Сейчас в треде

http://www.elhe.ru/cgi-bin/forum/YaBB.pl?board=in_nom;action=display;num=1103208755

идет дискуссия об эвтаназии, самоубийствах, смерти и "мракобесии". Сюда выкладываю стих любимого мною Тао Юань-мина (365-427 AD). Перевод Л.З. Эйдлина. М., "Художественная литература", 1972, c.201-208.

Думаю, это достойно "Скрижалей". Если будет на то воля Хозяйки, я позже еще выложу сюда поэму "Персиковый источник" (эскейпическую, оно в топик:)) и другие стихи Тао, которые особенно мне нравятся.

ПОМИНАЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Если в мире есть жизнь,
  неизбежна за нею смерть.
Даже ранний конец
  не безвременнен никогда.

Я под вечер вчера
  был еще со всеми людьми,
А сегодня к утру
  в списке душ уже неживых.

И рассеялся дух,
  и куда же, куда ушел?
Оболочке сухой
  дали место в древе пустом...

И мои сыновья,
  по отцу тоскуя, кричат,
Дорогие друзья
  гроб мой держат и слезы льют.

Ни удач, ни потерь
  я не стану отныне знать,
И где правда, где ложь,
  как смогу теперь отличить?

Через тысячу лет,
  через десять тысяч годов
Память чья сохранит
  нашу славу и наш позор?

Но досадно мне то,
  что, пока я на свете жил,
Вволю выпить вина
  так ни разу и не пришлось!

* * *

Прежде было ли так,
  чтоб напиться я вдоволь мог,
А сегодня вино
  здесь нетронутое стоит.

На весеннем вине
  ходят пенные муравьи.
Я когда же теперь
  вновь испробую вкус его?

И подносов с едой
  предо мною полным-полно.
И родных и друзей
  надо мной раздается плач.

Я хочу говорить,
  но во рту моем звуков нет.
Я хочу посмотреть,
  но в глазах моих света нет.

Если в прежние дни
  я в просторном покое спал,
То сегодня усну
  я в травой заросшем углу...

Так я в утро одно
  дом покинул, в котором жил,
Дом, вернуться куда
  никогда не наступит срок!

* * *

Все кругом, все кругом
  заросло сплошною травой.
И шумят, и шумят
  серебристые тополя...

Когда иней суров
  и девятый месяц настал,
Проводили меня
  на далекий глухой пустырь...

Ни в одной стороне
  человеческих нет жилищ,
И могильный курган
  возвышается, как утес.

Кони, в грусти по мне,
  прямо к небу взывая, ржут.
Ветер, в грусти по мне,
  скорбно листьями шелестит.

Тихий темный приют
  лишь однажды стоит закрыть,
И на тысячи лет
  распрощаешься ты с зарей.

И на тысячи лет
  распрощаешься ты с зарей,
Величайший мудрец
  не сумеет тебе помочь...

Было много людей,
  проводивших меня сюда,
Поспешивших затем
  воротиться - каждый в свой дом.

Но родные мои,
  может быть, и хранят печаль,
Остальные же все
  разошлись и уже поют...

Как я смерть объясню?
  Тут особых не надо слов:
Просто тело отдам,
  чтоб оно смешалось с горой!

Барк - выкладывайте, конечно!

Subj. Если нет возражений, я буду выкладывать по мере набирания:)

С хвоей темно-зеленой
  это дерево в тесном доле...
И зимою и летом
  остается оно таким.

Год проходит, и снова
  видит дерево снег иль иней.
Разве кто-нибудь скажет,
  что не знает оно времен?

Мне наскучило слушать
  каждый день здесь мирские речи,
Отыскать себе друга
  я приду в столицу Линьцзы.

Там, в Цзися, как я слышал,
  много тех, кто книги толкует,
Эти люди помогут
  разрешить сомненья мои.

Я собрал свои вещи,
  даже день отъезда назначил.
Даже перед разлукой
  попрощался уже с семьей.

Но я все же колеблюсь,
  не успев уйти за ворота.
В дом вернусь и присяду
  и еще подумаю раз.

Нет, мне вовсе не страшно
  то, что путь окажется долгим.
А одно только страшно, -
  что обманут люди меня.

Вдруг да в нашей беседе
  не сойдется их мысль с моею,
И навек я останусь
  лишь посмешищем для других...

Все, что сердце тревожит,
  трудно выразить мне словами.
Чтоб с тобой поделиться,
  написал я эти стихи.

________________________

Примечания переводчика:

я приду в столицу Линьцзы - Линьцзы - столица страны Ци (в нынешнем Шаньдуне).

Там, в Цзися - то есть под воротами Цзи, где, задолго до времени Тао Юань-мина, собирались ученые для беседы.

Предваряющий текст - прозаический. Думаю, ритмизованный - переводчик его разбил на неравные по длине строки, я это разбиение, естественно, сохранил (Барк).

ПЕРСИКОВЫЙ ИСТОЧНИК

В годы Тайюань правления дома Цзинь
человек из Улина рыбной ловлей добывал себе пропитание.
Он плыл по речушке в лодке
и не думал о том, как далеко он оказался от дома.
И вдруг возник перед ним лес цветущих персиковых деревьев,
что обступили берега на несколько сот шагов;
и других деревьев не было там, -
только душистые травы, свежие и прекрасные,
да опавшие лепестки, рассыпанные по ним.
Рыбак был очень поражен тем, что увидел,
и пустил свою лодку дальше,
решив добраться до опушки этого леса.
Лес кончился у источника, питавшего речку,
а сразу за ним возвышалась гора.
В горе же был маленький вход в пещеру,
из которого как будто выбивались лучи света.
И рыбак оставил лодку и проник в эту пещеру,
вначале такую узкую,
что едва пройти человеку.
Но вот он сделал несколько десятков шагов,
и взору его открылись яркие просторы -
земля равнины, широко раскинувшейся,
и дома высокие, поставленные в порядке.
Там были превосходные поля и красивейшие озера, и туты, и бамбук, и многое еще.
Межи и тропинки пересекали одна другую,
петухи и собаки перекликались между собою.
Мужчины и женщины, - проходившие мимо и работавшие в поле, - были так одеты,
что показались рыбаку чужестранцами;
и старики с их пожелтевшей от времени сединой,
и дети с завязанными пучками волос
были спокойны, полны какой-то безыскусственной веселости.
Увидев рыбака, эти люди очень ему удивились
и спросили, откуда и как он явился.
Он на все это им ответил.
И тогда они пригласили его в дом,
принесли вина, зарезали курицу, приготовили угощение.
Когда же по деревне прошел слух об этом человеке,
народ стал приходить, чтобы побеседовать с ним.
Они говорили: "Деды наши в старину бежали от жестокостей циньской поры,
с женами и детьми, с земляками своими пришли в этот отрезанный от мира край
и больше уже отсюда не выходили,
так и расстались со всеми теми, кто живет вне этих мест".
Они спросили, что за время на свете теперь,
не знали они совсем ничего ни о Хань
и, уж конечно, ни о Вэй и ни о Цзинь.
И этот человек подробно, одно за другим, рассказал им все то, что знал он сам,
и они вздыхали и печалились.
И все они без исключения радушно приглашали его в гости к себе в дома
и подносили ему вино и еду.
Пробыв там несколько дней,
он стал прощаться.
Обитатели этой деревни сказали ему:
"Только не стоит говорить о нас тем, кто живет вне нашей страны".
Он ушел от них
и снова поплыл в лодке,
держась дороги, которую прибыл,
и всюду-всюду делая отметки.
А вернувшись обратно в Улин,
он пришел к правителю области и рассказал обо всем, как было.
Правитель области тут же отрядил людей, чтобы поехали вместе с рыбаком
и поискали бы сделанные им отметки,
но рыбак заблудился и дорогу ту больше найти не смог.
Известный Лю Цзы-цзи, живший тогда в Наньяне
и прославившийся как ученый высоких правил,
узнав обо всем,
обрадовался, стал даже готовиться в путь,
но так и не успел:
он вскорости заболел и умер.
А после и вовсе не было таких, кто "спрашивал бы о броде"!


Вот что было при Ине:
  он нарушил порядок неба,
И хорошие люди
  покидали мир неспокойный.

Ци с друзьями седыми
  на Шаншани в горе укрылись,
Люди повести этой
  тоже с мест насиженных встали.

И следы их былые
  не нашлись, как канули в воду,
И тропинки их странствий
  навсегда заросли травою...

Каждый кличет другого,
  чтобы в поле с утра трудиться,
А склоняется солнце -
  и они отдыхать уходят...

Там бамбуки и туты
  их обильною сенью дарят.
Там гороху и просу
  созревать назначены сроки.

Шелкопряды весною
  им приносят длинные нити,
С урожаем осенним
  государевых нет налогов.

На заглохших дорогах
  не увидеть путников дальних.
Лай собак раздается,
  петухи отвечают пеньем.

Форму жертвенной чаши
  сохраняют они старинной,
И на людях одежды
  далеки от новых покроев.

Их веселые дети
  распевают свободно песни,
Да и старцы седые
  безмятежно гуляют всюду.

Зацветают деревья -
  люди помнят - с теплом весенним,
Облетают деревья -
  им известно - с осенним ветром.

Хоть они и не знают
  тех наук, что считают время,
Все же строятся сами
  в ряд четыре времени года.

Если мир и согласье,
  если в жизни радостей много,
То к чему еще нужно
  применять ученую мудрость?..

Это редкое чудо
  пять веков как спрятано было,
Но в прекрасное утро
  мир нездешний для глаз открылся.

Чистоту или скверну
  не один питает источник.
Мир открылся, но снова
  возвращается в недоступность...

Я спросить попытаюсь
  у скитающихся на свете,
Что они понимают
  за пределом сует и праха.

Я хотел бы тотчас же
  устремиться за легким ветром, -
С ним подняться бы в выси,
  с ним искать бы тех, кто мне близок.

___________________________________________-

Примечания переводчика:

В годы Тайюань под правлением дома Цзинь - годы под названием Великого
Начала (376-396) время правления цзиньского Сяо У-ди.

Улин - местность в нынешней провинции Хунань.

Цинь - династия и государство (246-207 до н.э.)

Хань - династия и государство (206 до н.э. - 220 н.э.)

Вэй - династия и государство (220-264)

Цзинь - династия и государство (265-420)

А после и вовсе не было таких, кто "спрашивал бы о броде"! - см.
прим. к стихотворениям "В седьмой месяц года синьчоу..." и "В год гуймао
ранней весной..." (ниже я цитирую эти примечания - Bark)

Вот что было при Ине - то есть при жестоком Цинь Ши-хуане, объединившем
разрозненные уделы в одно циньское государство.

Ци с друзьями седыми // на Шаншани в горе укрылись - Цили Цзи и трое
его друзей, "четверо седых", во время правления Цинь Ши-хуана ушли от мира
на гору Шаншань (недалеко от Лояна в нынешней провинции Хэнань).

_______________________________________

Примечание к стихотворению "В седьмой месяц года синьчоу..."

Я мечтаю с тоской // о земле, что пахать нам вдвоем - то есть
трудиться так спокойно, как трудились некогда те двое - Чан Цзюй и
Цзе Ни, которых ученик Конфуция Цзы-лу, проходя полем, по поручению
учителя спросил о броде.

Примечание к стихотворению "В год гуймао ранней весной..."

Случайный прохожий // не спросит меня о броде - то есть не потревожит
меня в моем уединении, как это сделал ученик Конфуция Цзы-лу.

Я, бывало, услышав
  поучения старших годами,
Закрывал себе уши -
  их слова меня раздражали.

И должно же случиться, -
  проведя на свете полвека,
Вдруг дошел до того я,
  что и сам теперь поучаю!

Отыскать я пытаюсь
  радость прежней поры расцвета.
Ни мельчайшей крупинки
  у меня не найдется больше.

И уходит-уходит
  все быстрее и дальше время.
С этой жизнью своею
  разве можешь встретиться снова?

Все, что в доме, истрачу,
  чтоб наполнить его весельем
И угнаться эа этим
  лет и лун стремительным бегом.

Я ведь, следуя древним,
  не оставлю золото детям,
Не истрачу, то что же
  после смерти с ним буду делать?

Из цикла "Обращения к друзьям"

Отвечаю цаньцзюню Пану

Когда Пан служил цаньцзюнем у Вэйского цзюня и был послан из Цзянлина в столицу, он, проезжая через Сюньян, подарил мне стихи.

I

За дверью из грубо
  сколоченных досок
И цинь у меня,
  и для чтения книги.

Стихи я пою,
  я играю на цине,
Что главною стало
  моею утехой.

А разве лишен
  я других наслаждений?
Еще моя радость
  и в уединенье:

Я утром с зарей
  огород поливаю,
А к ночи ложусь
  под соломенной кровлей.

II

Что мнится иному
  сокровищем дивным,
Порою для нас
  вовсе не драгоценность.

И если мы с кем-то
  не равных стремлений,
Способны ли с ним
  быть мы родственно-близки?

Я в жизни искал
  задушевного друга
И вправду же встретил
  того, кто мне дорог.

И сердце приветно
  сливается с сердцем,
Уже и домами
  соседствуем даже.

III

Теперь я скажу
  о тебе, кто мне дорог,
Кто любит добро
  и усердия полон.

Вино у меня
  превосходное было,
Но только с тобою
  в нем радость вкушал я.

За ним говорились
  приятные речи,
За ним сочинялись
  и новые строки.

Бывало, лишь день
  я тебя не увижу, -
Как мог в этот день
  о тебе я не думать!

IV

Хоть истинный друг
  никогда не наскучит,
А все ж наступило
  нам время расстаться.

Тебя проводив
  от ворот на дорогу,
Я чарку пригубил
  без всякой охоты.

О, нас разлучившая
  служба в Цзянлине!
О, скрытые далью
  на западе тучи!

И вот человек
  уезжает далеко...
Разумную речь
  от кого я услышу?

V

В тот день, когда я
  распростился с тобою,
Весенние иволги
  только запели.

Сегодня, когда
  мы встречаемся снова,
Снег мокрыми хлопьями
  падает с неба.

Всесильный дафань
  дал тебе повеленье
На должность сановную
  ехать в столицу.

Ты разве забыл
  тишины безмятежность?
Да нет, это служба
  не знает покоя!

VI

Печально-печально
  холодное утро.
Шумит и шумит
  нескончаемый ветер...

Вперед понеслась
  государева лодка,
И где-то качает
  ее нед пучиной.

Да будет удача
  в делах твоих, странник!
В начале пути
  о конце позаботься.

Воспользуйся всеми
  удобными днями
И побереги себя
  в дальней дороге.
______________________________

Примечания переводчика:

Цаньцзюнь - военный советник.

Вэйский цзюнь - Вэйский полководец Ван Хун, правитель Цзянчжоу.

Я утром с зарей // огород поливаю - здесь символ уединения: в древности Чэнь Чжун-цзы, человек из Ци, славе и почестям предпочел работу на чужом огороде.

Всесильный дафань дал тебе повеленье - Дафань - великий правитель, титул вана Иду, в 424 г. взошедшего на сунский престол под именем Вэнь-ди.

["Некоторых вводит в заблуждение то, что в ряде стихов Тао Юань-мина вино. На мой взгляд, смысл здесь не в вине; через посредство вина поэт выражает себя."(Сяо Тун (VI AD), "Литературный изборник")].

Я жил в свободе от службы и радовался немногому,
да к тому же и ночи стали уже длиннее,
и если вдруг я находил славное вино,
то не было вечера, чтоб я не пил.
Лишь с тенью, один, осушал я чарку
и так незаметно для себя хмелел.
А после того, как я напивался,
я тут же сочинял несколько строк и развлекал себя этим.
Бумаги и туши извел я немало,
но в расположении стихов недоставало порядка,
и тогда позвал я доброго друга, чтобы он записал их
для общей радости нашей и для веселья.


В поступках людских,
 в несметных тысячах тысяч,
Поди разберись,
 где правда и где неправда:

На правду и ложь,
 когда их поставишь рядом,
Откликнется хор
 готовых хулить и славить.

В конце трех времен
 такое случалось часто,
И только мудрец
 как будто не этим занят.

Брезгливо смеясь
 над глупостью в пошлом мире,
Он сам изберет
 дорогу Ци и Хуана.
____________________________________

Примечания переводчика:

В конце трех времен // такое случалось часто - три времени - три династии: Ся, Шан и Чжоу (прибл. 2100-256 до н.э.). За "концом трех времен" нетрудно было разглядеть намек поэта на конец десятых и начало двадцатых годов V века, время упадка Цзинь и установления династии Сун.

Он сам изберет дорогу Ци и Хуана - то есть судьбу Цили Цзи и Сяхуан Гуна, которые в числе "четверых седых" во времена жестокого правления Цинь Ши-хуана (221-210 до н.э.) удалились от мира на гору Шаншань.

* * *

Вот бывают же люди, -
 даже в доме одном живут, -
Что принять, что отбросить -
 нет единства у них ни в чем.

Скажем, некий ученый
 в одиночестве вечно пьян.
Или деятель некий
 круглый год непрестанно трезв.

Эти трезвый и пьяный
 вызывают друг в друге смех.
Друг у друга ни слова
 не умеют они понять.

В рамках узости трезвой
 человек безнадежно глуп.
Он в наитье свободном
 приближается к мудрецам.

И стихи обращаю
 я к тому, кто уже хмельной:
Лишь закатится солнце -
 пусть немедля свечу берет!
_________________________________

Примечание переводчика:

Лишь закатится солнце - пусть немедля свечу берет - для того, чтобы продолжать пить, как продолжал, взяв свечу, древний поэт с наступлением темноты.

Примечание Барка:

Не могу не вспомнить стих Кем (почти столь же древний, как стих Тао). По памяти:

...
Отложи предсказанья, достань поскорее вино -
Мы нальем его в чашу, прольем на пергаментный свиток -
Что, за книгами сидя, вовеки постичь не дано,
Нам, пленяя собой, благородный откроет напиток!

* * *

[Это - хрестоматийное! (Барк)]

Я поставил свой дом
 в самой гуще людских жилищ,
Но минует его
 стук повозок и топот коней.

Вы хотите узнать,
 отчего это может быть?
Вдаль умчишься душой,
 и земля отойдет сама.

Хризантему сорвал
 у восточной ограды в саду,
И мой взор в вышине
 встретил склоны Южной горы.

Очертанья горы
 так прекрасны в закатный час,
Когда птицы над ней
 чередою летят домой!

В этом всем для меня
 заключен настоящий смысл.
Я хочу рассказать,
 и уже я забыл слова...

* * *

Хризантемы осенней
 нет нежнее и нет прекрасней!
Я с покрытых росою
 хризантем лепестки собрал

И пустил их в ту влагу,
 что способна унять печали
И меня еще дальше
 увести от мирских забот.

Хоть один я сегодня,
 Но я первую чару выпью.
А она опустеет -
 кувшин наклониться готов.

Я стихи распеваю
 под восточным навесом дома,
Я доволен, что снова
 жизнь вернулась ко мне такой!

* * *

Ученый Цзы-юнь
 пристрастье имел к вину,
Но в бедной семье
 откуда его возьмешь?

Надежда была
 на тех, кто правду искал,
С вином приходя
 сомненья свои решать.

И чарку он брал,
 и все выпивал до дна,
На каждый вопрос
 им добрый давал совет...

А некогда жил
 один, кто хотел молчать,
Чтоб слово его
 помочь не могло войне...

В ком к людям любовь,
 тот все от себя им даст -
Все то, что нужней -
 молчание или речь!

_________________________________

Примечания переводчика:

Ученый Цзы-юнь // пристрастье имел к вину - Ян Цзы-юнь (Ян Сюн),
поэт и ученый (53 г. до н.э. - 18 г. н.э.) знаменит поэтическими сочинениями
в жанре "фу" и трактатами о языке.

А некогда жил // один, кто хотел молчать - В "Истории Хань" рассказывается
о жившем во времена "Весен и осеней" (VIII-V до н.э.) человеке по имени
Люся Хой. "Государь удела Лу спросил у Хоя из Люся: 'Я хочу напасть на Ци.
что скажешь ты на это?' - 'Нельзя', - ответил Люся Хой. Вернулся домой
опечаленный и сказал: 'Я слышал, что о нападении на страну не спрашивают у того,
в ком любовь к людям. Почему обратился он с этими словами ко мне?'" Как
видим, ответ Люся Хоя Тао Юань-мин объясняет как нежелание говорить.

Комментарий Барка:

[Люди] общаются, заключают союзы [и при этом] весь день при помощи
разума борются друг с другом. [Люди бывают] великодушными, скрытными,
осторожными. Малый страх вызывает у них беспокойство, большой страх
лишает их рассудка. Когда они высказывают [свои суждения], то как бы
[выпускают стрелу из] арбалета, стремясь определить правду и ложь.
Когда они оставляют [свои суждения при себе], то как бы [соблюдают]
клятву, [данную при заключении] союза, сохранение ими [молчания] -
залог победы.
(Чжуан-цзы, гл. "Сглаживание противоположностей")

[Героический эпос. Единственное стихотворение в цикле.]

Воспеваю Цзин Кэ

Дань - наследник престола -
 привечал при дворе достойных,
Потому что мечтал он
 об отмщении Ину злому.

Приходил к нему лучший
 каждой сотни мужей отважных.
Так он к вечеру года
 и обрел могучего Цзина.

Человек благородный,
 не колеблясь, умрет за друга.
Взял свой меч драгоценный
 и покинул столицу Яня.

Кони траурно-белы
 на широкой дороге ржали.
Это в гордом волненье
 не меня ль они провожают?

Встали волосы дыбом,
 высоко поднимая шапки,
Тою грозною силой
 разрывая шнуры завязок.

Пьют прощальную чашу,
 где Ишуй-река протекает.
И куда не посмотришь -
 восседают толпой герои.

Там Цзянь-ли среди храбрых
 ударял по печальным струнам.
Там Сун И, ему вторя,
 пел высоким голосом песню.

В ней порыв за порывом
 уносился плачущий ветер,
В ней размах за размахом
 покатились хладные волны.

Шан - мелодия грусти -
 вызывала ручьями слезы.
Юй - напев величавый -
 заставлял трепетать бесстрашных.

Знал Цзин Кэ в своем сердце,
 что уйдет и вновь не вернется,
Но теперь неизбежно
 навсегда он себя прославит.

Поднялся на сиденье -
 он назад ни за что не глянет -
и, летя, колесница
 ворвалась во владенья Циня.

На дорогах отбросив
 десять тысяч ли за собою,
На извилистых тропах
 тысяч стен миновав изгибы...

И развернута карта,
 и само уже дело просит,
И свирепый владыка
 задрожал и бежит от Цзина.

Ах, печаль меня мучит:
 был он слаб в искусстве кинжала,
Удивительный подвиг
 не сумел увенчать успехом.

Но того человека
 пусть и нет уж на белом свете,
Будет через тысячелетья
 он тревожить сердца потомков!
____________________________________

Примечание переводчика:

В III веке до н.э. герой Цзин Кэ по поручению Даня, наследника престола
страны Янь, уехал в государство Цинь для того, чтобы убить свирепого
Ина, государя этой страны, будущего Цинь Ши-хуана, основателя династии
Цинь. В карте страны Янь, которую Цзин Кэ развернул перед Ином,
был спрятан кинжал. Цзин Кэ хотел ударить этим кинжалом Ина, но
промахнулся и был растерзан подоспевшей челядью. В основу стихотворения
положено повествование из "Исторических записок" историка II-I вв. до н.э.
Сыма Цяня.

Комментарий Барка:

Я когда-то читал Сыма Цяня. Телохранитель Ина отсек Цзин Кэ руки, и герой
упал на колени. Историк пишет: "Он был похож на совок для мусора".