У меня нет слов. Пустота...

                 * * *

                 Веничке Ерофееву

Кто знает - вечность или миг
мне предстоит бродить по свету.
За этот миг иль вечность эту
равно благодарю я мир.

Что б ни случилось, не кляну,
а лишь благословляю легкость:
твоей печали мимолетность,
моей кончины тишину.

1960

Моё сегодняшнее:

Памяти Беллы Ахмадулиной

об этом не получится без рифмы
и в рифму не получится об этом
эпоху подытожив и закрыв мы
должны сказать прощай её поэтам

не в срок и не не в срок а за эпохой
вослед, как за царицей камергеры
они уходят тихо. им неплохо
их новый путь ведёт в другие сферы

им новый вид открыт из новых окон
их новые тела чужды уродства
а нам осталось радоваться строкам
и ощущать блаженство как сиротство

29 ноября 2010

Мы, видимо, об одном думали...

Памяти Беллы Ахмадулиной

Такую весть не выразить в словах.
В промерзшей пустоте оглохли звуки...
Сквозь дробный перебой в сердечном стуке
Живут стихи... Их автор - не жива...

И все же на границе пустоты
Сквозь слезы ноября уходит в лето
Мучительный, счастливый путь поэта,
Где не бывает финишной черты.

Умопомрачительная красавица

Умерла Белла Ахмадулина

Она была гениальна. У нее был особый стих, особая мысль и свое абсолютно неподражаемое звучание.
Когда она читала свои стихи, ее хрустальный певучий голосок смягчал жуткую правду и случалось убаюкивал цербера. И ей удавалось не только написать (для поэта писать как дышать), ей удавалось напечатать такое...
Кто младше 25, почти не знают , что о великих поэтах России — о Цветаевой, о Мандельштаме... — писать было нельзя. Особенно — об их кончине. Одна в отчаяньи и с голоду повесилась в Елабуге в 1941, другой то ли был убит в сталинском концлагере на Дальнем Востоке, то ли  умер там с голоду.
Их судьба не давала Ахмадулиной покоя. Стихотворенье за стихотвореньем об убитых, о тех, кому горло порвал век-волкодав.
Нельзя в Москве? — она печатала книгу в Тбилиси. В 1977, в гнилое сусловско-брежневское время там вышел сборник стихов, где чуть не половина — о гениях: о Пушкине, Лермонтове... И конечно, про Марину:

А ты — одна. Тебе — подмоги нет.
И музыке трудна твоя наука —
не утруждая ранящий предмет,
открыть в себе кровотеченье звука.

Кровотеченье звука... единственная женщина на вершине тогдашнего Олимпа, где рядом с нею громыхали, призывали, воспевали и в меру гневались знаменитые мужчины: Евтушенко, Вознесенский, Рождественский... Но зал замирал, когда на сценну выходила умопомрачительная красотка и читала внешне тихое, вежливое воспоминание о званом обеде в семье искусствоведов, благополучных и обласканных властью. А в голоске звенела беспощадная сталь:

Придвинув спину к их камину,
пока не пробил час поэм,
за Мандельштама и Марину
я отогреюсь и поем.

Хозяин начинает учит, как жить, как правильно себя вести:

Он, сокрушаясь бесполезно,
стал разум мой учить уму,
и я ответила любезно:
"Потом, мой друг, когда умру,
вы мне успеете ответить...

Сейчас ей успеют ответить. "Ахмадулина?— Это кто?"
Господи, теперь ее знают по ежегодной теле-кино-комедии "С легким паром". Да и знают ли , что это ее стихи там поют, приделывая как попало к шаблону мелодрамы:

По улице моей который год
звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден...

Вот отзвучали и ее шаги.

(c) А. Минкин
Отсюда: http://www.mk.ru/culture/article/2010/11/29/548080-umopomrachitelnaya-krasavitsa.html