...Теперь в этом здании расположен Импэксбанк. А когда-то - в нашем с Богданом Золотом веке - это была Цитадель, хотя, конечно, по внешнему виду на таковую не тянула - а всего лишь на небольшой, но изысканный особнячок с колоннадой в форме полумесяца. Надеюсь, тогда дом этот не был выкрашен в тот немыслимый ядовито-зеленый цвет, в каковом он пребывает сейчас. Да конечно, не был - у хозяйки его был вкус.

А о хозяйке - разговор отдельный. Жила здесь такая миллионерша - Маргарита Морозова. Внучка прежних кнуровых и вожеватовых (когда-то еще у нынешних будут такие внучки?), была она музой (в том числе и) Андрея Белого, тонко-звонкой посланницей из миров золота и лазури, хоть и была полновата и темноволоса... видела я ее портрет, написанный Серовым. Она жила в этом доме и вместе с нею жила Красота, жила просто и естественно, как растет самая незамысловатая травка. В этом доме дышали Красотой, как воздухом, ни на миг не задумываясь об этом. Картины Коро и Дега, Скрябин, философские собрания, книги, возвышенная (хотя, заметим в скобочках, не совсем законная) любовь к философу Евгению Трубецкому ("наша любовь нужна России" - так она ему писала)... Морозова продала особняк, когда решила прекратить этот "нужный России" (если бы сама она знала, насколько нужный), но жестокий по отношению к жене Трубецкого роман - чтобы ничто не искушало, не напоминало. А потом была революция... Маргарита Морозова умерла в нищете в пятидесятые годы, ее дом передавали разным организациям, а теперь тут Импэксбанк.

И теперь я делю всех людей на тех, для кого здание на Смоленском 26 - по-прежнему особняк Морозовой, и на тех, для кого это Ипэксбанк. Не в этом ли, в конце концов, и заключаются все различия между людьми?

Так уж устроено, что самая возвышенная элегия соседствует с самым  низкопробным фарсом, покажи в кино - не поверят. Вот и сейчас все сложилось как обычно: необыкновенно жаркий май, полнолуние - красная, красная луна - пыль, листья еще молоденькие, нежно так пахнут. И, естественно, мы с Кэтькой опять размахнулись: на двоих бутылку крепленого. Усталые, от жары, с голодухи, да и печенка у обоих не того-с - в общем, противненькое зрелище. Сидели и пили на перекопанном Патриаршем рядом со страхолюдными бронзовыми персонажами басен Крылова и не менее страхолюдным их автором, луной любовались, потом - напрочь окосев от мерзкого пойла, жары, луны и каких-то неясных до бредовости ожиданий, от которых холодело в груди и ком подкатывался к горлу - отправились по маршруту Иванушки Бездомного, только что не в кальсонах и без свечей в руках (вместо свечей - еще по пиву, вдобавок к крепленому). Шли, орали на всю улицу ("вон! он! там!" - "кто? кот?" - "аааа!")... Мы истерически хохотали, а нам сигналили через улицу чисто конкретные широкозадые джипы, и весело скалились оттуда чисто конкретные братки, совершенно искренне - истинную правду говорю! - заражаясь нашим весельем, источник которого, конечно, не поняли бы, да и что - с их точки зрения - тут понимать: красивые девчонки, с пивом, идем, смеемся, радуемся жизни... И радовались, и счастливее нас никого в те полчаса не было - несмотря на дурную голову и больную печенку!

А по дороге домой... А по дороге домой начался отходняк, и такая тоска напала: не стесняясь, носом хлюпала на глазах у запозднившихся прохожих, таких же, как и я, подвыпивших... тушь и пудру по лицу размазывала, знала, что выгляжу уродливо, жалела себя - от этого еще сильнее становилась вселенская тоска, и слезы пуще катились по лицу, и поток лиловой туши, казалось, не иссякал. О чем плакала - не помню уже. Просто, наверное - об общей бессмысленности бытия, о том, что все проходит - десять минут назад смеялись с Кэтькой, надрывно, на пределе, на грани истерики, но смеялись и никого счастливее нас на всем белом свете не было... смеялись - и отсмеялись. И все так проходит - ничего не остается, кроме апатии и мерзкого с похмелья вкуса во рту. На меня таращились, один - не менее пьяный, чем я - поинтересовался даже, какие-такие у девушки проблемы.  Такие у девушки проблемы, что не надо было пиво с портвейном мешать, сердито хлюпнув носом, отвечала я. Обиделся и отстал.

Пришла домой - чаю вскипятила, заварила зеленый с жасмином: хорошо помогает при отходняке. Теперь вот сижу, пишу, пытаюсь привести мысли в порядок. Вишневые шторы надежно отгораживают замкнутое пространство пропахшей пудрой и сандалом комнаты от внешнего мира. Лампа, стилизованная под старинный светильник, горит матово и ровно, не мерцая - в спокойном круге света особенно кротким кажется лицо какой-то из фламандских мадонн с детскими припухшими губами. Слезы, вроде, малость унялись, крепкий чай обжигает, запах жасмина медленно, но верно кружит голову.

Итак... Последний корабль отплыл на запад, Китеж-град ныне отражается лишь в водах Светлояр-озера, а в особняке Маргариты Морозовой  расположен Импэксбанк. Sic transit... - хочу написать я, ну пусть не новую метафору родить - плоть от плоти сердца моего - так хоть подклеить, подмалевать старую, испытанную, от времени малость подобветшавшую. Sic transit... что? Sic transit... Швыряю ручку, она летит через всю комнату и с треском приземляется в углу.

("Лара, ты с кем там воюешь?" - кричит спросонья мама из другой комнаты. - "Да так, ручку уронила...")

Не знаю, что sic transit. Все - transit. Века проходят и поколенья, рыдают жены, растут курганы, и день сменяется днем, и пыли все толще слой на старом надгробье - крошится камень, род угасает: так мир меркнет, встает ветер, и гаснут свечи, и ночь стынет... Это не я. Это Толкин (**). Последний корабль отплыл на Запад, погиб последний истинный вождь, церковная латынь сменила древние погребальные плачи, а рифма - аллитерацию... Sic transit, sic transit...

Нет, ничего не выйдет, - решаю я, еще полчаса промучившись над непокорной фразой. Этот день отдал мне все, что можно было отдать - наивно требовать больше от обыкновенного московского полнолуния. Может, поспать?.. Все-таки день завтра рабочий, с утра в институт на первую пару - преподавать божественную науку философию новорусским студентам.

...А во сне - а во сне все было иначе. Были и Москва, и море, и голубоватая жемчужина озера в зеленом бархате лесов, и приземистые романские церкви, и петербургские колоннады, а на море - гавань, в которой стояли сотни кораблей, одновременно похожих и на романтические парусники, и на суперсовременные океанские лайнеры. И корабли отплывали в закат - ослепительно сверкало медно-красное солнце, дробясь в мелкой ряби на поверхности спокойного моря - казалось, миг отплытия растянулся на вечность. И вечно длилась сюрреалистическая погоня Иванушки за Воландом по темным московским переулкам, вечно летела на щетке Маргарита, и вечно Мастер отпускал на волю жестокого пятого прокуратора Иудеи, всадника Понтия Пилата, а церковная латынь и шекспировский сонет ничуть не казались неуместными рядом с суровыми древнеанглийскими аллитерациями. Сияли червоным золотом купола Китежа в туманно-голубом зеркале неподвижных озерных вод, а в особняке Морозовой (какой еще Импэксбанк?) неспешно и бесконечно беседовали между собой лучшие люди России - те, которые на самом деле встречались там, и те, которые в жизни там не были, потому что умерли раньше или потому что тогда еще не родились.

...И - совсем ни к селу, ни к городу - мы с Кэтькой торопились (Богдан за нами еле успевал) куда-то по знакомым улицам, но отчего-то вверх, в гору, и пыльный раскаленный асфальт таял под нашими ногами, превращаясь в тонкие перистые облака, а снизу вдогонку нам весело сигналили джипы.

(*) Sic transit (лат.) - так проходит. Полностью изречение звучит "Sic transit gloria mundi" ("Так проходит слава мирская")
(**) Дж.Р.Р.Толкиен, "Возвращение Бьортхнота, сына Бьортхольма"

     О боже... Куда там у нас опечатки складывают? Это я про последнюю строчку стихотворения.