных дальних стран. «Пуск», «завершить работу» - и цифровые снимки вмиг до утра сокроет темный пустой экран. Анна сидит в отделе, можно сказать, до ночи, ровно пять дней в неделю – график один для всех. Анна встает уныло, Анна домой не хочет, слякотно, скользко, сыро, курточка – рыбий мех. Выйдет – огнями елка ей подмигнет в витрине, вслед прокричит ворона, сидя на проводах. Ярко горит, мерцает в кружеве тонких линий – темных ветвей кленовых – маленькая звезда.
Анне давно давно не двадцать – в общем, слегка за тридцать. Анне сидится ровно – раньше рвалась, хоть плачь, все изменить, уехать. Раньше – щипало в горле, нынче – легко смириться, не замечать уколов маленьких неудач.

Что же, катись, клубочек!
Нынче темнеет рано – или от монитора просто рябит в глазах.
Прямо перед машиной на перекрестке Анна слезы смигнет. Водитель врежет по тормозам…
«Девушка, зазевались?» - глянет почти сердито, всмотрится и узнает. «Боже! Сто зим, сто лет!» Скоро за разговором слезы почти забыты. – «Помнишь, в десятом классе?» - «Замужем?» - «Что ты, нет!»
«Слушай, поедем с нами на Рождество? Решайся!» - нитка дрожит, как провод, в небе звенит сигнал.
«Мы так с женой мечтали» - нитка сплетает шансы.
…Анна глядит на карту. Северная страна,

Сосны, залив и скалы – те, что на мониторе, ветер колышет в поле вереск сухой и дрок. Нет, никакого принца. Нет, никакой лав стори. Только от перекрестка – веер ночных дорог. Море о скалы бьется, ангелы пляшут джигу, варят лесные тролли сладкий тягучий мед. До поворота – вечность, двадцать минут, полмига, до Рождества – неделя. Анна идет вперед.

IV

Радужно блещут льдинки в кроне седого вяза, к варежкам детским липнет мягкий пушистый снег. До Рождества – неделя, тихое время сказок, время смешных открыток, ярких свечей в окне.
Время писать е-мейлы, время звонить знакомым, только молчит мобильник, только, набрав пароль, видишь одни рассылки вместо письма из дома. Или – всего вернее – надпись: входящих – ноль.

Дом не за дальним морем, здесь он – за два квартала трубы видны из окон съемного чердака. Старая ссора снова комом под горло встала, видятся клочья писем в мчащихся облаках.
Каждый на свете знает: в доме горит окошко, можно с пути сбиваться – выйдешь на этот свет. До Рождества – неделя, это совсем немножко, на чердаке у Лизы елки и свечек нет.
В детстве все было просто: спали игрушки летом в синей большой коробке, в бабушкином шкафу. Елка вплывала в двери, дом озарялся светом, в трубах печных играли вьюги мотивы фуг. Перебирать игрушки вместе могли до ночи, папа крепил к верхушке бронзовую звезду...
В комнате снова тихо. Лиза звонить не хочет.
Лиза почти что знает, дома ее не ждут.
В восемь часов за пиццей выбравшись в супермаркет – мелочь звенит в кармане, карточка и ключи, хмуро окинув взглядом елки, шары, подарки, Лиза рукой коснется яркой большой свечи. Точной такой, как в детстве – в темной еловой хвое домик лесного гнома, крыша, труба, окно. Над фитильком как будто пламя горит живое…
…Мама такую свечку хочет уже давно.

Будет тянуться нитка, будет клубок катиться, следом за снежным вихрем площадь пересечет.
К кассе идет со свечкой Лиза, забыв о пицце. Чья-то рука знакомо тронет ее плечо.
…Дом уже близко – вот он, рядом, за два квартала, Лиза проходит с мамой – нету ни слез, ни ссор. «Точно такая свечка, мама, как ты узнала…»
Смотрит звезда из бронзы в дремлющий снежный двор.

V

Где-то пакует Санта мишек и шоколадки, щурится близоруко в письма от детворы. Мчатся, спешат поземки, чтобы дорога гладко, как полотно, тянулась в скверики и дворы.
Тихо шуршат на почте праздничные конверты, в каждом - не тайна, что вы! - праздник, любовь, тепло. До Рождества - неделя, только к старушке Берте не почтальон, не Санта - ветки стучат в стекло.
Где-то в груди – осколок старой привычной боли, график температуры пляшет уже с утра.
До Рождества неделя, ставит в углу на столик пластиковую елку добрая медсестра.
Дома, наверно, кошку кормят невестка с сыном - ключ им дала соседка, внуки польют цветы. Только углы в квартире серой тоскою стынут, только без старой Берты кажется дом пустым.
До Рождества неделя – грустно вздыхают дети, папа звонит в больницу: хоть бы пошло на лад. Каждый припомнить может: сколько живет на свете, всех собирает Берта в праздник вокруг стола.
Взрослые не поверят: дело не в марципане, и не в стеклянных гномах, помнящих прошлый век. Нильсу и Марте нынче не до коньков и санок, не до гирлянд, горящих в дымчатой синеве.
В комнате Берты тихо, ветер поет тревожно, снежная мгла скребется, ветка стучит в окно.

Мчится, бежит клубочек, и не найти надежней, и не найти прочнее ниточки шерстяной… Рыжий играет с серым – яркий узор петляет, красная нить с зеленой тесно переплелась.

Доктор, конечно, верит – чудо порой бывает, что же мешает чуду произойти сейчас?
Вьюга в стекло палаты стукнет снежком пушистым, словно зовет подругу: выйди гулять скорей. Берта наутро встанет на удивленье быстро, вслед ей звенят деревья в инее-серебре, солнце сквозь кроны светит елочным шаром ярким, красный снегирь на ветке – праздничным огоньком.
«До Рождества успею внукам купить подарки», - через порог палаты Берта шагнет легко.

VI

Спят под корнями ивы маленькие ундины, снятся им волчьи пляски, снежные кружева.
Слушает тихий город песню часов старинных – только семь дней осталось, люди, до Рождества!

Рыжий и двое серых путают нитки смело: быстро бегут клубочки, только лишь поспевай!

Узел стянулся – кто-то встретился под омелой, петелька распустилась – кто-то нашел слова.
Кто-то - успел на поезд, кто-то – пришел мириться, чья-то мечта ракетой скоро взлетит в зенит…
Вот у подъезда двое – тени скользят по лицам...
Где-то в небесной выси нитка поет, звенит.


© elven_luinae и lomenille

Явь да Инь

Nicole

Глупенький, мальчик, котёнок, паинька -
Что приуныл-то, раскис, поник?
Али не любо тебе, мой заинька?
Бог ли в твой разум уже проник?
На-ка конфетку, хлопушку, ножичек...
Чу! Не напала ль какая хворь?
Может кроваткой раздвинем ложечек
Стук, перезвон, подстаканник, дробь?
Долго ли, коротко год за невзгодами
Сладко ль живется от Явь да Инь?
Что ты надутый, как перед родами?
Что же... Ты умер!? Аминь!
Аминь.
http://www.stihi.ru/avtor/Nicole

Ника Невыразимова

Квартирный вопрос

Столько сил посвятили ржавеющей жести,
столько времени мы друг без друга ухлопали,
что потом обязательно будем жить вместе.
Просто даже глаза разбегаются – где бы…
Предлагаю весной поселиться на тополе –
в деревянном, заваленном на бок скворечнике
с обязательным выходом в синее небо,
на который всегда так надеются грешники.
http://www.nika-stihi.ru/forum/index.php?topic=30518.msg398511#msg398511