Цитата:

Ну уж нет! Кто еще так придирчиво будет вычитывать мой бред? Вот такой, к примеру:

***
– Ты должен что-то придумать! Раз ты втянул нас в эту историю... Иначе я тебе голову оторву и на стену прибью!
– Совсем не смешно... – заметил Локи.
Он стоял посреди Глядсхейма и в упор смотрел на побратима. Рядом крутилась белая Лисица, выводя из себя Прожору и Жадину – огромных волков Всеотца. Сам Один медленно побагровел и сжал подлокотники резного дубового кресла.
– Ты забываешься, великаново отродье! – зашипел Отец Битв. – Кто дал тебе право решать за меня?!
– Это ты забываешься, братец, – съехидничал Шутник. – Стена тебе нужна или нет?
Один скрипнул зубами так, что Память, сидевшая на спинке кресла, встрепенулась и перепорхнула от греха подальше на окно. Разум пока терпел, но всё же нервно переступил когтистыми лапами.
– Ну, допустим, нужна, – согласился Висельник. – Но не такой же ценой! Луну, Солнце и Фрейю ему подавай!
Терпение Одина готово было лопнуть, но Локи не дал буре разразиться.
– У нас есть договор, – напомнил он. – Согласно ему этот твердолобый великан должен закончить стену к определенному сроку. – Огненный подчеркнул последние слова. – Стоит ему замешкаться на день, и всё – он не выполнил условия.
– И как ТЫ собираешься ему помешать? – поинтересовался Игг, сверкнув синими очами.
– Всегда я... – фыркнул коварный ас и задал совершенно риторический вопрос: Я что, рыжий, что ли? Ну, придумаю что-нибудь. Должен же тут хоть кто-то думать своей головой.
– Уж постарайся! – угрожающе прорычал Один, но его слова пропали втуне: Локи уже исчез, взвихрив за собой ярко-красные искры.
На радость волкам, исчезла и Лисица.

– Ну? Что делать будем? – Локи не ждал, что Полярная Лисица ему ответит. Он сидел на холмике неподалеку от Асгарда, вокруг которого с пугающей быстротой росла стена. – Жадность Одина сгубила, – хихикнул рыжий ас, но потом эмоции хлынули через край. – Думал, небось, что дельце выгорит. На халяву позарился. Сам себя перехитрил. Всемогущий болван! А выкручиваться, как обычно, мне! И тьфу бы на эти Солнце и Луну – их не вдруг с неба сковырнёшь... А вот Нъёрда жалко. Фрейя, хоть и потаскушка, но ведь дочь ему как-никак... Эх, что за жизнь!
Локи нехотя поднялся и, скрестив руки на груди, стал наблюдать за строителем-великаном. Тот делал многое, но его конь делал вчетверо больше. Мощный, красивый зверь был, несомненно, умнее своего хозяина. Но... Он был зверем. Со звериными инстинктами. Чем коварный ас и собирался воспользоваться. «Всю жизнь было интересно, как лошади это делают, – с горечью подумал Повелитель Лжи. – Вот, нарвался...» Быстро взглянув на Лисицу, Локи подмигнул ей:
– Никому не расскажешь?
Лиса промолчала. Локи сорвал травинку из следа чудесного коня и прикусил ее зубами. Разумеется, за этим ничего не последовало. Огненный ас медлил, сознавая, что позора он потом не оберется. С какой, собственно, стати он должен выручать Одина из очередной переделки?! Ну, вестимо, ни с какой... а вот Нъёрд... нельзя так с единственным другом. Шутник может помочь, значит, и поможет!
Вскоре на холмике уже гарцевала небесной (а как же иначе!) красоты кобыла. Она тряхнула нестриженной шелковистой гривой, задрала хвост и с веселым ржанием ринулась к трудяге-коню.
Полярная Лисица оскалилась в усмешке и пропала, оставив после себя столь неуместный в полдень клок тумана.

Цитата:
Вполне справедливо.

Цитата:
Экс-Участник делает большие глаза...
Не знаю, не знаю... Тут надо исчо с кем-нибудь посоветоваться. С лингвистом.

Цитата:
Не-а. Именно своей. Я, конечно, сумасшедшая, но не дура. Просто забыла выделить курсивом.

Цитата:
А если сноп? Там просто случилось такое природное явление - искры, взлетевшие столбом вверх. 

Цитата:
Угу. Нужно.

Цитата:
На самом деле Разум - не самый адекватный перевод имени Хугин... Его еще можно перевести как Мудрость, но он мужеска полу. А Мунин-Память - женского.

Экс-Участник достает большую бейсбольную биту и примеривается...
Орэллин, мне изменяет память, или Вы тоже стихи пишете? Давненько ничего нового не было видно... Да нет... Оказывается, не изменяет. Вот, нашла где-то Ваш трэд...
- тоже современное слово.

В контексте "изврат на тему" апокриф - новое понятие. Но это и не так важно...
Орэллин, Вы, к слову, вообще никак не отреагировали на мою жесткую критику.

(ворчливо) Вот, давайте еще препираться: кто кого как критиковал и кто как не отреагировал...
Рыжая, лучше продолжение пиши, интересно. А критиковать я не буду, возьму самоотвод. Мало мне ваших стихов... 

Не прошло и года...

***
Нъёрд пришел в Валаскъяльв. Без удовольствия, но – просил Игг. Сам явился, лукаво сощурил на пленника (а именно пленником, заложником ненужной войны был Брат Моряков) единственный ярко-голубой глаз.
– Давно я не видел младшего брата в своих чертогах. – Пафосная речь и какая-то плохо скрытая издевка в красивых словах. – Желаем мы, Нъёрд, чтоб был ты с нами на завтрашнем тинге пива…
Он говорил что-то еще о веселящих сердце битвах эйнхериев, о прелестях валькирий, о тоскующих по Нъёрду асах… Еще мельком упомянул «прекрасноликую Фрейю» и «ясноглазого Фрейра». Детей морской ас не видел уже очень давно, это было единственное, что заставило его выбраться в Асгард из притаившегося на каменистом морском берегу Ноатуна.
Так или иначе, ему досталось почетное место за главным столом, Отец Битв снисходительно сочувствовал «горю брата», от которого, устав от бесконечного крика чаек и стона прибоя, ушла жена, Нъёрд вяло отмахивался под перченые шуточки Локи и с беспокойством поглядывал на дочь. Фрейю не зря почитали прекраснейшей богиней. Она унаследовала от матери, кровной сестры Нъёрда, точеный стан и нежное лицо, неоднократно воспетые и людьми и асами. От отца ей достались лишь удивительной красоты глаза – огромные, наполненные солнцем капли топленого меда. Что-то в этих глазах таилось тревожное. И не скажешь, что плакала или не спала несколько ночей…
Нъёрд, улучив момент, подсел к Ванадис, поняв вдруг, что не знает, как обратиться к собственной дочери. Выбирающая мертвых, диса, названная сестра Норнам, прекрасная, желанная и – несчастная…
– Что с тобой? – неловко спросил он.
– Смотри, – совсем невпопад, – тебе нравится моё ожерелье?
Нъёрд только сейчас заметил крупные топазы под цвет медовых глаз в сплетении золотых кленовых листьев. Ожерелье охватывало лебединую шею богини любви, спускаясь на грудь. Побрякушка – красивая и, несомненно, подчеркивающая и без того совершенную внешность дочери, в глазах Нъёрда, хозяина всех затаившихся на морском дне сокровищ, бывшая не более, чем излишеством. Сам он не носил никаких украшений, кроме серебряного запястья на левой руке.
– У тебя грустные глаза, – еще более невпопад ответил он. – Что произошло?
Два сгустка солнца на юном прекрасном личике подернулись влагой. Фрейя опустила взгляд, глубоко вздохнула, пытаясь совладать с собой. Когда она вновь посмотрела на отца, в ее глазах читалась такая тоска, что у вана сжалось сердце.
– Од ушел…

Учитаю это и вот еще до кучи - продолжение, типа:

***
– Эй, не вешай нос! 
Юная валькирия, звякнув простым ожерельем из черного хрусталя, оправленного в серебро, присела у ног Нъёрда и погладила его теплой ладошкой по колену.
Морской ас невольно улыбнулся, рассматривая точеное молодое личико. Огромные бездонные глаза цвета штормового моря, высокие скулы, по-детски трогательно приоткрытый ротик – ровный ряд жемчужинок-зубов и яркие пухлые губки. Пшеничные волосы заплетены в две толстые косы, перевитые шитыми серебром синими лентами. Она была одета в мужскую рубаху из тонкой шерсти, крашенной березовыми почками, и льняные штаны. На маленьких ножках красовались сапожки из мягкой бурой кожи, а у пояса висел кинжал с резной костяной рукоятью.
– Как тебя зовут, кроха? – спросил Нъёрд.
Валькирия приподняла было изящную бровь, но, поразмыслив, раздумала обижаться.
– Эген, – ответила она. – Я здесь недавно, – добавила выбирающая мертвых и покосилась на двух спорящих о чем-то эйнхериев.
Спор быстро превратился в жаркую схватку. Один из павших героев – рослый, широкоплечий, со свирепой мордой скалящегося зверя, – зарычал и обрушил на противника страшный удар секиры. От встреченного удара щит разлетелся на куски, осколки задели пирующих воинов. Те повскакали со своих мест с жуткими криками, выхватывая оружие и спеша поразить обидчика. Второго из споривших воинов Нъёрд так и не рассмотрел, но, в любом случае, наверняка оба будут мертвы через несколько мгновений, лишь для того, чтобы завтра снова сесть за пиршественный стол… Брат Моряков опустил взгляд и увидел полные слез, ужаса и мольбы глаза. Девочка у его ног сжалась в комочек и стала похожа на загнанного в угол зайчонка, перед самой мордочкой которого щелкнули волчьи челюсти. Нъёрд даже забыл на время о собственных тревогах: об отданном во имя прихоти мече и во имя оной же потерянном достоинстве, о Скади и ее почти ненавидящем прощальном взгляде, брошенном в сторону моря. Он поднялся и, покрывая грохот битвы, как не раз уже покрывал грохот шторма, его голос достиг слуха Высокого:
– Я прошу Отца Битв выслушать меня! – твердо произнес бог ванов.
Висельник поднял руку, и в зале мгновенно стало тихо и пусто. Стихли крики, лязг металла, здравицы, женский визг, исчезли столы и пирующие за ними воины. В повисшей тишине голос Всеотца прозвучал подобно боевому рогу.
Один открыл рот и произнес длинную речь, суть которой сводилась к тому, что он готов внять просьбе брата, какой бы она ни была.
– Я не привык просить, – искусно скрыв неприязнь, ответил морской ас. – Я хочу выкупить у Отца Битв одну из выбирающих мертвых. Назови свою цену.
Один удивленно поднял бровь, от неожиданности позабыв говорить стихами.
– Зачем она тебе? – Он перевёл взгляд на всё еще жавшуюся к ногам Нъёрда валькирию. – Разве тебе недостаточно прекрасных морских дев?
– Скажи свою цену, – настаивал Нъёрд, не пожелав пускаться в объяснения.