"Поговорим о странностях любви: марина Цветаева"
http://www.synnegoria.com/tsvetaeva/WIN/kudrova/strannlubov.html
Я сама статью эту обнаружила - своеобразным "послесловием" к цветаевской "Повести о Сонечке". Вот, решила поделиться.
И - из чистой мстительности (догадайтесь, почему) - приведу здесь довольно большой фрагмент статьи:

"Известно, что жар сердца Цветаевой пробуждали не только мужчины. В автобиографической прозе она рассказала нам и о детском своем горячем чувстве к Наденьке Иловайской, со смертью которой она так долго не могла примириться; и о нежнейшей привязанности к Сонечке Голлидэй в 1919 году. А кроме того, сохранилось цветаевское письмо к Саломее Гальперн-Андрониковой, написанное под еще неостывшим впечатлением сна, в котором она горячо любила Саломею. Многоумному читателю и критику конца нынешнего века таких свидетельств достаточно, чтобы упоенно заговорить о лесбийской природе Цветаевой.
Не стану уклоняться от настойчиво муссируемой в наши дни темы. Ее возникновение инициировано было появлением в 1983 году в Соединенных Штатах книги «Незакатные оны дни: Цветаева и Парнок» ленинградской исследовательницы С. В. Поляковой. Нынче ее издали и у нас — уж очень пришлась ко времени. Сюжет ее — история любви Цветаевой и поэтессы Софии Парнок. История непридуманная (время действия ее — с конца 1914 года до начала 1916-го), но изложенная в книге Поляковой с отчетливо ощутимой неприязнью к Цветаевой, что заставило автора прибегать и к натяжкам, и к сомнительной аргументации. Выход книги проложил дорогу изобилию домыслов, в которых теперь уже фигурируют и другие женские имена; клубок продолжает раскручиваться и сегодня — на потребу всем.
<...>
Нынешние «настырные специалисты по подноготной» (превосходный термин Иосифа Бродского) притягивают к тому же сюжету и другую Софью (Голлидэй), но это уж по инерции и по большой охоте. Цветаева, не склонная вообще, как мы видели, что-либо скрывать (за что теперь и расплачивается), предвосхитила вопросы и впрямую сказала в «Повести о Сонечке»: «Мы с ней никогда не целовались: только здороваясь и прощаясь. Но я часто обнимала ее за плечи, жестом защиты, охраны, старшинства. (...) Братски обнимала. Нет, это был сухой огонь, чистое вдохновение, без попытки разрядить, растратить, осуществить...» (4, 312). Сказано — что же еще? Но пропускают мимо ушей. Скорее всего, и текста-то не читают, вот в чем дело, — не читают, а выискивают. Ведь автор сам сказал, что эта Сонечка была ее самой большой любовью! Чего еще надо? «Вы думаете — любовь — / Беседовать через столик?» — иронизировал герой «Поэмы Конца» перед расставанием с любимой. Ну, и так далее. Но и помимо Сонечек неленивые «специалисты» называют еще и еще имена... Нежная дружба — женская ли, мужская ли — для них не существует; скажите им про клятву на Воробьевых горах тех двух юношей, имена которых знал любой русский школьник в недавние еще времена, — и страшно представить себе комментарий. Впрочем, Борис Парамонов наверняка уже высказался и на этот счет...
Но вот недавно вышла в Ростове-на-Дону переведенная с английского книга Лили Файлер о Цветаевой.3 Хочется, как минимум, перевести ее дополнительно: с американских представлений на наши. Зная мало-мальски цветаевские тексты, что же надо иметь за душой, чтобы писать, например: Цветаева всегда «готова была заниматься любовью с мужчиной или женщиной»? Столь же характерно мельком брошенное «сведение» о том, что Антокольский с Завадским, дружа с Цветаевой, сами были любовниками! Как же! Ведь существует цветаевский стих: «Спят, не разнимая рук, / С братом брат, с другом друг»... А как еще спят братья и друзья у них там, в Америке?! И далее в том же духе — о всех цветаевских дружбах и встречах. Плакать или смеяться? Если так неодолимо привлекательна русская экзотика, можно ведь взяться за книгу о русской кухне, например, — особенности «загадочного» менталитета там все же сказываются меньше! Но Бог с ними, с фрейдистами, спор тут абсолютно безнадежен. У них один ответ на всё: они «так видят».
Если уж мы говорили о женщинах в жизни Цветаевой, уместнее напомнить читателю другое: например, о неистовой страсти, которая звучит в цветаевских письмах к Анне Ахматовой 1921 года. После расстрела Гумилева тогда ходили по Москве мрачные слухи о ее чуть ли не самоубийстве. Три страшных дня провела тогда Цветаева в душевных терзаниях. И в отосланном ею в Петербург в те дни письме — накал, ни на гран не уступающий тому, что звучит в ее самых страстных письмах к Пастернаку или Рильке! «Я ненасытна на вашу душу и буквы, — писала в те дни Цветаева Ахматовой. — Мне так жалко, что все это только слова — любовь — я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли...» (6, 201).
Странности любовных чувств Цветаевой несомненны, однако их норовят затолкнуть совсем не в тот регистр. Напомню и то, как в течение двух лет — «день в день, час в час», — чувство юной Марины, как она сама признавалась, было обращено «сквозь все и всех» к давно умершему герцогу Рейхштадтскому, сыну Наполеона! (НСТ, 126). И еще: кто не знает цветаевские стихи, адресованные возлюбленному, который еще только родится «через сто лет»?.. Все это тоже следовало бы включать в контекст эпизода с Софией Парнок в биографии Цветаевой.
Збигнев Мациевски справедливо говорил в своей работе о врожденном «эмоциональном гигантизме» Цветаевой. «Душа, не знающая меры» — так сама носительница этого «гигантизма» определяла свою природу. И до сиx пор ее «чрезмерности» продолжают раздражать людей, считающих себя носителями единственно «нормальных» реакций. Александра Кушнера выводят из равновесия у Цветаевой «взвинченные чувства» и «голая страсть»; Юрий Кублановский пишет о цветаевском «горячечном романтизме» и о «неумеренной, коробящeй экзальтации»; Олеся Николаева находит в цветаевских стихах аффектацию и женскую истеричность. Все бы ничего, но — раздражение, категоричность, враждебность! Что-то здесь превышает чисто литературные вкусы...
Познакомимся, однако, с еще одной точкой зрения на особенности природного склада Цветаевой. Спокойной и аргументированной. Е. Л. Лаврова, автор превосходной работы «Поэтическое миросозерцание М. И. Цветаевой», вышедшей на Украине (Гоpловка, 1994), пришла к выводу о двойственности цветаевской психофизики. Она обращает внимание на то, что в этой психофизике сочетались мужские и женские черты, причем те и другие были достаточно сильно выражены. Духовное начало Цветаевой, утверждает Лаврова, не считало себя женщиной и находилось в противоречии с ее телесной оболочкой. Ее психофизика была андрогинной, то есть наделенной ослабленным чувством половой принадлежности. Исследовательница приводит высказывания Николая Бердяева, а также суждения Василия Розанова и Владимира Соловьева, обращавших внимание на то, что андрогинами были многие гениальные люди, зачастую и сами не знавшие об этом.
Исследовательница напоминает, что натуре Цветаевой всегда был близок идеал и тип амазонки, являвшейся не вполне женщиной как в биологическом, так и в социальном смысле. И мы вспоминаем эпизод из жизни совсем юной Марины (описанный ею в прозе «Отец и его музей»), когда она выбрала в подарок себе — из множества предложенного — гипсовую голову амазонки. Вспоминаем и предводительницу амазонок Пенфесилею в цветаевских стихах 1923 года («Не суждено, чтоб сильный с сильным...»), и завоевательную интонацию цветаевских стихотворений, не слишком характерную для традиционной женской любовной лирики («Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес...», «Где бы ты ни был — тебя добуду...» и т.п.). Вспоминаем и присущее обычно мужской поэзии воспевание красоты возлюбленного (например, в цикле «Комедиант» и в стихах, посвященных мужу). И прозаическое «Письмо амазонке», написанное Цветаевой в 1934 году. Письмо это, во всяком случае, исполнено сострадания к тем, кто оказался в пресловутом «сексуальном меньшинстве».
Е. Л. Лаврова отмечает черты, безусловно заслуживающие нашего внимания; вышедшие позднее «Сводные тетради» не раз дают подтверждение размышлениям исследовательницы.
Привлекая внимание к реальным особенностям цветаевской натуры, Е. Лаврова подытоживает: «В ней не было обыкновенности». Между тем, отмечает исследовательница, многие из опубликованных воспоминаний грубо искажают облик поэта, выдавая лишь злобствование (и буйную фантазию) обывателя, жаждущего унизить то, что выходит за рамки его понимания. А также, добавлю я уже от себя, — понежиться в скандальной тине, раз уж им нечего сказать о творчестве великого поэта."

А автор случайно себе не противоречит?

Хм.. по-моему статья направленна на возраждение популярности Цветаевой. Точнее - сделать ее популярной, среди подростающего поколения..
А как еще можно привлечь внимание современного человека, как не открыть что-то "необычное" в вполне обыденном, на взгляд обывателя, поэте..

Хм... я думаю, что если бы в школе проходили не "Евгения Онегина" а другие произведения Пушкина, правда малость пошловатые, заинтересованность была бы куда больше... Но вот и сама слава поэта скатилась бы до уровня "Водка ПушкинЪ" - водка, которая принесет вам вдохновение...
К чему собственно и двигаемся...

Противоречит, как мне кажется..

В начале приведены цитаты, доказывающие "необычность" Цветаевой. В конце данного отрывка - приведена цитата, пусть и выражающая еще одно мнение на тему, что многие подобные исследования "грубо искажают облик поэта" В то время как эта статья является своего рода подобным исследованием.
Точнее, этот отрывок  наводит на подобные мысли... ))
А теперь о самой  статье...

Со времен школьной скамьи, что было не так давно, меня всегда раздражало желание учителей капаться в тексте, находя там скрытые мысли, о которых, ИМХО, автор мог и не подозревать. Так же мне не очень нравились подобные "исследования жизни". разумеется, творчество от жизни неотрывно, но зачем подробно разбирать каждый поступок автора? На уроках литературы, или читая статьи о произведениях и автораз, порой чувствуешь себя патологоанатомом, вынужденным в итоге заключить, что "пациент умер в результате вскрытия".

Статья - действительно инетрестна,  смысл ее написания - ясен. Единственно автор  не учла того, что подобные работы зачастую способствуют распространению того мнения, против которого в них борятся.

"Она воспринимала любовь не так, как другие."  Хорошо, но тут возникает проблема связанная с терминологией. Большенство воспримет это чувство в его традиционном значении, и  ни статья эта, ни сами тексты Цветаевой не разубедят их.
Общепринятые значения слов - большая сила. И когда в начале говориться о "многолюбии" это можно воспринять соответственно, даже если позже сказано о том, что любовь Цветаева воспринимала как чувство уважения, чувство, исходящее из человека, чувство, не требующее ответа. Возможно, во всяком случае у меня сложилось такое ощущение - любовь - как способ восприятия мира.

Да, автор может не подозревать о том, что он хотел сказать тем или иным своим высказыванием. Но трактовка любого произведения - будет лишь отрадением психики трактующего, а никак не автора. Кроме того, даже если допустить, что частично подобные копания в тексте бывают обьективны - то открывают они перед нами душу (внутренний мир) самого автора, его психологию и мировоззрение, и с самим произведением ни капли не связаны.

Да, порой копание в тексте интерестно, захватывающе и т.д., но, как я сказал выше, в большенстве случаев все, что в исследуемом тексте обнаружено - ничто иное как отражение опыта, личного мнения и мировоззрения исследователя.

Смысл? Смыл статьи (я ее таки да читал) именно в том, чтобы описать "истинное" - с точки зрения автора статьи - отношение Цветаевой к любви. Защитить ее от "грязных инсинуаций". Проблема в том, и я это указывал выше, что подобные защитные статьи зачастую подчеркивают и еще больше распространяют то мнение, против которого они направленны. История знает много примеров, когда еретические, порой бредовые идеи и интерпритации достигли наших дней только из-за того, что о них писали противники, в своих критических статьях, порой, полностью цитируя оппонентов.

«Даже если Марина Цветаева любила и мужчин и женщин, то что из этого? От это ее стихи хуже не становятся...» (Алтейа)

Хуже не становятся. КАКИМ БЫ НИ БЫЛ автор, стихи, гениальность – обособленны. Несовместны. Поясню сразу: я пока не собираюсь никому из участников этой темы возражать, просто хочу высказать стихийно пробудившиеся, но давно дремавшие мысли. А там будем посмотреть.

Первым поэтом, который мне «понравился» (этак детски. Собственно и было мне тогда десять лет), стала Анна Ахматова. Ее стихи – целый толстущий сборник стихов – я прочитала запоем, не отвлекаясь, хотя читать стихи помногу очень сложно, ими насыщаешься стократ быстрее, чем прозой. Спровоцировала меня пластинка Тухманова «По волне моей памяти». Две песни меня, сопливку, «не знающую слов любви», поразили сразу: на стихи Сапфо «Богу равным кажется мне по счастью», и на стихи Ахматовой «Смятение». Добыла книжку. Проглотила. Задрожала. Возлюбила. Наверное, «Смятение» останется для меня навсегда близким и единственным, как – простите мой французский – первая любовь.

Взрослея, я уходила от Ахматовой. Видно, то, что в детстве чувствуешь сердцем, с возрастом перестаешь понимать умом. Маловато его сначала, чтобы понимать. Позже – наверняка – мы с ней снова встретимся. И это будет хорошо.

Следующей поэтессой – и последней, мне кажется – стала Цветаева. Последней потому, что уж больно тяжело мне всегда было любить женщин. Во всех смыслах этого многообещающего слова «любить». С поэтами-мужчинами все понятно: их всегда будет много, как всегда много в жизни женщины будет мужчин. Заметим: вряд ли в этом что-то особенное. Другого пола, и вообще - другие, таинственные, в любой момент жизни – противники: это так захватывает! Пусть рядом – один, единственный, по-настоящему нужный. Но те, вокруг: они всегда есть, всегда интересуют, волнуют кровь и ум… Целомудренность и многолюбие. Жажда новизны познания: тела, души.

Многолюбие Цветаевой. Можно и другим словом назвать - нам, гусарам, только пальчик покажи. А вот не выйдет! Кому-то одной любви – достаточно, кому-то много, а кому-то – мало. Кому-то – мужчина, кому-то – женщина, кому-то – никто. А правильно – как? Кто-нибудь знает? Я – нет. Как правильно для меня – наверное, знаю. После подсчитаю, посужу, подытожу. Самски, так сказать, сама. Но для другого? Себя понять – и то подвиг, а тут – как?

Несчастная, невзаимная. Любовь. Наверное, так не бывает. Любовь – это когда _хорошо_ всем, так сказать, участвующим. Тогда это – любовь, невзирая на чины и звания, и на женский или мужской род всего менее оглядываясь. Я могу даже попытаться себе представить многообразие одновременно любящих, включая сюда и плотский смысл. В том случае, если объединяет действительно любовь, или даже какое-то иное благо – но благо для всех. Если хотя бы один несчастлив, это может быть – любовь?

Из некоторых исследовательских текстов можно понять, что плохо было тем, кто был рядом с Цветаевой, кого она любила. Мужья. Возлюбленные. Сестра. Дети. Ее дочь умерла в приюте – при живой матери. Мать, конечно, пришла за ней, но опоздала. Автор книги, описывающей это (забыла имя! Посмотрю), считала, что Цветаева не могла быть матерью или женой, что она была Поэтом. У Ирмы Кудровой это тоже читается, и, наверное, так и есть: Марина была – душой ли, Психеей ли, но - не человеком. Страдала от того, что не может быть человеком, но, возможно, сама не давала себе им быть. И, все-таки будучи – здесь, в _этом_мире – бывала человеком _недобрым_.  Источником боли, страдания, потерь. Виновным ли? Мне кажется – да. Знала. Могла – иначе. Не хотела.

И при этом – стихи. Виртуоз буквы. Виртуоз смысла. Столько близкого, столько яркого. Всегда – на грани, надрывного. Тревожного. А мы любим. Если взять в руки сборник, не отложишь до вечера, глотаешь, впитываешь, как наркотик.

Гений и злодейство. Или все-таки, не злодейство – жертва? Или – не гений? Или – в каждом из нас все это, осуждаемое и кажущееся злым, неверным – тоже есть, просто не даем ему вырваться? Просто _не можем_ дать вырваться, хотя и хотели б? Любим – сродственность? Запретное, недостойное. Любим? Или…

Похоже, про Цветаеву нельзя писать равнодушно. Кому-то удается хотя бы более разборчиво – как Ирме Кудровой. Извините, если что. Мне бы тоже хотелось, чтобы вышла дискуссия. Но, кажется, не удалось сформулировать тезисы.

С уважением,
Гриз

Фу... какая ерунда (это о статье)... *морщится с отвращением*
Ну зачем все это? И что меняет тот "факт", что Достоевский - черносотенец, Чайковский - гомосексуалист и т.д.? При чем тут их ТВОРЧЕСТВО? ??? А преподносят такие "факты" именно как что-то там значащие...
Модная тема... жареные факты и фактики...
В доброй половине, если не больше,  случаев причиной копания в подобных "интересностях" и личной жизни известных людей является, имхо, стремление во что бы то ни стало доказать, что "и на солнце есть пятна"... психология ущербности в действии.
Противно...
Я лучше открою томик Цветаевой... она, что хотела - сказала, а остального никто касаться не вправе. ИМХО.