Учитывая, что ссылка на rus-rostock.de работает плохо, размещаю здесь свой перевод 10-летней давности. Пока один, но ба-а-льшой.

Роберт Браунинг
ВИДЕНИЕ ИОАННА АГРИКОЛЫ

Над нами высь, и я в ночи
Сквозь горний свод гляжу туда;
Ни солнце, ни луны лучи
Мне не преграда; никогда
Мой взор не отвлечет звезда,

Затем что к Богу я стремлюсь,
Затем что к Богу - этот путь,
Затем что духом я томлюсь -
Будь эта слава иль не будь,
Я упаду к Нему на грудь.

Я, как всегда, лежу без сна,
Его улыбкой озарён;
До всех светил, еще когда
Воздвигнут не был небосклон,
Во мне дитя замыслил Он.

Он жить назначил мне вовек,
Все в жизни вплоть до пустяка
Предначертав; да, Он предрек,
Что ляжет так моя рука,
Пред тем, как начались века.

И, этой жизни дав исток,
Укоренив, велел расти
Навек безвинным, как цветок,
Что может вянуть иль цвести,
Не зная своего пути,

Чтоб мысли, речи и дела
В Нем множили любовь ко мне,-
К душе, что создана была,
Чтоб что-то Он обрел вовне,
Ему врученное вполне.

Да, да, коль древо ждет расцвет,
Ему не повредит сорняк!
Когда б - Господь мне дал обет -
От всех грехов вкусил я, как
Вкушают ядовитый злак,

Вся скверна силой естества
В блаженство б обратилась вмиг:
Но гибнет сорная трава,
Чей лист под росами поник,
Коль он для этого возник.

Когда вкушаю я покой
Средь нескончаемых отрад,
Я вижу - огненной рекой,
Лишь стоит долу кинуть взгляд,
Сонм тех злосчастных кружит ад,

Кто жаждал, чтоб их жизнь была
Чиста, как дым от алтаря,
Чтоб Бог избавил их от зла,
Пусть к ним любовью не горя;
И все труды пропали зря.

Мудрец, священник и аскет,
Монах, монахиня - без сил;
Спасенья мученику нет,
И Бог ребенка осудил
До сотворения светил!

Но - как бы смел я вознести
Ему хвалу, когда бы мог
Постичь безвестные пути
И, за любовь внеся оброк,
Войти в заоблачный чертог?

Еще один перевод, на сей раз с французского.

Пьер де Ронсар
Из "Первой книги о любви"

172

Хочу сгореть и под небесный кров
Из-под коры убожества и тлена
Взлететь навек, как тот, чья мать - Алкмена,
Объят огнем, воссел среди богов.

Уж тяготит меня плотской покров,
Мятется дух и рвется ввысь из плена,
И, чтоб твой взор спалил меня мгновенно,
Мой жертвенный костер уже готов.

О чистый пламень, о священный пыл,
Зажги во мне огонь столь дивных сил,
Чтоб, отрешась от оболочки тесной,

Я воспарил, свободен, чист и прям,
Превыше звезд, чтоб вечно славить там
Твоей красы прообраз наднебесный.


Оригинал (диакритика подразумевается):

Pierre de Ronsard
Du "Premier livre des amours"

CLXXII

Je veux bruler, pour m'envoler aux cieux,
Tout l'imparfait de mon ecorce humaine,
M'eternisant, comme le fils d'Alcmene,
Qui tout en feu s'assit entre les Dieux.

Ja mon esprit chatouille de son mieux,
Dedans ma chair, rebelle, se promene,
Et ja le bois de sa victime amene
Pour s'immoler aux rayons de tes yeux.

O saint braiser, o feu chastement beau,
Enflamme-moy d'un si divin flambeau,
Qu'abandonnant ma depouille connue,

Net, libre, et nu, je vole d'un plein saut
Outre le ciel, pour adorer lа haut
L'autre beaute dont la tienne est venue.

Пожалуйста . Остальное, имхо, слишком непрофессионально (размещенное здесь, конечно, тоже, но профессиональных переводов этих стихотворений я попросту не знаю, а на безрыбье и рак ...)

И на всякий случай поясню: богословские взгляды Агриколы (это историческая личность, деятель Реформации) - не мои и даже не Браунинга .

Пожалуйста, я перетащу, но в "Скрижалях" не приняты никакие обсуждения, и тред мне придется сразу же закрыть. Вы так хотите?

Тогда, наверное, лучше оставить тред здесь.

Благодарю Вас, госпожа Элхэ. Сейчас дополню тред - а Вы, Раиса, не могли бы перенести его в "Скрижали" или подсказать мне, как это сделать технически, не копируя сообщения по одному (притом что я не модератор)?

Вот еще один хрестоматийный текст из Вийона.

Баллада о дамах былых времен

Скажите, где, в какой стране
Найти цвет римлян - Флору - мне?
Архипиада и Таис -
Куда те сестры унеслись?
Где Эхо, певшая всегда
Вблизи реки и у прудА -
Подобных ей не видел свет?
Но где снега минувших лет?

А Элоиза где сейчас,
Из-за которой Пьер угас
В убранстве инока-скопца?
Любовь - виновница конца.
А та где, кем приказ был дан,
Чтоб в воды Сены Буридан
Был брошен в довершенье бед?
Но где снега минувших лет?

Где Бланш, как лилия бела,
Что, как сирена, песнь вела?
Где прелесть Берты и Алис,
Арамбюржи и Беатрис?
Где Жанна, что, взяв Орлеан,
Сгорела в лапах англичан?
Святая Дева, где их след?
Но где снега минувших лет?

Принц, не ищите, где они:
Умчались годы их и дни,
И лишь припев звучит вослед:
Так где ж снега минувших лет?

Песнь тридцать третья

Оторвав от мерзости уста,
О главу, изглоданную с тыла,
Этот грешник вытер кровь со рта.

"Речь твоя", - он начал, - "оживила
В скорбном сердце память прошлых гроз;
И не молвив, вспомнить тяжко было.

Но, когда б мой сказ хулой пророс
На врага, чьи кости я ломаю,
Ты б услышал смесь речей и слез.

Кто ты, как к нам шел, - не понимаю,
Но, твое наречье разобрав,
Флорентийцу, кажется, внимаю.

Так что знай: я Уголино, граф,
Здесь с Руджери, пастырем, совместно;
Тот, кто нас соединяет, прав.

Как я был обманут им бесчестно,-
Хоть и верил, - заточен в тюрьму,
Предан смерти, - всем давно известно.

Не дано лишь ведать никому,
Как пришлось мне с жизнью распроститься;
Вот за что я стал врагом ему.

В узкой щели, в глубине темницы,
Что с тех пор Голодной названа, -
И другим в ней суждено томиться, -

Мне зажглась не первая луна;
Вдруг, расторгнув будущего ризу,
Мне кошмар явился вместо сна.

Видел я, как тот, кто ныне снизу,
Волчью стаю гнал к горе от рощ,
Что от Лукки заслоняет Пизу.

Каждый пес был ловок, быстр и тощ,
А Гваланди, и Сисмонди рядом,
И Ланфранки мчались во всю мощь.

Недостало сил отцу и чадам,
И клыки вонзили, не тая,
В них собаки под холодным взглядом...

Раньше всех, во тьме поднялся я
И услышал - плач мольбе подобен:
Хлебушка просили сыновья.

Если ты душой настолько злобен,
Что тебя б не тронул этот стон, -
От чего ж заплакать ты способен?

Встали все. Уже, как испокон,
Время пищи подходило снова;
Только всех смущал недавний сон.

Вдруг внизу раздался стук сурово:
Забивали выход... И на них
Я взглянул, не говоря ни слова.

Каменея сердцем, я затих,
Но они рыдали; Ансельмуччо
Молвил: "Папа! Что в глазах твоих?!"

Я молчал, не плача, их не муча,
И когда сменился ночью день,
И когда вновь стало видно лучше.

Скудный луч едва проникнул в сень
Наших мук, и, словно на погосте,
В детях я свою увидел тень,

Так что пальцы укусил со злости.
А они, подумав, - о Творец! -
Что гложу я собственные кости,

Молвили: "Съешь лучше нас, отец;
Нашу плоть твоя произрастила,-
Пусть в тебе найдет она конец."

Чтобы это их не тяготило,
Я смолчал. Прошли еще два дня...
Что ж, земля, ты нас не поглотила?

На четвертый Гаддо пал, стеня,
Подле ног моих, едва не воя:
"Мой отец, что ж бросил ты меня?"

И угас. Как я перед тобою,
На моих глазах в двухдневный срок
Умерли и остальные трое.

Я два дня их щупал, одинок,
Мертвых звал, уже слепой, во мраке.
После... голод больше горя смог."