Учитывая, что ссылка на rus-rostock.de работает плохо, размещаю здесь свой перевод 10-летней давности. Пока один, но ба-а-льшой.

Роберт Браунинг
ВИДЕНИЕ ИОАННА АГРИКОЛЫ

Над нами высь, и я в ночи
Сквозь горний свод гляжу туда;
Ни солнце, ни луны лучи
Мне не преграда; никогда
Мой взор не отвлечет звезда,

Затем что к Богу я стремлюсь,
Затем что к Богу - этот путь,
Затем что духом я томлюсь -
Будь эта слава иль не будь,
Я упаду к Нему на грудь.

Я, как всегда, лежу без сна,
Его улыбкой озарён;
До всех светил, еще когда
Воздвигнут не был небосклон,
Во мне дитя замыслил Он.

Он жить назначил мне вовек,
Все в жизни вплоть до пустяка
Предначертав; да, Он предрек,
Что ляжет так моя рука,
Пред тем, как начались века.

И, этой жизни дав исток,
Укоренив, велел расти
Навек безвинным, как цветок,
Что может вянуть иль цвести,
Не зная своего пути,

Чтоб мысли, речи и дела
В Нем множили любовь ко мне,-
К душе, что создана была,
Чтоб что-то Он обрел вовне,
Ему врученное вполне.

Да, да, коль древо ждет расцвет,
Ему не повредит сорняк!
Когда б - Господь мне дал обет -
От всех грехов вкусил я, как
Вкушают ядовитый злак,

Вся скверна силой естества
В блаженство б обратилась вмиг:
Но гибнет сорная трава,
Чей лист под росами поник,
Коль он для этого возник.

Когда вкушаю я покой
Средь нескончаемых отрад,
Я вижу - огненной рекой,
Лишь стоит долу кинуть взгляд,
Сонм тех злосчастных кружит ад,

Кто жаждал, чтоб их жизнь была
Чиста, как дым от алтаря,
Чтоб Бог избавил их от зла,
Пусть к ним любовью не горя;
И все труды пропали зря.

Мудрец, священник и аскет,
Монах, монахиня - без сил;
Спасенья мученику нет,
И Бог ребенка осудил
До сотворения светил!

Но - как бы смел я вознести
Ему хвалу, когда бы мог
Постичь безвестные пути
И, за любовь внеся оброк,
Войти в заоблачный чертог?

Оригинал:

Robert Browning
JOHANNES AGRICOLA IN MEDITATION

There's heaven above, and night by night
I look right through its gorgeous roof;                    
No suns and moons though e'er so bright      
Avail to stop me; splendour-proof                
I keep the broods of stars aloof:                    

For I intend to get to God,
For 'tis to God I speed so fast,
For in God's breast, my own abode,
Those shoals of dazzling glory, passed,                      
I lay my spirit down at last.

I lie where I have always lain,
God smiles as He has always smiled;
Ere suns and moons could wax and vane,
Ere stars were thundergirt, or piled
The heavens, God thought on me His child;

Ordained a life for me, arrayed
Its circumstances every one
To the minutest; aye, He said
This head this hand should rest upon
Thus, ere He fashioned star or sun.  

And having thus created me,
Thus rooted me, He bade me grow
Guiltless forever, like a tree
That buds and blooms, nor seeks to know
The way by which it prospers so:

But sure that thought and word and deed                    
All go to swell His love for me,
Me, made because that love had need
Of something irreversibly
Pledged solely its content to be.

Yes, yes, a tree which must ascend,
No poison-gourd foredoomed to stoop!
I have God's warrant, could I blend
All hideous sins, as in a cup,
To drink the mingled venoms up;

Secure my nature will convert
The draught to blossoming gladness fast;
While sweet dews turn to the gourd's hurt,
And bloat, and while they bloat it, blast,
As from the first its lot was cast.

For as I lie, smiled on, full-fed
By unexhausted power to bless,
I gaze below on hell's fierce bed,
And those its waves of flame oppress,
Swarming in ghastly wretchedness,

Whose life on earth aspired to be
One altar-smoke - so pure! - to win
If not love like God's love for me,
But just to keep His anger in;
And all their striving turned to sin.

Priest, doctor, hermit, monk grown white
With prayer, the broken-hearted nun,
The martyr, the wan acolyte,
The incense-smoking child, - undone
Before God fashioned star or sun!

God, whom I praise; how could I praise
If such as I might understand,
Make out and reckon on His ways,
And bargain for His love, and stand,
Paying a price, at His right hand?

Еще один перевод, на сей раз с французского.

Пьер де Ронсар
Из "Первой книги о любви"

172

Хочу сгореть и под небесный кров
Из-под коры убожества и тлена
Взлететь навек, как тот, чья мать - Алкмена,
Объят огнем, воссел среди богов.

Уж тяготит меня плотской покров,
Мятется дух и рвется ввысь из плена,
И, чтоб твой взор спалил меня мгновенно,
Мой жертвенный костер уже готов.

О чистый пламень, о священный пыл,
Зажги во мне огонь столь дивных сил,
Чтоб, отрешась от оболочки тесной,

Я воспарил, свободен, чист и прям,
Превыше звезд, чтоб вечно славить там
Твоей красы прообраз наднебесный.


Оригинал (диакритика подразумевается):

Pierre de Ronsard
Du "Premier livre des amours"

CLXXII

Je veux bruler, pour m'envoler aux cieux,
Tout l'imparfait de mon ecorce humaine,
M'eternisant, comme le fils d'Alcmene,
Qui tout en feu s'assit entre les Dieux.

Ja mon esprit chatouille de son mieux,
Dedans ma chair, rebelle, se promene,
Et ja le bois de sa victime amene
Pour s'immoler aux rayons de tes yeux.

O saint braiser, o feu chastement beau,
Enflamme-moy d'un si divin flambeau,
Qu'abandonnant ma depouille connue,

Net, libre, et nu, je vole d'un plein saut
Outre le ciel, pour adorer lа haut
L'autre beaute dont la tienne est venue.

Спасибо. Давайте ещё :)

Пожалуйста :). Остальное, имхо, слишком непрофессионально (размещенное здесь, конечно, тоже, но профессиональных переводов этих стихотворений я попросту не знаю, а на безрыбье и рак :-[...)

И на всякий случай поясню: богословские взгляды Агриколы (это историческая личность, деятель Реформации) - не мои и даже не Браунинга :).

а не могли бы вы перетащить этот тред в "Скрижали"? Только сейчас сообразил, что место ему скорее там. Заранее спасибо.

Пожалуйста, я перетащу, но в "Скрижалях" не приняты никакие обсуждения, и тред мне придется сразу же закрыть. Вы так хотите?

Хотелось бы иметь возможность добавлять новое. Или в таких случаях следует открывать новый тред?

Тогда, наверное, лучше оставить тред здесь.

(с некоторой обидой) Я что, по-вашему, умерла после "Жанны"? Меня нельзя спросить было, да?..
Всё делается просто. Делается тред в "Скрижалях". И не закрывается, чтобы дать автору возможность делать обновления (все уже образованные и умные, в "Скрижалях" ничего обсуждать не рвутся). Мы уже делали так несколько раз, вон, у Werecat "свой" тред открыт, никто его не закрывает, он спокойнейшим образом туда добавляет стихи.
А если кто-нибудь захочет развернуто обсудить тексты - откроют тред здесь. Со ссылкой на "Скрижали".
(фыркает) Тоже мне, бином Ньютона...

Благодарю Вас, госпожа Элхэ. Сейчас дополню тред - а Вы, Раиса, не могли бы перенести его в "Скрижали" или подсказать мне, как это сделать технически, не копируя сообщения по одному (притом что я не модератор)?

Из "Божественной комедии" Данте Алигьери

АД

Песнь первая (варианты)

Посередине странствия земного                    
Я в мрачный и безлюдный лес вступил,                
Во тьме ночной сойдя с пути прямого.  
           
О, как промолвлю, как он страшен был,-      
Тот лес, та дебрь дремучая, глухая,            
Чей ужас я досель не позабыл!  
                 
Едва ли горше смерть, я полагаю;                  
Но средь скорбей блаженство я обрел        
И потому рассказ о них слагаю.
                   
Не вспомню сам, как я туда забрел,-        
Так лживый сон пленил мое сознанье,          
Когда с дороги верной я сошел:  
                 
Но, холмное увидев основанье,                    
Долине положившее предел,                    
Меня повергшей в страх и содроганье,  
           
Я увидал, едва лишь взор воздел,                  
Что всюду путеводная планета                    
Взошла, и склоны свет ее одел.    
               
Душа вольней вздохнула, им согрета;
Покинул сердце безысходный страх,                
Рожденный тяжкой ночью без рассвета,  
       
И, словно тот, кто на прибрежный прах,        
Едва дыша, выходит из пучины,                    
Глядит на море в яростных валах, -  
                 
Так мой смятенный дух во тьму долины                  
Взор бросил на тропу, где я блуждал,              
Где не спастись идущим от кончины.  
               
Когда я телу краткий отдых дал,                    
Я вновь пошел к вершине озаренной,        
Стопою опершись на лоно скал...                    

Вот еще один хрестоматийный текст из Вийона.

Баллада о дамах былых времен

Скажите, где, в какой стране
Найти цвет римлян - Флору - мне?
Архипиада и Таис -
Куда те сестры унеслись?
Где Эхо, певшая всегда
Вблизи реки и у прудА -
Подобных ей не видел свет?
Но где снега минувших лет?

А Элоиза где сейчас,
Из-за которой Пьер угас
В убранстве инока-скопца?
Любовь - виновница конца.
А та где, кем приказ был дан,
Чтоб в воды Сены Буридан
Был брошен в довершенье бед?
Но где снега минувших лет?

Где Бланш, как лилия бела,
Что, как сирена, песнь вела?
Где прелесть Берты и Алис,
Арамбюржи и Беатрис?
Где Жанна, что, взяв Орлеан,
Сгорела в лапах англичан?
Святая Дева, где их след?
Но где снега минувших лет?

Принц, не ищите, где они:
Умчались годы их и дни,
И лишь припев звучит вослед:
Так где ж снега минувших лет?

То же начало "Ада", но хореем:

В середине нашего пути
Очутился я в лесу дремучем            
И не смог прямой тропы найти.

Как скажу о страхе неминучем,-
Как та дебрь пустынна, как темна,-
Памятью ее доселе мучим!

Смерть немногим более грустна;
Но, обретши благо в той пустыне,
Расскажу о виденном сполна.

Как я сбился, уж не вспомнить ныне:
Верно, я, почив в дремотной лжи,
Позабыл о праведной тропине;

Но, едва завидев рубежи,
Где юдоль, что сердце мне стеснила,
Холм замкнул подобием межи,

Поднял взор, и это мне открыло,
Что уже оделся горный склон
Блеском путеводного светила.

Дух приободрился, исцелен;
Отступила безысходность ночи,
Прежде душу взявшая в полон,

И, как тот, кто, из последней мочи
Одолев свирепые валы,
Вновь к пучине обращает очи, -

Так же обернулся со скалы              
Мой смятенный дух на ту дорогу,
Где идущим не покинуть мглы.

Телом отдохнув еще немного,
Вновь я начал подниматься ввысь,
Прижимаясь к горному отрогу...

Песнь тридцать третья

Оторвав от мерзости уста,
О главу, изглоданную с тыла,
Этот грешник вытер кровь со рта.

"Речь твоя", - он начал, - "оживила
В скорбном сердце память прошлых гроз;
И не молвив, вспомнить тяжко было.

Но, когда б мой сказ хулой пророс
На врага, чьи кости я ломаю,
Ты б услышал смесь речей и слез.

Кто ты, как к нам шел, - не понимаю,
Но, твое наречье разобрав,
Флорентийцу, кажется, внимаю.

Так что знай: я Уголино, граф,
Здесь с Руджери, пастырем, совместно;
Тот, кто нас соединяет, прав.

Как я был обманут им бесчестно,-
Хоть и верил, - заточен в тюрьму,
Предан смерти, - всем давно известно.

Не дано лишь ведать никому,
Как пришлось мне с жизнью распроститься;
Вот за что я стал врагом ему.

В узкой щели, в глубине темницы,
Что с тех пор Голодной названа, -
И другим в ней суждено томиться, -

Мне зажглась не первая луна;
Вдруг, расторгнув будущего ризу,
Мне кошмар явился вместо сна.

Видел я, как тот, кто ныне снизу,
Волчью стаю гнал к горе от рощ,
Что от Лукки заслоняет Пизу.

Каждый пес был ловок, быстр и тощ,
А Гваланди, и Сисмонди рядом,
И Ланфранки мчались во всю мощь.

Недостало сил отцу и чадам,
И клыки вонзили, не тая,
В них собаки под холодным взглядом...

Раньше всех, во тьме поднялся я
И услышал - плач мольбе подобен:
Хлебушка просили сыновья.

Если ты душой настолько злобен,
Что тебя б не тронул этот стон, -
От чего ж заплакать ты способен?

Встали все. Уже, как испокон,
Время пищи подходило снова;
Только всех смущал недавний сон.

Вдруг внизу раздался стук сурово:
Забивали выход... И на них
Я взглянул, не говоря ни слова.

Каменея сердцем, я затих,
Но они рыдали; Ансельмуччо
Молвил: "Папа! Что в глазах твоих?!"

Я молчал, не плача, их не муча,
И когда сменился ночью день,
И когда вновь стало видно лучше.

Скудный луч едва проникнул в сень
Наших мук, и, словно на погосте,
В детях я свою увидел тень,

Так что пальцы укусил со злости.
А они, подумав, - о Творец! -
Что гложу я собственные кости,

Молвили: "Съешь лучше нас, отец;
Нашу плоть твоя произрастила,-
Пусть в тебе найдет она конец."

Чтобы это их не тяготило,
Я смолчал. Прошли еще два дня...
Что ж, земля, ты нас не поглотила?

На четвертый Гаддо пал, стеня,
Подле ног моих, едва не воя:
"Мой отец, что ж бросил ты меня?"

И угас. Как я перед тобою,
На моих глазах в двухдневный срок
Умерли и остальные трое.

Я два дня их щупал, одинок,
Мертвых звал, уже слепой, во мраке.
После... голод больше горя смог."

ЧИСТИЛИЩЕ

Песнь первая

Для лучших вод я развернул ветрила;
Вперед стремится гения ладья,
Что в столь свирепом море путь торила,

И воспою второе царство я,
Где дух людской, едва он чистым станет,
К спасенью всходит в горние края.

Поэзия из мертвых да восстанет -
Святые Музы, вас я вспомяну;
Пусть вслед за мною Каллиопа встанет,

И грянет песнь, как было в старину,
Когда сразила Пиэрид жестоко
Она за неизбывную вину.

Сладчайший цвет сапфира стран Востока,
Вспоивший воздух нежной синевой,
До первой тверди чистый без порока,

Возвеселил, как некогда, взор мой,
Избавленный из глубей опаленных,
Сковавших сердце мглою неживой.

Прекрасная звезда, маяк влюбленных,
Улыбкой озарила весь Восход
Со свитой Рыб, огнем ее затмленных.

Тогда я вправо сделал поворот,
И я увидел звезды - те четыре,
Что первым людям лили свет с высот.

Казалось, ликованье льется шире.
О ты, наш вдовый северный удел,
Что ж нет такого дива в нашем мире?

Я взор к иному полюсу воздел,
Покинув им созвездий строй священный;
И Воз перед очами не зардел,

Но некий старец мне предстал - почтенный,
Являвший взору древние года
И, как отец для сына, совершенный.

Волна его волос была седа,
С отливом черным; грудь она закрыла,
И ей уподоблялась борода,

А лик его так ярко озарило
Сияние прославленных огней,
Что мне казалось - это блеск светила.

"Кто вы? Как вышли из темницы сей,
Чтоб подойти к запретному порогу?" -
Он молвил, трепеща волной кудрей.

"Кто вывел вас и осветил дорогу,
Чтоб вы взошли из бездны без лучин
Сквозь адский сумрак, одолев тревогу?

Вам покорилась заповедь пучин,
Иль падшие затем пришли к утесу,
Что Небо вас спасает от кручин?"

Мой вождь, вняв величавому вопросу,
Склонил движеньем, взглядом, словом мне
И веки, и колени вниз, к откосу,

Потом сказал: " Не по своей вине,
Но по мольбам спустившейся из Рая
Я возвожу скитальца к вышине.

Но если вопрошаешь ты, желая
Узнать наш путь, узнать судьбу саму, -
Законом станет воля мне благая.

Последнюю он не изведал тьму,
Но подступил к ней - и настолько близко,
Что оставался краткий срок ему.

Как я сказал, с небес дорогой склизкой
Я призван был к нему, и был мой труд -
Вести его сквозь мрак стезею низкой.

Ему явил я весь порочный люд;
Теперь прошу, чтоб он увидел тени,
Что твоему надзору вверил суд.

Как вышли мы из преисподней сени,
Я умолчу; но властью горних сил
Мы выведены пред твои колени.

Будь благ к нему - я так бы попросил;
Возжаждал он достичь такой свободы,
Чью сладость павший за нее вкусил,

Как знал и ты, приняв в былые годы,
Как милый дар, под Утикою смерть,
Чтоб риза плоти не истлела в роды.

Не преступали мы законов твердь:
Он жив, а я Миносу неподвластен,
И с Марцией делю я круговерть,

И взор ее досель еще несчастен,
О чистый дух, - она тебя зовет,
Чтоб быть твоей. Склонись же к нам, коль властен,

Открой в семь царств твоих желанный вход,
Чтоб ей тебя я восхвалял усердно,
Когда пристало там, где скорбь гнетет."

"Мне Марция пленяла взор безмерно,
Пока я жил на свете", - он изрек.
" Я для нее мог сделать все, наверно.

Теперь меж нами - роковой поток;
Блюдя заветы, чудом изведенный,
Себя я безучастию обрек.

Но, если призван ты женой спасенной,
Достаточно и слова от гонца,
Без лести, неуместно изощренной.

Сопровождай его и до конца,
Но препояшь вначале тростниками
И начисто смой грязь с его лица.

Когда взор мглист и не омыт руками,
Он недостоин созерцать слугу,
Ниспосланного горними полками.

Вкруг этих скал обвив свою дугу,
Где бьют и ил наносят волны моря,
Растет тростник на влажном берегу.

Ни жесткая трава, с валами споря,
Не всходит там, ни полная листвы, -
Они прибою уступают вскоре.

Иной тропой сюда вернетесь вы;
Рассвет уж близок, и с исходом ночи
Вы различите, где стези правы."

И он исчез, а я, что было мочи,
Прильнул к вождю, уже не преклонен,
Безмолвным взором вопрошая очи.

Он начал: "Сын, сойди на этот склон
За мною вслед, туда, где волны плещут,
Спускаясь с косогора под уклон."

Я видел, как заря все ярче блещет,
Бессильный сумрак прочь гоня с земли,
Как гладь морская вдалеке трепещет.

Мы шли, куда тропинки нас вели -
Безмолвные, как если б мы вступили
Туда, где только счастье б обрели.

Дойдя до места, где и росы в силе
Сопротивляться солнцу, - ветры их
Там, в холодке, надолго сохранили,-

Наставник мой средь листьев травяных
Раскрыл свои ладони, стан склоняя;
И я все понял, хоть и был он тих,

И лик ему подставил, увлажняя;
И смыл он слезы и вернул мне цвет,
Что, мнилось, ад похитил, затемняя.

На берег моря вышли мы вослед,
Не видевший, чтоб человек оттоле
Обратно уплывал на бренный свет.

Он свил мне пояс по высокой воле;
Чуть он срывал смиренные ростки,-
О диво! - тут же пробивался в поле
Другой тростник из-под его руки.

А, ладно, пусть здесь висит. А в "Скрижалях" помещу ссылку.

Вот еще добавка. Второй перевод (из "Игры в бисер", которую я, к стыду своему, прочел только оказавшись в Германии и сразу же в оригинале) - совсем свежий после долгого перерыва.

Robert Frost
Fire and Ice

Some say, the world will end in fire,
Some say in ice.
For what I tasted of desire
I stand with those who favor fire.

But if it had to perish twice
I think I know enough of hate
To say that for destruction ice
Is also great and would suffice.

Роберт Фрост
Огонь и лед

Кто мнит - погибнет мир в огне,
Кто - в ледяной голубизне.
В огонь поверить легче мне -
Мне так знакома страсть!

Но, если б дважды дня суда
Ждал мир, я думаю, тогда
На всех хватило бы и льда:
То - ненависти власть.

Hermann Hesse
Stufen

Wie jede Bluete welkt und jede Jugend
Dem Alter weicht, blueht jede Lebensstufe,
Blueht jede Weisheit auch und jede Tugend
Zu ihrer Zeit und darf nicht ewig dauern.
Es muss das Herz bei jedem Lebensrufe
Bereit zum Abschied sein und Neubeginne,
Um sich in Tapferkeit und ohne Trauern
In neue, andre Bindungen zu geben.
Und jedem Anfang wohnt ein Zauber inne,
Der uns beschuetzt und der uns hilft, zu leben.

Wir sollen heiter Raum um Raum durchschreiten,
An keinem wie an einer Heimat haengen,
Der Weltgeist will nicht fesseln uns und engen,
Er will uns Stufe um Stufe heben, weiten.
Kaum sind wir heimisch einem Lebenskreise
Und traublich eingewohnt, so droht Erschlaffen,
Nur wer bereit zu Aufbruch ist und Reise,
Mag laehmender Gewoehnung sich entraffen.
Es wird vielleicht auch noch die Todesstunde
Uns neuen Raeumen jung entgegensenden,
Des Lebens Ruf an uns wird niemals enden...
Wohlan denn, Herz, nimm Abschied und gesunde!

Герман Гессе
Ступени

Как вянет цвет, как лет минувших бремя
В нас гасит детство, юность, возраст зрелый, -
И мудрости, и доблестям есть время,
И ни одна из них не вечно длится.
Жизнь позовет нас в новые пределы,
Душа должна к разлуке быть готовой,
Чтоб от былого круга отделиться,
Войдя в иной без страха и печали.
И, как защита, помощь в жизни новой,
Очарованье есть в любом начале.

Мы будем бодро проходить просторы,
Нас не удержат прежние союзы,
Нам дух Вселенной не готовит узы, -
За шагом шаг он нас возводит в горы.
Как только мы отвыкнем от тревоги,
Нам сном грозят покой и наслажденье,
Лишь, кто готов к прорыву и к дороге,
Преодолеет это наважденье.
И, может быть, как минут наши сроки,
Нам смерть откроет новые страницы,
Зов жизни в нас не будет знать границы...
Прощайся же, душа, - и в мир широкий!

A... Fire and Ice - одно из моих любимых стихотворений, ещё со школы его люблю, весёлое такое и апокалиптическое. А Данте тоже был миротворец в собственном классе...

На Север, на Север лежит Ваш путь,
Пред Вами открыт простор.
Холодный воздух врывается в грудь,
Чернеют вершины гор.
Бледен Восток, и Запад кровав,
И Юг за спиной незрим, -
А с Севера веет запахом трав,
И ноздри щекочет дым.

А мы остаемся в чужом краю,
Куда Вы нас привели.
Мы с Вами сражались в одном бою,
И вот - Вы скрылись вдали.
Но все же мы глаз не можем свести
С тропы, ведущей туда,
Где Вам заменяет свет на пути
Единственная звезда.

20.06.2003

Можно, я вставлю свои пять копеек? При очень беглом осмотре одного случайно выбранного стихотворения ( а именно "Баллады о дамах былых времен") обнаружены такие недочеты (не в обиду переводчику будь сказано):
1. "...В убранстве инока-скопца?
Любовь - виновница конца."
Рифма "скопца - конца" как-то непроизвольно рождает очень уж игривые мысли, и думаю, что не у меня одной.
2. " Где Жанна, что, взяв Орлеан,
Сгорела в лапах англичан?"
Я, честно говоря, думала, что она сгорела на костре. Но теперь буду знать, что англичанам руки лучше не подавать: ожоги гарантированы  ;)
 Еще раз прошу не обижаться, просто стихи - дело такое , здесь каждая мелочь имеет значение, сами понимаете...

О, спасибо за критику.  :) Мне эти моменты (как и многие другие) и самому не нравятся, но лучшего я пока не придумал. Может быть, еще получится.

Альтернативные варианты (технически, может, и не лучше, зато не так смешно):

В монашьей рясе, оскоплен
За то, что был в нее влюблен

и

Сгорела _волей_ англичан...

Элоиза, Абеляр, Жанна и, конечно, Вийон (и вы, читатели), простите никудышного переводчика.

Paul Verlaine
EN SOURDINE

Calmes dans le demi-jour
Que les branches hautes font,
Penetrons bien notre amour
De ce silence profond.

Melons nos ames, nos coeurs
Et nos sens extasies
Parmi des vagues languers
Des pins et des arbousiers.

Ferme tes yeux a demi,
Croise tes bras sur ton sein,
Et de ton coeur endormi
Chasse a jamais tout dessein.

Laissons-nous persuader
Au souffle berceur et doux
Qui vient a tes pieds rider
Les ondes du gazon roux.

Et quand, solennel, le soir
Des chenes noirs tombera,
Voix de notre desespoir,
Le rossignol chantera.


Поль Верлен
ПОД СУРДИНКУ

Успокоимся без слов
Средь листвы в тени лесной,
Пусть проникнется любовь
Величавой тишиной.

Слив сердца в единый лад,
Отдадимся ей сполна,
Где таинственно скорбят
Земляничник и сосна.

Ты глаза полуприкрой,
Руки на груди скрести,
Чтобы дум постылый рой
С сердца сонного сгрести.

Пусть владеет нами лишь
Этот легкий ветерок,
Что траву, где ты стоишь,
У твоих колышет ног.

А когда в вечерний час
Сумрак спустится с ветвей,
Как отчаяния глас,
Нас окликнет соловей.